История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6
Шрифт:
Бинетти заговорил первым. Он сказал, что если я могу выйти из гостиницы и пойти к нему, я смогу выбраться через одно из окон его дома, я окажусь в чистом поле и в ста шагах от большой дороги, откуда смогу выехать на почтовой карете за пределы герцогства. Баллетти посмотрел из окна моей комнаты, выходящего на улицу, и решил, что я не смогу через него выбраться из-за дощатой крыши лавки. Я считаю это соображение правильным и говорю, что найду другой способ выйти из гостиницы, и меня заботит мой багаж. Ла Тоскани говорит, что я должен бросить чемоданы и переправить все их содержимое к ней, что она найдет способ переправить все туда, где я остановлюсь.
— Я вынесу все, — говорит она мне, — понемногу за раз, под моими юбками.
Баллетти говорит,
Я говорю Бинетти, что буду у него в воскресенье в полночь, когда не должен буду убивать охрану, что стоит у дверей моей комнаты все время, кроме ночи. Охрана меня запирает, уходит спать и возвращается утром. Баллетти говорит о своем верном слуге, которого он направит на большую дорогу, где тот подождет меня с почтовой каретой. Ла Тоскани добавляет, что можно погрузить на эту карету весь мой багаж в других чемоданах. Она приступает к делу, спрятав две моих вещи под юбками. Три женщины так мне хорошо послужили в следующие дни, что в субботу в полночь мои чемоданы опустели, как и шкатулка, из которой я положил в карманы все, что было ценного.
Днем в воскресенье ла Тоскани принесла мне ключи от двух чемоданов, куда положила все мои пожитки, и Баллетти пришел заверить меня, что почтовая карета будет ждать на большой дороге, охраняемая его слугой. Уверившись, что все в порядке, я предпринял следующее, чтобы выйти из гостиницы.
Солдат, что прогуливался у дверей моей комнаты, обычно уходил, увидев меня лежащим в постели. Он желал мне доброй ночи, запирал меня и, положив ключ в карман, уходил. Он возвращался утром, но не открывал дверь, пока я не позову. Тогда входил мой слуга.
Солдат стражи обычно ужинал за маленьким столом, на который выносилось то, что я выделял ему со своего собственного стола. Вот какую инструкцию я выдал своему испанцу:
— После ужина, — сказал я ему, — вместо того, чтобы идти спать, я буду готов выйти из моей комнаты, и выйду оттуда, когда не увижу больше света снаружи. Выйдя, я спущусь по лестнице и беспрепятственно выйду из гостиницы. Я направлюсь прямо к Бинетти и через его дом выйду из города; я буду тебя ждать в Фюрстемберге. Никто не сможет помешать тебе уехать завтра или послезавтра. Ты, однако, должен, как только ты увидишь меня готовым в моей комнате, загасить свечу на столе, за которым ужинает часовой; ты легко ее погасишь, снимая нагар. Ты возьмешь ее, чтобы снова зажечь в моей комнате, и я воспользуюсь этим моментом темноты, чтобы выйти. Когда ты снова зажжешь свечу, ты вернешься к солдату, чтобы помочь ему прикончить бутылку. Когда ты ему скажешь, что я лег, он придет пожелать мне спокойной ночи, как это делает всегда, затем он меня запрет и уйдет вместе с тобой. Он ничего не поймет, когда зайдет сказать мне свое пожелание и увидит меня лежащим. Чтобы обмануть солдата, я помещу на подушке болванку для парика, прикрытую ночным колпаком, и взобью одеяло так, что легко будет ошибиться.
Все сошло вполне благополучно, как я услышал от самого Ледюка, три дня спустя, со всеми подробностями.
Пока Ледюк пил с часовым, я приготовился, с манто, накинутым на плечи, с охотничьим ножом на поясе, так как у меня больше не было моей шпаги, и двумя пистолетами в кармане.
Как только темнота снаружи заверила меня, что свеча погасла, я вышел из комнаты, спустился по лестнице и вышел из дверей гостиницы, никого не встретив. Оставалось четверть часа до полуночи. Я быстрыми шагами направился к дому Бинетти; при свете луны я увидел дома его жену, ожидающую меня в окне. Она открывает дверь, я поднимаюсь вместе с ней, и, не теряя ни минуты, она ведет меня к окну, через которое я должен выйти; жена Биллетти уже там, чтобы помочь мне спуститься вниз, и ее муж уже внизу, в грязи по колено, чтобы подать мне руку. Я начинаю с того, что бросаю ему свое манто.
