Итальянские каникулы. Чао, лето!

Хоменок Александра

– Ну, пока, – говорю я, хотя мой поворот еще дальше, чем татин, а мы и до него пока не дошли.

Ускоряю шаг. Мне нужно подумать, хочу все решить быстрее, потому что лето меня ждать не будет.

Руби встречает меня на террасе.

– Сiao, com’e la pishina? 36

– Нормале, – отвечаю я на понятном ей сленге и забегаю в дом.

Поднимаюсь на второй этаж и выуживаю из рюкзака «виновника» моей ложной уртикарии. Открываю окно и высовываюсь из него, типа подышать, картинно смотрю вдаль. Вижу, как Руби надевает солнечные очки и откидывает спинку садового стула назад. Теперь второй этаж дома вместе с моим окном отражаются в стеклах ее очков. Подвешиваю верх купальника на ручку открытого окна (никаких узлов, только элегантный бантик), плавки выжимаю на отлив, раскладываю там же и приглаживаю.

36

Привет, как бассейн?

Мой план, конечно, держится на веревочке. Но Руби все видела, я уверена. Осталось только дождаться послезавтра, и дело в кепке. Вот так, сама того не зная, Ленка научила меня «улетательному» фокусу, который должен спасти мою честь.

Снова смотрю в даль и произношу заклинание Жана-Батиста-Эманнуэля Зорга:

«Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам» 37 .

А фоном уже потрынькивает строчка из гороскопа про склонность к обману:

37

Слова из фильма «Пятый Элемент».

«I can't change my mold, no, no, no, no, no, no» 38 .

Вообще-то я честная, но пока что придется кое в чем приврать. А всего-то и нужно – встать ночью и «улететь» купальник к рубиному приходу. Поэтому я ложусь спать без подушки и убираю салфетку-щиток с мигающих цифр – множу неудобства. И это срабатывает. Просыпаюсь еще до рассвета, шея ругается на меня скукоженной мышцей, подушка на тумбочке – скулит. Возвращаю ее обратно – поспи, дорогая. А сама чапаю к окну.

38

Я не могу изменить свою суть, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Слова из песни «Bittersweet Symphony» группы The Verve.

Купальник высох и кажется нормальным. Но я не дам себя провести. Снимаю его с окна, заворачиваю в футболку и засовываю в карман максового халата в шкафу. Готово, как не было.

Утром Руби будит меня в дорогу.

– Caterina, – говорит она и стягивает с меня одеяло.

– Нооо! – тяну его обратно, но тут же просыпаюсь и понимаю, что уже утро и Руби тут.

Она походит к окну.

– E aperto? 39 – она закрывает створку и двигает туда-сюда ручку.

39

Открыто?

– Си, но закрывать, – отвечаю я и понимаю, что сейчас или… никогда мне не видать нового купальника. – Вьени фуори, – и я закрываю рот рукой в величайшем притворном изумлении.

Заворачиваюсь в одеяло и семеню к ней, щупаю отлив, словно и так непонятно, что он пустой.

– Фиить, – повторяю я ленкины звукосочетания, – туда, ветер, ууу, фуори мой купальник для пишина.

Руби вскидывает руки.

– Nooo! – она повторяет мой клич и оглядывается на комнату. Становится на коленки и смотрит под кроватью, потом снова подходит к окну и переваливается через раму, стучит по откосу, словно купальник вернется на ее призывную дробь.

– Туда, – показываю Руби на деревья, которые недавно срисовывала, – далеко-о-о.

И тут понимаю, что каким бы перышком не был купальник, перелететь террасу, дорогу, кусты и затеряться в деревьях он смог бы, только если бы Тор громыхнул своим молотом и вызвал смерч. Но деваться некуда, надо врать до конца.

Присаживаюсь на кровать.

– Но пишина.

– Ototto, – Руби садится рядом и смотрит на шкаф.

– Уно, – говорю я, – уно купальнико.

– Non piangere 40 , – трясет одеяльный кокон она, – Oggi Venezia!

Точно сейчас заплачу, потому что все вышло глупо, и теперь у меня официально нет вообще никакой пляжной одежки, а в бассейн по-прежнему хочется. И, кажется, Руби не собирается бежать покупать мне новый. Придется притворяться перед девчонками и Митькой, что я не купаюсь из-за своей новой физиологии, которую Руби назвала «цикло». А перед Руби бубу строить великую нелюбительницу воды. У меня будет целая неделя, чтобы найти новый купальник или прожить остаток Италии в унынии, укоряя себя на глупость и излишнее доверие к гороскопам.

40

Не плачь. Сегодня Венеция!

День Венеции, дорожной подруги

и первой книги

Делать нечего, надо ехать в Венецию. Надеваю белые велосипедки, которые Руби подарила мне в первый день. Одна штанина короче другой, ну да ладно, сверху белую футболку, которую, видимо, Макс носил десять лет назад – обтягиваю, чтобы обязательно прикрывала попу, нечего светить несовершенным швом. И распускаю волосы, пусть левый глаз будет под челкой, и завязываю фенечку на руку. Лёля ни за что бы не разрешила – а я сделала. Теперь я готова ехать. Венеция встречай меня.

Через полтора часа автобус остановился на совершенной суше без всяких каналов вокруг. Я чуть не заплакала: где же большая вода? Ирина собрала нас в кучку у дверей автобуса.

– Венеция во-он там, – указала она рукой куда-то в голубое небо.

И мы двинулись на него. Мы с Митькой шли рядом, ну прямо как парочка. Но что делать, если я никого больше не знаю так долго, как его. Повезло, что мы последними пристроились. Ирина дала Митьке оранжевый платок.

– Ты замыкающий! – крикнула она, убегая вперед.

– Да, сэр. Ой, сэра. Или как там?

И завязал платок банданой на голове.

– Да без разницы, она не слышит уже.

Мы подождали, пока толпа оторвется от нас и зашагали в ногу. Приятно вдруг получить совершенно своего человека за тыщи километров от наших соседних дворов. Даже рассказывать никому не хочется, что мне так свезло. А то поверят и будут меня в качестве талисмана в дворовые игры брать.

– Вчера мы были в кафе, – начал Митька. – Там были все, кроме тебя.