Итальянские каникулы. Ciao, лето!

Хоменок Александра

Травина Кэт.

Снова пстрикнула ручкой и протянула тетрадь обратно учительнице.

– Кэт?

– Да, теперь это мое имя. Типа псевдоним.

Она посмотрела в тетрадь, потом на меня, словно примеряла – в пору ли.

– Допустимо… Кэт. Согласна, – улыбнулась она.

– Теперь всегда буду Кэт, не по журналу, конечно, а по жизни и в музыке тоже.

Алла Петровна приласкала тетрадь ладонями.

– Договорились.

Из школы в тот день я уходила человеком с новым именем.

«You'll nana see me complain m-m-m-m crying in the ra-i-i-in» 1 ,

– напевала

я, глотая буквы и весеннюю пыльцу. Мои волосы совсем растрепались и «теперь в них беснуются полуденные лучи солнца».

Дни рождений и смерти

Когда умирает мама, все резко начинают хотеть, чтобы ты был счастлив. Что интересно им приспичит, когда умрет собака? Узнаю это прямо завтра. А пока я еще в том году, когда мне ее подарили.

1

Слова из песни «Crying in the rain» группы «A-ha».

На первый мой безмамин день рождения баба Маша принесла мне корзинку. Я думала, что в ней как обычно блины, потому что бабушка всегда их укутывает в три полотенца. В тот раз все тоже было укутано, и я поставила ее на кухню, на этажерку возле плиты и пошла усаживать бабу Машу поудобнее для моих обычных историй и песенок.

Только закончилась летняя практика в школе, и я, конечно, собиралась праздновать день рождения, но не знала, с чего начать. Для этого бабушка и была вызвана – инструктировать по процессу. Когда я зашла в детскую, она вскочила с кровати, будто у нее каша выкипала.

– А я думала ты сюда принесешь?

– Да нет, я потом.

– Как потом? Это не ждет, – и пошагала на кухню.

Я потопала за ней, блинов мне совсем не хотелось.

– Баба Маша, я потом, честно.

– Тсс, – тсыкнула она и переставила корзину на пол.

Корзина ожила, издав звук типа «рвяф». Бабушка откинула полотенца. Из корзины дохнуло жизнью. Я закрыла ладонями рот, сердце и живот заклокотали «Дай посмотреть!» и мы увидели его – щенка, вымытого бабушкой до пушка на рыжих ушах. Он смотрел сразу во все стороны и упирался носом то в одну то в другую соломенные бока корзины.

– Это подарок. Твой Ролли.

Бабушка подарила мне щенка, пухлого, вонючего, настоящего, слишком живого, чтобы быть моим.

– Но заранее же не поздравляют, – проныла я.

Чувствовала, что сейчас расплачусь и из-за этого злилась на себя. Я, конечно, мечтала о собаке. А кто о ней не мечтает? Только тот, у кого она есть. Но в тот самый (счастливый?) момент мне вдруг захотелось убежать подальше и забыть про висящие рыжие уши и длинный нос с розовым наконечником, которые только что впервые услышали мой голос и учуяли, что у меня лимонная эфирка на запястьях.

Я ведь… умею предвидеть. А бабушка нет. Поэтому потом все и пошло не так. И в этом «не так» мы с бабушкой прожили и продулись друг на друга все известные сезоны. А потом пришло следующее, то есть уже это лето. И следующий, то есть этот день рождения. Перед которым все и закончилось.

Ролли умер сегодня, этим летом, от

неизвестной болезни. Но я почему-то не плачу. Может потому, что завтра мой день рождения, и я наконец смогу постричься «лесенкой» и надеть босоножки на платформе? А еще накрашу ногти и губы, и такая красивая выйду во двор.

Я нашла его утром еще теплым. Вид у него был вполне умиротворенный. Значит – долго не мучился. Последние дни Эдик пичкал его какой-то алкогольной настойкой, поэтому собачья смерть пахла спиртом и чесноком.

– Стоило бы отправить собачью голову на исследование, чтобы исключить чуму, – слишком строго произнес он.

Я отказалась. Не хочется хоронить туловище без головы. Баба Маша растрогалась и все повторяла:

– Не от чумы он умер, а от нашего равнодушия!

На день рождения я собираюсь пригласить в гости всех своих трех дворовых подруг. Уже представляю, как мы будем вслух разговаривать о мальчиках, и я обязательно спрошу, какие им нравятся, а свой идеал, понятное дело, не выдам. Я ведь не отмечала свой день рождения в прошлом году. Лёля все время была занята: то работой, то снова ей. В этот раз все будет по-другому.

Через десять дней я уезжаю в Италию. Мы опаздывали за документами для поездки, а с мертвой собакой нужно было что-то делать. Эдик перенес ее на балкон. Я хотела остаться дома и скорбеть, но как я объясню важным тетям из программы причину своего отсутствия? Нет, они бы не поняли. Собаки бы поняли, а люди – навряд ли. Поэтому я повязала на запястье черную ленту и поплелась куда надо. Эх, лучше бы осталась дома: на ступеньках, прямо у входа споткнулась и упала. Аккурат лицом о кафель. За какие-то минуты нос опух, под глазами «нарисовались» синяки, в голове образовалось болото. Вот тогда-то мое лицо действительно стало отражать траур, и никто не задавал лишних вопросов: боялись, наверное.

Раньше я как-то не задумывалась, куда «пропадают» умершие в городских квартирах домашние животные. По мульту знала, что все собаки попадают в рай. На деле же оказалось, что путь до него занимает три автобусные остановки. С весны до осени, гуляя в единственном на весь район парке, я и представить не могла, что здесь-то и находится последнее пристанище мохнатых. Вон тот пригорок, на котором я каждый год наблюдала голого мужчину, и был «входом» в собачий рай. Отыскать свободное место оказалось непросто. Эдик то и дело натыкался на скукоженные временем и осадками обувные коробки. Мы похоронили Ролли возле большого камня, и я сфоткала это место на всякий случай.

Дня рождения у меня опять не было. Лёля решила, что я слишком много пережила за последние дни. Мол, собака умерла, стоит проявить уважение. Нос у меня по-прежнему болел, лицо стало похоже на страшную карнавальную маску, и я уступила.

Свое негодование я пошла душить на собачье кладбище. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Если только… небо. Сегодня оно голубое с фиолетовой полосой посередине, а у горизонта – розовое. Я присела на траву: слева бетонные башни завода, справа жилые дома, надо мной железяки с проводами. Вот уж точно – пейзаж под праздничное настроение. Впору было бы выругаться, но я-таки проявлю уважение. К себе.