Две очаровательные женщины опутывают меня веревкой, под мышки, поперек груди, и, держа ее за два конца, опускают меня, мало-помалу, очень осторожно и очень удобно, вопреки всей опасности. Никогда еще беглеца так хорошо не обслуживали. Баллетти, принимая меня, передает мне мое манто, затем говорит следовать за ним.
Не обращая внимания на грязь, в которой мы бредем по колена, и пролезая собачьими дырами там, где мы натыкаемся на живые изгороди, и лестницами, сделанными, чтобы помешать проникать зверям, мы доходим до большой дороги, очень усталые, несмотря на то, что расстояние не превышает трехсот-четырехсот шагов. Столько же мы проходим, чтобы добраться до коляски, стоящей закрытой, в ожидании меня, у отдельно стоящего кабака. Лакей Баллетти сидит в ней. Он выходит, говоря нам, что почтальон зашел только что в кабак и выйдет, выпив кружку пива. Я сажусь на его место и, хорошо его отблагодарив, говорю его хозяину уходить вместе с ним и предоставить мне дальнейшее.
Это было 2 апреля 1760 года, день моего рождения, отмеченный во всю мою жизнь многими происшествиями.
Почтальон две минуты спустя выходит из кабака, спрашивая, долго ли еще ждать, полагая, что говорит с тем же человеком, с которым он выехал из Канстата. Я оставляю его в его заблуждении и говорю ехать в Тюбинген, не останавливаясь для смены лошадей в Вальдембюке, он подчиняется; однако мне становится смешно при виде его лица, когда он рассмотрел меня в Тюбингене. Слуга Баллетти был очень молод и очень маленького роста; когда почтальон говорит мне, что я не тот, с кем он выехал, я отвечаю, что очевидно он был пьян, и, успокоенный двумя флоринами, которые я ему дал на чай, он ничего не ответил. Я выехал дальше и остановился лишь в Фюрстемберге, где был уже спокоен.
Хорошо поужинав и еще лучше поспав, я написал каждому из трех офицеров одно и то же письмо. Я вызвал на дуэль всех троих, сказав ясно и четко, что если они не придут, я буду называть их в дальнейшем не иначе как J… F… [11] . Я обещал им ждать их три дня, начиная со дня написания письма, надеясь их убить всех троих и стать после этого знаменитым по всей Европе. Я написал также ла Тоскани, Баллетти и ла Бинетти, порекомендовав им моего слугу.
Офицеры не пришли, но в эти три дня дочери хозяина гостиницы помогли мне провести время со всем возможным удовольствием.
11
что-то нецензурное — перев.
На четвертый день, в полдень, я увидел прибывшего Ледюка с чемоданом, привязанным к седлу. Первое, что он мне сказал, было, что я должен ехать в Швейцарию, так как весь город Штутгарт знает, что я здесь, и что я должен опасаться, потому что три офицера из мести легко могут организовать мое убийство. После того, как я сказал ему, что не нуждаюсь в его советах, он поведал мне о том, что произошло после моего бегства.
— После вашего ухода, — сказал он, — я отправился спать. На другой день в восемь часов часовой пришел и стал прогуливаться перед вашей дверью, и в десять пришли три офицера. Когда я сказал им, что вы еще спите, они ушли, сказав мне, чтобы я их позвал из кафе, когда ваша комната откроется, но, не видя меня, они пришли снова в полдень и приказали солдату караула открыть вашу дверь. Я насладился прелестной сценой.
Они решили, что вы спите, пожелали вам доброго утра, приблизились к вашей кровати, потрясли вас, колпак сполз, болванка для парика упала и, увидев их потрясенными, я не смог удержаться и прыснул.
— Ты смеешься, мерзавец? Ты скажешь нам, где твой хозяин.
На эти слова, сопровождаемые ударом трости, я ответил с проклятием, что они могут допросить только часового. Часовой сказал, что вы могли уйти только через окно, но они вызвали капрала и приказали взять невинного солдата под арест. На этот шум поднялся хозяин, открыл чемоданы и, увидев их пустыми, заявил, что ваша почтовая коляска послужит ему платой, и оставил без внимания, когда офицер сказал, что вы ее ему продали.