История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

Казанова Джакомо

Я быстро написал записку об этой грустной истории, и посланник убедил меня, что не позже чем через час она попадет в руки принца. Ла Бинетти во время обеда заверила меня самым положительным образом, что венский посланник будет моим защитником, и мы провели день довольно весело, но к вечеру пришел мой испанец сказать, что если я вернусь в гостиницу, я буду арестован, потому что офицер пришел в мою комнату, где, не найдя меня, встал у дверей гостиницы и оставался там в течение двух часов, имея в своем распоряжении двух солдат. Ла Бинетти не захотела, чтобы я возвращался в гостиницу; она требовала, чтобы я остался у нее, мой слуга ушел и вернулся со всем необходимым, чтобы мне раздеться и поселиться у моей доброй подруги, где я могу не опасаться насилия. Посланник пришел в полночь, он не рассердился, что ла Бинетти дала мне убежище, и сказал, что моя записка, без всякого сомнения, была прочитана сувереном. Я пошел спать, достаточно спокойный, и прошло три дня без того, что я бы заметил какие-то результаты моей записки,

и чтобы я услышал, чтобы кто-то говорил о моем деле. Ла Бинетти не хотела, чтобы я куда-либо выходил. На четвертый день, когда я советовался со всем домом, что я должен предпринять, г-н посланник получил письмо от Государственного министра, в котором тот его просил от имени суверена отказать мне от своего дома, поскольку я участвую в судебной тяжбе с офицерами Его Светлости, и, поскольку я нахожусь в его доме, процесс не может протекать свободно ни в пользу одной ни в пользу другой из сторон ввиду необходимости проведения допросов. В этом письме, которое я прочел, министр заверял посланника, что дело будет рассмотрено с полнейшей справедливостью. Таким образом, мне следует вернуться в мою гостиницу. Ла Бинетти от этого пришла в полнейшее негодование, наговорила посланнику упреков, которые он высмеял, сказав, что не может меня защитить вопреки распоряжению герцога. После обеда, когда я хотел идти к моему адвокату, судебный пристав принес мне вызов в суд, который мне перевел мой хозяин. Я должен был явиться в течение часа к какому-то нотариусу, который должен получить и записать мои показания. Я явился туда вместе с посыльным и провел два часа с этим человеком, который записал по-немецки все то, что я продиктовал ему на латыни. Он сказал мне подписать, но я ответил, что не могу подписать то, чего не понимаю, и мы имели долгий диспут, в котором я стоял неколебимо. Он впал в гнев, говоря, что я не могу ставить под сомнение правоту нотариуса, я отвечал ем, что он может обойтись без моей подписи, и выйдя от него, я велел отвести меня к моему адвокату, который сказал, что я был прав, отказываясь подписывать, что он придет ко мне завтра, чтобы получить от меня доверенность, и что таким образом мое дело станет его делом. Успокоенный этим человеком, который показался мне порядочным, я пошел ужинать и спать к себе, вполне спокойным, но на следующий день мой слуга вошел ко мне вместе с офицером, который довольно вежливо сказал мне на хорошем французском, что я не должен удивляться, если буду арестован в моей комнате, с часовым у двери, поскольку, так как я иностранец, противная партия хочет увериться, что я не ускользну во время процесса. Он попросил у меня мою шпагу, которую я был вынужден ему отдать с большим моим сожалением. Она была хорошей стали и стоила пятьдесят луи; это был подарок от м-м д'Юрфе. Я известил о своем аресте моего адвоката, который заверил меня, что этот арест продлится лишь несколько дней. Будучи поставлен перед необходимостью оставаться у себя, я начал получать визиты от танцоров и танцовщиц, которые оказались самыми порядочными людьми из всех, кого я встречал. Отравленный стаканом вина, обманутый, обворованный, я оказался лишен свободы и в опасности быть приговоренным к уплате ста тысяч франков, в результате чего я должен был бы оказаться в одной рубашке, потому что никто не знал, что у меня есть в моем портфеле. Я оказался огорошен таким притеснением, я написал Мадам, ла Гарделе, и не получил ответа. Ла Бинетти, ла Тоскани и Баллетти, которые обедали или ужинали у меня, составили мое единственное утешение. Офицеры-мошенники являлись, каждый поодиночке, уговаривая меня отдать деньги одному, не давая другим, каждый заверяя, что избавит меня от неприятностей. Они удовольствовались бы тремя или четырьмя сотнями луи, но при этом, отдав одному, я не был бы уверен, что другие не явятся за тем же. Я сказал одному из них, который мне особенно надоел, что они доставили бы мне удовольствие, не докучая более визитами.

На пятый день моего ареста герцог Виртембергский выехал из Штутгарта, направляясь в Франкфурт, и в тот же день ла Бинетти пришла сказать, что Венский посланник велел ей известить меня, что суверен обещал офицерам не вмешиваться в это дело, и что поэтому он видит для меня опасность, что я стану жертвой несправедливого решения. Он советовал мне постараться избавиться от неприятностей, пожертвовав всем, что я имею в золоте и бриллиантах и получив отказ от требований от своих предполагаемых кредиторов в явной форме. Ла Бинетти не соглашалась с этим мнением, но сочла себя обязанной сказать мне, что посланник велел ей это передать.

