Итальянские каникулы. Ciao, лето!
Шрифт:
ничего не вышло,
ничего не прошло,
ничто не забылось,
я снова тут,
МНЕ СТРАШНО.
Все бы отдала, лишь бы нарушить эту комбинацию. И надо бы предупредить Димку обо всем, не бросать его, наивного, вот так, с размаху. Но он все повторяет «Зырь!», «Каково!», «Оливки!»
Тоже смотрю на поля и понимаю, что не нужно ему это. У него будет своя история.
– Главное, про «убыбку» не забывай, – говорю я димкиному полупрофилю.
– Мне это проще всего, – клоульничает он в ответ.
Через десять минут бусик тормозит прямо у таблички с названием города. Вся превращаюсь в ледяную скульптуру. Сейчас нас будут «передавать».
– Раццуолло, –
Ирина выходит, открывает дверь и называет две фамилии. Моей нет, димкиной тоже. Девочки выходят. Вижу их головы через стекло, обе темноволосые и какие-то… разные. У одной конский хвост, другая – с кудрявой карешкой. Ирина ведет их за бусик. Не оборачиваюсь, не хочу знать, кто там у них. Мне недолго осталось, но пока можно хоть сколько поожидать лучшего.
Раццуолло оказался городом на реке.
– Пенья, – снова читаю я вслух название с таблички.
Голос уже ближе, где-то под подмышкой.
Речка течет вдоль дороги от самого знака и уходит совсем влево под мостом в центре. Там высаживается Димка. Когда Ирина назвала его фамилию, я совсем растерялась: как-то неуклюже повернулась и задела его рукой, потом зацепилась за стоящую в проходе сумку и упала коленом на что-то твердое, в довершение – ругнулась, хотя я вообще не такая.
– Пока, – промямлил Димка.
Я смотрела, как он тащит свой баул по проходу, и молила-просила себе хорошую семью или чтобы где-нибудь разверзлось и все застыло бы вот так, когда я могу еще дотянуться до димкиной спины. Но все ползло ровно не туда, затягивалось и закольцовывалось, как и должно было. Димку забрали, я осталась последней. Даже речка и та утекала от меня куда-то в противоположную сторону. Следующая остановка – моя новая итальянская семья.
День нового дома
Дом приемной семьи оказался длиннющим на всю улицу ДаВинчи. А может сам маэстро где-то там, в ее тупике. Мы проехали всю ее до конца. Белые фасады, два этажа, лестница и два окна – этот дом состоял из таких блоков, похожих на дома чернобыльских переселенцев, в одном из которых несколько лет жила баба Маша. Я посмотрела на окна второго этажа – на меня тоже посмотрели. Это была Руби.
– Ciao! – выкрикнула она и скрылась.
Когда я зашла внутрь, дом замер.
Я наоборот – ожила.
– Уау, – разом выдохнула я десять часов дороги прямо в белые стены.
– Е? – переспросила Руби.
– Бьютифул, белла, красьива, – перевела я свое «здравствуйте» на все известные мне языки.
– Ааа, – поняла Руби, – кесинемольтопьювольчеинонмире 3 , – пояснила она и показала на стену над камином с пригвожденными к ней тарелками.
– Си-си, – не поняла я, но решила согласиться.
Дом услышал мой голос и тоже согласился – принять меня на этот месяц. А я. Я не собиралась становиться своей, даже не хотела быть здесь гостьей. Но хотела обратно, сразу, моментально. Мне неинтересно, что там за углом, в той темной комнатке. Но нам придется смириться друг с другом. Не нужно мне твоих для-всей-семьи-праздничных столов, дом, и телека на полстены, и этого кресла с накидкой в розочки. Вот только если этот журнальчик там, на низком столике слева. На обложке девушка в голой грудью. Ей хорошо, это видно по запрокинутой голове и баночке с кремом в руке. Обязательно узнаю, как он пахнет,
3
Непереводимый набор слов, которые героиня не понимает.
Дом молчал. Руби отодвинула стул и показала на него. Сама присела на тот, что напротив. Бежевая седушка с виноградным орнаментом.
– Но, – чуть громче, чем требовалось, ответила я и потерла спину.
Она, пожав плечами, встала.
И тогда тарелки на стенах чуть заметно покачнулись. Вперед-назад.
Они знали это слово, такое короткое и непобедимое. Они бы хотели ответить так же, но как и я были приговорены к этим стенам до лучших времен, в которые даже я верила.
Я подошла к застекленной дверце шкафа с фигурками на полках. Слезы уже неслись по своим руслам, готовые размазать картинки за стеклом. Я пялилась на них невидящими глазами. Там были пейзажи и фотографии в рамках с опять розами и семья фарфоровых псов с бровками-аля-дисней, стеклянные подсвечники и вязанные крючком салфетки (я тоже так умею, если что). На полках жило чужое прошлое, мне сюда никогда не попасть.
Руби стояла за моей спиной, я стояла спиной к ней и не знала, какое из моих лиц сейчас повернется к ней. Я потеряла с ними связь и видела только тьму внутри.
Снаружи, тем временем, светило июльское солнце. Льняные шторки на окнах что-то шептали, но я не понимала их язык, но чувствовала дуновение этих слов. Они хотели как лучше, хотели хорошего для меня. Я попятилась.
– Vieni qui 4 , – потянула меня за руку Руби.
И я поддалась, но не поворачивала головы и так и шла за ней, словно мышцу на шее свело. Такая болевая поза.
– Opa, – она постучала носком о ступеньку.
Я посмотрела вниз. В шее что-то хрустнуло. Две ступеньки. Я поднималась на каждую кажется целые вечности. Руби отпустила мою руку и повернула за угол. Нас ждала лестница на второй этаж. Господи, меня ждут еще комнаты, а я уже не хочу идти дальше. Вперед, Кэт. И пока, гостиная не-моего дома. Я зашагала наверх. Второй этаж как второй шанс, и, возможно, в этот раз мне повезет больше.
4
Иди сюда.
Хлюп-блюб! Пенопластовые шлепки играют музыку моих шагов. Наверху все по-другому, никаких дребезжащих тарелок и признаков-призраков прошлого. Два белые двери справа, одна – напротив. Раз, два – Руби проходит их и открывает третью. Рядом – ванная комната.
– Toilette 5 ! – восклицает она и сразу два унитаза угрожают мне своими открытыми пастями. – Е?
– Нэ, – быстрее отвечаю на тарабарском, подтверждая свои намерения шагом назад.
Унитазы по-прежнему пялятся на меня. Не дождетесь, думаю я, к счастью, не вслух, придумаю, как разобраться с нуждой. А вы пока поскучайте, ребятки. Когда Руби закрыла дверь, в кране что-то засвистело. Наверное туалетная досада.
5
Туалетте!