Итальянские каникулы. Чао, лето!
Шрифт:
– Okay, have fun 35 , – говорит Макс и, шлепая мокрыми стопами по плитке, идет обратно к турникету.
Смотрю на карточку. Макс сказал еще девять раз. Моя любимая цифра. Значит, что мы с бассейном поладим.
Митька замечает меня раньше, чем я узнаю его. Он берет мой рюкзак и ведет к шезлонгам у изгороди. Вчерашние девочки уже там.
– Оля.
Та, которая вчера была с хвостом.
– Тата.
Та, что с кудрявой карешкой.
35
Ладно,
– Кэт.
– Вот и познакомились, – завершает ритуал Митька, выпивает залпом полбанки колы и выпускает пузырьки через нос. Щелкает открывалкой и из недр второй банки вырывается шипение кокакольной кобры.
– У тебя того, капает, – говорю я, показывая на его лицо.
– Ой, – отвечает он и вытирает рыже-черные капли под носом.
– Ты… как кот? – уточняет Тата.
Оказывается, Тата старше всех и понимает все сходу. Она улыбается прямо мне в глаза уступает мне свой шезлонг.
– Как кот, да, только по-английски.
Девчонкам уже подарили купальники, мне – нет. Иду в переодевалку и напяливаю лёлин старый, то есть свой прошлогодний. Лямка мне так же велика, поэтому я просто завязываю его сзади узлом как придется, чтобы застежка не сильно впивалась и шурша плавками иду обратно. Купальник обтянул мою безгрудость и неприятно впился резинкой в кожу. Нет, все-таки я выросла за этот год, а плавки – нет. С купальником что-нибудь придумаю, не такой он и заношенный. Главное, что голубой и блестит.
Когда я возвращаюсь, рядом с Олькой сидит новая девочка. Я втискиваюсь между Митькой с Татой.
Похоже, ждали меня, чтобы с новенькой разом познакомиться.
– Я – Лена, – знакомится с нами Ленка.
– Митя.
– Оля.
– Тата.
– Кэт, – последней представляюсь я. – Как кот.
Тата мяукает, Олька шикает, Митька снова давится колой.
– Ты откуда? – спрашивает Олька.
– Я в доме напротив магазина живу. А так, из паселка.
– Ты отдельно приехала? – спрашивает Митька и протягивает ей красно-белую банку.
– Автобус перипутала вчира, патом вазвращалась.
Давлю смешок, Митька фирменно лыбится. У него ровные зубы и совершенно ровный ежик. Заметно, что волосы раньше были длиннее, и на лбу теперь видна белая полоска. Что-то в Мите есть. Девочка из поселка смотрит на него слишком уж по-щенячьи и тоже улыбается в ответ. Чертовы зеркальные нейроны. Как их там приглушить? Отвернуться, подумать о другом? Не выходит. Смотрю на этих двоих и мысленно женю их. Все на свадьбе улыбаются. Мозг так просто не обманешь. Вот теперь все точно познакомились.
День прозрачного купальника
и не-последнего вранья
До сих пор в толк не возьму, как с купальником могло такое случится. Одно ясно – в нем я больше в бассейне не появлюсь. А ведь я уже научилась прыгать с бортика и болтать ногами в воде так, чтобы волны на полбассейна. Но не могу же я спиной ко всем поворачиваться и ждать пока просохнет. В общем, купальник мой, оказывается просвечивается. Да так явно, что тут и Лёли не нужно, чтобы все заметили, что я выросла и… обросла. Повезло, что сегодня пасмурно, и в бассейне не так много людей, и Митька не пришел. Хотя мне и тех, что есть, хватает.
Прошло всего два дня, поэтому нам, новеньким, светлокожим и иноязычным здесь слишком много внимания. Тут уж как не уворачивайся, кто-нибудь да покажет пальцем, и теперь для этого есть дополнительный повод. В воде, конечно, не заметно, потому что бассейн как и купальник – голубой. Но не могу же я вечно плескаться, так и морщинками с ног до головы покрыться нечего делать. А я пока не готова стать одной сплошной волной. Митьке такие вещи не расскажешь, Тате тоже, хоть она мне сразу понравилась и домой мы ходим в одну сторону. Придется выкручиваться самой. Чтобы выжить есть хитрости: притворство, ложь, молчание. В «купальном» случае воспользуюсь вторым.
После последнего плавательного захода мне стало окончательно ясно, что купальник – мой враг. Он выпячил и просветил даже больше, чем раньше. Пришлось закутаться в полотенце и сидеть под зонтом, пока остальные, стряхнув с себя хлорные капли и выкрутив волосы, понеслись кататься на качелях. «Отсидка» здесь для старых и малых, поэтому я вспоминаю медицинские термины, чтобы оправдаться болезнью в своем неснимаемом махровом коконе. Дождалась. Олька идет ко мне, придется импровизировать.
– Что, замерзла?
– Нет, заболела.
– Давай я тебя разотру, – и она показывает на своих руках и ногах, как будет выглядеть манипуляция.
– Не, у меня синдром дерматитной уртикарии.
– А, ну ладно, – и Олька в своем супер-скрывающем-все, темно-синем с розовой полоской купальнике уходит обратно на кайфовую сторону бассейна.
Завтра мы едем в Венецию, а значит не придется переживать позор и притворяться синдромной. Щупаю плавки – достаточно сухие, чтобы я могла жить дальше. Верх подсох и поплотнел, ткань снова стала голубой, блестящей и глазонепроницаемый. Наполовину выпутываюсь из полотенца и так сижу, пока Тата не говорит «пошли» и мы идем в раздевалки.
Ленка сегодня в новой кепке, она даже ценник не успела срезать.
– Моя вчара улятела, фиить и все.
– Да ладно! – не верит Олька.
– Я ее на окно повесила, а потом смотрю – няма. Хозяйка сказала, што вьени фуори.
– Да не могла она далеко улететь, – снова вступает Олька.
– Ай, я ня знаю, мне новую купили.
– Как-как она сказала? – переспрашиваю я.
– Ф-у-о-р-и, – повторяет Ленка.