Я не мог решиться лишиться моих украшений и опустошить мой сундучок, где у меня были часы, табакерки, другие шкатулки, оправы и портреты, которые стоили свыше сорока тысяч франков, но тот, кто заставил меня принять суровое решение, был мой адвокат, который наедине со мной сказал мне ясно и четко, что если я не могу решить дело, заплатив, мне следует подумать о спасении, так как без этого я пропал. Решение полицейского судьи, — сказал мне он, — будет расправой, поскольку вы, будучи иностранцем, не можете рассчитывать затянуть ваше дело, превратив его в обычное крючкотворство. Вы должны начать с того, чтобы назвать поручителей. Вам приведут местных свидетелей, которые расскажут, что вы профессиональный игрок, что это вы завели офицеров к своему соотечественнику

Поччини, что это неправда, что вас опоили, и что это неправда, что у вас украли часы и табакерку. Скажут, что все это найдут в ваших чемоданах, когда судья прикажет составить опись вашего имущества. Ожидайте всего этого завтра или послезавтра, и не сомневайтесь в том, что я вам говорю. Придут опустошить ваши два чемодана, ваш сундук и ваши карманы, все опишут и все будет продано с молотка в тот же день, и если полученных денег не хватит для оплаты вашего долга и всех судебных издержек и вашего ареста, вас закатают, месье, в солдаты войск Его Светлейшей Милости. Я сам слышал офицера, вашего самого главного кредитора, который говорил, смеясь, что он сам заплатит четыре луи за ваш контракт, и что герцог будет очень доволен, что смогли приобрести прекрасного мужчину.

Адвокат ушел, оставив меня оцепеневшим. Его рассказ вверг меня в такой сильный ступор, что по меньшей мере час мне казалось, что все соки моего организма искали выхода, чтобы освободить место, которое они занимали. Меня разденут до рубашки и сделают солдатом! Меня!. Этого не будет. Изыщем средство, чтобы выиграть время.

Прежде всего, я написал офицеру, моему основному кредитору, что я соглашусь, но все трое должны собраться вместе и в присутствии нотариуса и свидетелей, чтобы засвидетельствовать их отказ от претензий и дать мне возможность сразу уехать. Трудность состояла в том, чтобы ни один из троих не состоял завтра в карауле, но я старался выгадать хоть один день; тем временем я надеялся, что добрый Боже меня просветит.

Я написал письмо президенту полиции, называя его Монсеньором и испрашивая его мощной защиты. Я говорил ему, что, решившись продать свое имущество, чтобы прекратить судебные действия, в результате которых меня хотят разорить, я прошу его приказать прекратить процедуры, затраты на которые ложатся на мой счет. Кроме того, я прошу его направить ко мне законного представителя, который оценит мое имущество по его действительной стоимости, так что я смогу согласовать претензии офицеров — моих кредиторов, с которыми я умоляю его быть моим посредником. Мой слуга отнес мои письма тем и другому.

После обеда офицер, который получил мое письмо и который требовал две тысячи луи, пришел в мою комнату. Он застал меня в постели, я сказал ему, что думаю, что у меня лихорадка, и что я жду от него сочувствия. Он сказал, что только что говорил с президентом полиции, который дал ему прочесть мое письмо.

— Придя к соглашению, — сказал он, — вы приняли верное решение, но вам не нужно, чтобы мы были все трое вместе. У меня есть все полномочия от моих двоих товарищей, заверенные нотариально.

— Месье, я прошу только удовлетворения увидеть вас всех вместе, и думаю, что вы не можете мне в этом отказать.

— Вы получите его; но если вы торопитесь, заверяю вас, что вы сможете нас увидеть только в понедельник, потому что один из нас будет в карауле следующие четыре дня.

— Я подожду понедельника, но дайте мне ваше слово чести, что все юридические действия будут приостановлены до этого времени.

— Я даю его вам, и вот моя рука. Я прошу вас, в свою очередь, о маленьком одолжении. Мне нравится ваша почтовая коляска. Отдайте мне ее за ту цену, в которую она вам обошлась.

— Охотно.

— Вызовите хозяина гостиницы и скажите ему, что она моя.

— Очень хорошо.

Он вызывает хозяина; я говорю тому, что моя коляска принадлежит месье, и он мне отвечает, что я волен ею распоряжаться, после того, как расплачусь, и сказав это, уходит. Офицер смеется, говорит мне, что уверен, что получит коляску, благодарит меня, обнимает и уходит.

Два часа спустя, приходит человек приличной наружности, говорящий по-итальянски, и передает мне от имени шефа полиции, что мои кредиторы придут вместе в понедельник, и что он тот, кто оценит мое имущество. Он мне советует поставить в соглашение условие, чтобы мои вещи не шли с молотка, и чтобы мои кредиторы ориентировались на цену, которую он поставит. Он обещает, что я буду доволен. Сказав ему, что я сделаю ему подарок в сотню луи, я встаю и предлагаю, чтобы он окинул глазом все, что у меня есть в моих двух чемоданах, и мои украшения.

Все осмотрев и заметив, что одни мои кружева стоят двадцать тысяч франков, он заверяет меня, что у меня более сотни тысяч франков, и что он скажет нечто совсем противоположное под большим секретом офицерам. — опираясь на это, — говорит он мне, — попытайтесь уговорить их удовольствоваться половиной того, что вы им должны, и вы уедете с половиной своего имущества.

— В этом случае вы получите пятьдесят луи, и вот пока шесть.

— Я принимаю их. Рассчитывайте на мою дружбу. Весь Штутгарт знает, что ваши кредиторы мошенники, и герцог их знает; но он полагает себя обязанным закрывать глаза на их разбой.

После этих двух действий, я вздохнул спокойней. Имея в запасе пять дней, я должен был использовать их, чтобы обеспечить бегство со всем моим маленьким хозяйством, включая мою коляску. Это было трудно, но легче, чем из Пьомби. Мне достало и смелости и средств. Я послал просить на ужин Ла Тоскани, Баллетти и танцора Бинетти. Мне нужно было обсудить дело с людьми, которые могли не бояться гнева моих троих преследователей.

После хорошего ужина я проинформировал моих трех друзей обо всех обстоятельствах моей ситуации и о моем решении спастись, ничего не теряя из моего имущества.