Итальянские новеллы (1860–1914)
Шрифт:
— А к чему? Я ведь Рыжий!
Никто не мог понять, почему он только наклонял голову и пожимал плечами, — потому ли, что его самолюбие было задето, или же это была покорность судьбе? Никто не мог догадаться, была ли причиной тому его дикость или же он попросту был застенчив? Только одно можно было с уверенностью сказать: он никогда не приласкался даже к родной матери, да и она не ласкала его.
В субботу вечером он приходил домой. Его сестра, увидев его покрытое веснушками лицо, грязное, в красном песке, его оборванную одежду, лохмотья которой свисали со всех сторон, торопливо схватывала метлу и вталкивала Рыжего в дом.
Если
В воскресенье, когда мальчишки, жившие по соседству, принарядившись в чистые рубашки, шли к мессе или играли во дворе, Рыжий бродил по огороду — там он бросал камни в ничем не повинных ящериц или в других тварей либо ломал кусты кактусов, — других развлечений он не знал, да и насмешки мальчишек, бросавших в него камни, были ему не по нраву.
Вдова Мишу приходила в отчаянье, что у нее, как все говорили, такой непутевый сын. Рыжий превратился в бродячую собаку, которую все отгоняют пинком или бросают в нее камни; такие собаки поджимают хвост и убегают, едва завидев кого-нибудь, всегда голодные, облезлые, одичавшие наподобие волков.
Там, под землей, в штольне, где лежал песок, Рыжий — безобразный голоштанник, неизменно одетый в лохмотья — казалось, был создан для этой работы, здесь над ним больше не подтрунивали. Даже цвет его волос и глазища, как у кошки, которые он прищуривал от солнца, подходили для его ремесла. Такими бывают ослы, которые годами работают в копях, всегда находясь под землей, никогда не выходя оттуда. Вход в копи — с сильным наклоном, и ослов спускают туда на канатах, они там живут до самой смерти. Ослы эти старые, их покупают за двенадцать — тринадцать лир, так как они пригодны только для работ в копях, — не то их давно пора было бы отвести на живодерню и там удушить.
Рыжий и сам-то большего не заслуживал; он выбирался из штольни в субботу вечером, поднимаясь наверх с помощью каната: ему надо было отнести матери деньги, заработанные за неделю.
Конечно, он предпочел бы работать на стройке, как прежде Лягушонок, распевая под синим небом и горячим солнцем, которое грело бы ему спину, или же возчиком, как кум Гаспаре, приходивший в штольню за песком. Тот лениво покачивался на козлах с трубкой во рту и целыми днями разъезжал по веселым улицам деревни. А еще лучше было бы жить как крестьяне — на поле, среди зелени и густых кустов, на которых растут сладкие рожки, а вверху над головой виднеется синее небо и распевают птицы. Но отец Рыжего был рабочим в копях; для такой же работы родился и Рыжий.
И, думая обо всем этом, он показывал Лягушонку тот самый песчаный столб, который свалился на его отца. Оттуда, сверху, после обвала еще сыпался мелкий, словно пережженный песок, за которым, покачиваясь на козлах, приезжал возчик с трубкой во рту. Рыжий говорил, что когда выбросят весь песок и землю, то найдут труп его отца, на котором были новые нанковые штаны. Лягушонок дрожал от страха, а Рыжий ничего не боялся. Он рассказывал, что с детства привык к копям, что перед его глазами всегда было это зияющее отверстие, которое ведет в подземелье, и отец обычно сводил его вниз, держа за руку.
И Рыжий шарил руками по стенкам, протягивая их то вправо, то влево, описывал, каким запутанным был лабиринт штолен, которые тянулись под их ногами повсюду — вплоть до того места, где начинался пустырь. Земля там была черная, заросшая выгоревшим от солнца дроком. Под нею погибло немало людей: одних раздавило во время обвала, другие сбились с пути и ходят там годами, будучи не в силах найти выход из этого лабиринта; они не слышат отчаянных воплей своих детей, которые напрасно разыскивают их.
Случилось раз, что, когда наполняли корзины песком, рабочим попался башмак дядюшки Мишу. Рыжий от волнения так дрожал, что его пришлось вытащить на воздух с помощью каната — как осла, которому пришел конец. Но ни штанов, почти новых, ни вещей, принадлежавших Мишу, не нашли. Однако бывалые люди с уверенностью утверждали, что именно в этом месте на Мишу свалился столб; кое-кто из новичков поражался вероломству и коварству песка, разметавшего самого Мишу и его одежду во все стороны, — башмаки оказались в одном месте, ноги — в другом.
С той поры, как был найден башмак Мишу, Рыжий так боялся, что где-нибудь из-под песка покажется босая нога отца, что наотрез отказался хоть раз ударить киркой; тогда этой же киркой его стукнули по голове.
Рыжий ушел работать в другую штольню и на прежнее место не вернулся. Спустя два-три дня действительно нашли тело Мишу: на нем были нанковые штаны, лежал он ничком и казался набальзамированным. Дядюшка Момму сказал, что Мишу очень мучился перед смертью, потому что песчаный столб упал прямо на него и похоронил его заживо. Видно было, что Мишу инстинктивно пытался выкарабкаться из-под него, что он изо всех сил рыл песок ногтями, которые были в засохшей крови и все сломанные.
— В точности как у его сына, у Рыжего, — повторял Хромой. — Только рыл-то Рыжий не там, где надо…
Мальчику ничего не сказали, потому что всем было известно, какой он мстительный и злой.
Возчик убрал труп из штольни так же равнодушно, как грузил обвалившийся песок и трупы ослов, с той только разницей, что на этот раз разлагавшаяся падаль была останками человека крещеного.
Вдова подшила штаны и укоротила рубаху покойного мужа по росту Рыжего, который первый раз в жизни был одет почти во все новое; башмаки решили спрятать, пока мальчик подрастет, — их никак нельзя было уменьшить по размеру ноги; а жених сестры не пожелал носить их, потому что их сняли с покойника.
Рыжий беспрестанно поглаживал на себе нанковые, почти новенькие штаны. Ему казалось, что они такие же нежные и ласковые, как отцовские руки, которыми Мишу не раз ласкал и гладил жесткие рыжие волосы сына.
Башмаки Рыжий повесил на гвоздь, словно это были туфли папы римского; по воскресеньям он брал их в руки, чистил и примерял, потом ставил рядом на пол и без конца смотрел на них, упершись локтями в колени, а подбородком — в руки. Так просиживал он часами; бог знает какие мысли шевелились в мозгу Рыжего. Странные это были мысли! Он получил в наследство кирку и заступ отца; ими он работал, хотя они были слишком тяжелыми для него. Когда его спросили, не хочет ли он продать отцовские инструменты, за которые предлагали ему заплатить, как за новые, — мальчик отказался. Отец так отполировал ладонями ручки инструментов, что они стали гладкими и блестящими. Рыжий знал, что он никогда не сумеет так отполировать ручки другой кирки или заступа, даже если проработает сто лет, а то и больше.