Итальянские каникулы
Шрифт:
— Разве не знаешь, что нельзя удерживать людей в рабстве? — выдохнула она, когда он нашел сосок, глубоко втянул в рот и стал сосать. — Это… это противозаконно.
— Я никогда не обращал особого внимания на глупые законы, — сообщил он, продолжая атаковать ее бедный беззащитный сосок, но Изабел не позволяла себе отдаться чудесному трепету, пока не выскажет своего мнения.
— Запрещено даже пользоваться настоящими наручниками, только такими, которые можно легко расстегнуть. — Она подавила стон. — И они по меньшей мере должны
— Вряд ли.
Он уселся на корточки, раздвинул ее колени и стал демонстративно любоваться зрелищем. Изабел поспешно облизнула губы.
— Так вот, я упоминаю сейчас. Его пальцы запутались в завитках.
— Принято к сведению.
Она сильно прикусила губу, когда он открыл ее.
— Я… я написала… ой… статью… когда работала над диссертацией.
— Понятно.
Чувственные бархатистые интонации ударили по ее нервным окончаниям. Движения его пальца ощущались как прикосновения теплого влажного пера — ласкающего, гладившего, высекавшего непроизвольную ответную реакцию.
— Тебе также необходимо… кодовое слово, чтобы использовать… ах-х-х… если дело зайдет слишком далеко.
— Можно. У меня даже есть парочка идей, — ответил он, чересчур скоро отнимая руку, ложась сверху и что-то шепча ей на ухо.
— Но они не должны быть сексуальными.
Она провела коленом по внутренней стороне его бедра.
— Ну, что в этом забавного?
Он взвесил на ладонях ее груди, смял и устроил себе настоящий пир.
Изабел судорожно вцепилась в прутья изголовья.
— Что-то вроде «спаржа» или «карбюратор». Я не шучу, Рен. — На этот раз она не сумела сдержать стон. — Если я скажу «спаржа», это означает, что ты, ах-х-х, зашел слишком далеко и должен остановиться.
— И я действительно остановлюсь, потому что после этого мне уже ничего не захочется. — Он поднял голову. — Не можешь сказать что-то вроде «жеребец»? Или «конь»? Или… — Он снова принялся шептать.
— Чересчур сексуально.
Она слегка потерлась об него бедром. Он был настолько тверд, что она вздрогнула.
Рен коснулся губами ее подмышки и сделал очередное предложение. Изабел выгнулась дугой.
— Очень сексуально.
— Как насчет этого?
Шепот сменился низким мурлыканьем.
— А это просто непристойно.
— Здорово! Значит, берем именно его.
Изабел приподняла бедра.
— Я беру «спаржу».
И тут он покинул ее! Присел на корточки между ее разведенными ногами так, что тела их больше не соприкасались, и стал ждать.
Несмотря на дьявольский блеск его глаз, Изабел не сразу поняла, в чем дело. Ну когда она научится держать рот на замке?
Пришлось найти в себе хоть чуточку достоинства, что в нынешнем уязвимом положении оказалось не так-то легко.
— Считай, что я этого не говорила.
— Уверена?
Прямо-таки сплошное самодовольство.
— Совершенно.
— Точно? На случай, если еще не поняла, ты голая, прикованная к кровати, без всякой надежды на спасение и вот-вот подвергнешься жестокому насилию.
— Угу.
Она подняла колено повыше.
Он обвел мягкое кружево волос большим пальцем, наслаждаясь зрелищем. Она чувствовала его желание, горящее так же жарко, как ее собственное, и распознала под легким дразнящим тоном страстные, затягивавшие в омут желания нотки.
— Я не просто зарабатываю на жизнь, издеваясь над женщинами. Угрожаю всякому, кто стоит за правду, справедливость и американский образ жизни. И… чтобы быть откровенным до конца, твоя единственная защита от меня — жалкий овощ.
В ответ Изабел раздвинула ноги еще шире, желая показать, что не так уж беззащитна. Одновременно она пообещала себе, что когда все кончится, она не уснет спокойно, пока не испробует наручники на Рене. Если она не ошибается, особенно сопротивляться он не будет.
— Понял.
Его палец скользнул в нее.
— А теперь лежи смирно и дай себя изнасиловать.
Что он и сделал. Мастерски. Сначала пальцами, потом своим телом. Лег сверху и вонзился в нее. И мучил, пока она не услышала собственный умоляющий голос. И в то же время никогда не ощущала себя в большей безопасности, чем сейчас, оказавшись пленницей его изысканных ласк. Лелеема и любима… что за глупая мысль!
— Еще рано, милая.
Он снова поцеловал ее, яростно, властно, и вонзился еще глубже.
— Я не готов.
Он был более чем готов. Мышцы напрягались так, словно в оковах был он. Яростное наслаждение стоило ему больших усилий, чем ей. Он целиком погрузился в колыбель ее бедер. Она обвила его ногами. Они двигались вместе, закричали вместе…
Все узы, связавшие их с землей, лопнули. И в конце он стал еще большим пленником, чем она.
Пока он дремал, она встала и подняла наручники, оставленные на полу вместе с брошенным ключом. И долго смотрела на Рена. Его густые ресницы лежали на щеках стрельчатыми полумесяцами. На лоб падали пряди темных волос. Контраст между экзотической оливковой кожей и белизной простыней придавал ему вид великолепного язычника.
Изабел вошла в ванную, где запихнула наручники и ключ под полотенце. Ей следовало бы ненавидеть его за все, что он сделал с ней, но не получалось. Ни на секунду. Что случилось с женщиной, которая всегда считала необходимым держать события под контролем? Она охотно отдала ему все, что имела.
Включая свою любовь.
Ее пальцы сжали край раковины.
Она влюбилась в него.
Изабел долго смотрелась в зеркало, прежде чем опустить глаза.
Кому захочется смотреть на такую дуру?! Они знают друг друга едва две недели, и все же она, самая осторожная женщина на свете, когда дело доходило до романтических отношений, увязла по уши.