Итальянские каникулы. Чао, лето!

Хоменок Александра

Поворачиваюсь к свету, он всегда лучше, чем все остальное. Свет будет всегда. Только нужно открыть глаза, только нужно быть им. Я есть, ура. В окне небо. В комнате бело. Проверяю шею – на ней действительно цепь, цепочка с крестиком. Никак не привыкну, что меня покрестили.

Лёля при всей своей педагогической подкованности резко перестала понимать меня. Она даже дипломную работу написала про подростковую психологию в туризме. Не помогло.

– Если будет нужно, подходи, буду тебя жалеть, – говорила она прошлым летом.

Но я только пару раз

«подошла», а потом Лёли не было. А когда была, я забывала, а она и не настаивала. У нее всегда есть чем заняться, ей хорошо одной. Та еще самодостаточная личность. Не то что я. А потом ее доброта и вовсе смылась в слив, когда она без стука ко мне в ванну зашла.

У нас зашелки никогда не было, да и к чему: никто не посягал на свободу моющегося. Я и не заметила бы ее. Зато она… так расхохоталась и давай кивать на меня. Вах да ойойой. Я сначала тоже засмеяться хотела, так она заразно умеет. Но что-то вдруг как резанет в солнечном сплетении. Тут я поняла, что она надо мной смеется, да еще и рассуждает при мне про мои же «новиночки».

Я и сама к ним не привыкла, а тут еще и она, словно я виновата в чем-то, словно раз я такая, то обнимать меня больше не нужно. Не зря я хотела мальчиком родиться. Даже Эдик, точно знаю, так не обсмеял бы меня. Врачи врачей оберегают. Пусть и будущих. После этого Лёля и перестала меня принимать за свою. Хотя увидев все, должна бы наоборот – соратницей по девичеству называть. Я и так и сяк, но что ни делаю, все не так. Помою посуду – не так, не помою – не то. Хожу, стою, сижу, читаю, играю, не играю – мешаю.

Тут Лёля и придумала это крещение. Меня она, конечно, ни о чем не спросила и не предупредила. В день икс выдала мне белую юбку, которую я давно у нее выпрашивала, и сказала следовать за ней. Эдика она в крестные отцы взяла, в матери – мамину подругу, которую я с похорон не видела.

В церкви, уже перед самым-самым одергивает меня за плечо, мол, отойти надо. Ведет меня в каморку у входа, колготки свои снимает и мне отдает:

– Нельзя чтобы ноги голые были. Надевай.

Я цмокнула, но надела.

Очередь пропустили, стоим ждем новую. Она снова подтягиваем меня к себе. И снова в каморку.

– Я спросила у прихожанки, говорит не надо колготки, снимай.

– Лёлища, ты чего?

– Давай.

Я сняла. Снова стоим. Она опять мне в плечо тыкает.

– Юбку обтяни, коленей не должно быть видно.

Тут батюшка меня позвал, и Эдик меня под руку повел к бочке со святой водой. Крестик он мне купил крутой, на крученой цепочке, но жаль – не по размеру. Поэтому и давит она мне, когда я ночью с бока на бок переворачиваюсь.

После крещения Лёля меня обнимать не начала, зато сама успокоилась, хоть крестили не ее. Но этим утром, которого я уже боюсь чуть меньше, не хочу, чтобы мой крестик еще кого-то своим видом успокаивал. Расстегиваю цепочку, снимаю Христа и кладу его под подушку. Цепочку обматываю дважды вокруг щиколотки, застегиваю. Смотрится потрясно! Моя собственная

модная окова. Святой anklet! Свет заполняет меня всю. Лучезарю в ответ.

Первым делом я знакомлюсь с ванной. Она персональная – на втором этаже кроме меня никто не живет.

– Nononono, – успокоила меня Руби, когда я вчера спросила про Фабио и постучала по двери соседней со своей комнаты, – ci sei solo tu 21 .

Я сначала обрадовалась, но вида не показала. А потом поняла, что в этом «одна» все обо мне и как-то моментально поникла, но видом показала, что все же довольна отсутствием соседей.

– Ио нон боюсь, – ответила я Руби.

Первое вранье в этом доме. Я не собиралась делаться для здешних открытой книгой, хватит и того, что они будут слышать мой храп и чавканье.

21

Нтнетнетне, только ты одна.

Со вчерашнего дня в ванной ничего не изменилось: по прежнему два унитаза, раковина, душевая кабина, окно. Достаю до него кончиками пальцев, если встаю на носочки. Дверь закрывается тихо – плюс в копилку Джанни, хороший хозяин своего дома. В зеркало утром я не смотрюсь – хочу как быть француженки – вставить цветок в волосы и сразу красивая. Практикуюсь видеть свою красоту безо всяких зеркал.

Впаянный в стену унитаз подмигивает явно холодной седушкой, второй рядом – торчащим из седушки краном. Боюсь я этих ребят не меньше, чем вчера. Пристраиваюсь к дальнему так, чтобы не касаться его. Сложная задача – дружить с унитазом в чужом доме.

Руби встречает меня внизу.

– Ciao, – говорит она и ведет меня на кухню.

На Руби платье в цветочек, сзади она выглядит совсем миниатюрной со своей короткой стрижкой и тонкими ногами. Кухней оказывается каморка без окон в дальнем углу гостиной. Замечаю ряд ящиков и раковина слева, столешница плюс холодильник справа. Руби открывает все ящики по очереди и смотрит, смотрю ли я на их содержимое. Я, конечно, смотрю, но ничего не запоминаю. Чашки, тарелки, пакеты – пестро и много. Она достает коробку с нарисованными на ней разноцветными шариками.

– Vа-vа, – говорит она и трясет ее.

– Мыгы, – киваю я.

В холодильнике – коробки с молоком и яркие упаковки. Решаю сразу продемонстрировать свои предпочтения.

– Млеко, – говорю я и показываю на коробку с зеленой травой.

– Si, mа… – она достает коробку и читает с нее, – latte vegetale. Non dagli animali. Аvere compassione. 22

Просто не верится, она жалеет животных. Эдик, ты бы здесь прижился и был в почете.

22

Да, но… молоко растительное. Не из животных. Жалеть.