Итоги № 3 (2012)

Итоги Итоги Журнал

Более того, призрак кумира ожил... в виде виртуальной проекции во время концертов его бывших музыкантов, которые начались в 1998 году. Во время гастрольных выступлений на задник сцены проецируются видеозаписи Элвиса.

Но, конечно, самым буквальным способом реинкарнируют обожаемого покойника его многочисленные имперсонаторы-двойники. Первым имитатором легенда считает 16-летнего парнишку Джима Смита, который еще в 1956-м стал прыгать по сцене, как Элвис, и забавно подражать его голосу. Сегодня живет и здравствует разнообразная субкультура имитаций короля рок-н-ролла, в которой различают виды и нюансы. Подражают голосу или внешности, а чаще являют собой комбинацию и того и другого.

Проводятся десятки конкурсов. Имперсонаторы запечатлены в телепрограммах и

фильмах, книжках и сатирических шоу. Владельцы Грейсленда и здесь подсуетились, лицензируя за весьма умеренную плату конкурсы имперсонаторов и организуя их мировой финал в рамках ежегодной августовской Недели Элвиса в Грейсленде. «Пусть в этом году русский имперсонатор приедет к нам», — пригласил Уильямс.

15 августа множество разнообразных радений во славу Элвиса, проводимых в США и в мире, кульминирует ночная вахта памяти со свечами у его могилы в Грейсленде. В этом году ожидается приезд более 75 тысяч человек.

Даже если имперсонатора Москва не снарядит, а туристы из России решат, что визит в далекий Мемфис не стоит свеч, пусть и мемориальных, наша встреча с наследием Элвиса может состояться в несколько неожиданном... гастрономическом ракурсе.

Компания EAD International Group владеет лицензией на сеть фирменных ресторанов Elvis American Diner, приобретя это право у EPE. Их собираются открывать в Восточной Европе и в России, а также в странах бывшего СССР. В меню любимые Элвисом гамбургеры, пицца, мороженое. То есть вкусная вреднятина, из-за которой пол-Америки страдает ожирением и которая, не исключено, ускорила уход самого короля рок-н-ролла. На открытии уместно крутить два бессмертных его хита — «Вернуть отправителю» и «Дьявол под прикрытием». Вещицы к месту и ноль холестерина.

Мемфис — Нью-Йорк

Олег Сулькин

Месседж без адреса / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

Ни одну московскую премьеру не ждали так единодушно, а встретили такой разноголосицей мнений. А ждать было чего: режиссер — знаменитый Томас Остермайер, возглавляющий берлинский «Шаубюне», роли исполняют Евгений Миронов, Чулпан Хаматова и Юлия Пересильд. К тому же спектаклем «Фрекен Жюли» Театр Наций открывал двери для публики, которая была только наслышана о реконструкции. Тем не менее и захлебывающихся от восторга (как играют!!!), и хулителей (не играют, а имитируют!!!) объединяет, пожалуй, ну, скажем так, чувство некоторого недоумения перед лицом новой реальности, воссозданной на сцене взамен авторской. Суть в том, что по просьбе постановщика, с которым, судя по интервью, были совершенно согласны исполнители, пьесу Августа Стринберга переписал драматург Михаил Дурненков. Дело это, как говорится, не новое, даже не модное уже, а вполне обыденное. Из недавних примеров фокинский «Гамлет» в Александринке, адаптированный Вадимом Левановым. Слово «адаптация» я употребляю не случайно, потому что не знаю случая, когда новая версия не упростила бы классический оригинал. Иногда в угоду любимой мысли, иногда от недоверия к умственным способностям современного зрителя.

Здесь импульс был иным и даже вполне мотивированным, но результат, к сожалению, тем же. Прославившийся острой социальностью Остермайер вроде бы справедливо настаивал на том, что история из жизни вырождающейся аристократки, переспавшей с лакеем, сегодня никому не нужна и непонятна. В России, мол, сейчас такое расслоение общества, что надо наполнить пьесу современными реалиями. Я вашей жизни не знаю, продолжал постановщик, доверюсь русскому автору. Так Жюли стала дочкой олигарха, бывшего советского генерала, а ее соблазнитель — папенькиным шофером. Но про «эту» жизнь, похоже, новодрамовец Дурненков знает не больше Остермайера. А у Хаматовой была даже «рублевская» консультантка, уточнившая не только породу собачки, которую теперь носят в сумочке, но и месседж, который актриса должна послать в

зрительный зал: скажи им, что «туда» не надо стремиться, там холодно и пусто... Опустим все нестыковки с современными реалиями — от страстей вокруг потери невинности до танцев прислуги числом человек десять, с которыми вздорная девица решила справить Новый год, — их не счесть. Интереснее другое: а кому адресован этот месседж? Тем, кто покупает билеты в партер по 7 тысяч рублей, или тем, кто по 200 на галерку? И откуда такая уверенность, постоянно вбиваемая в головы, что на Рублевке и по Новой Риге проживают лишь одноклеточные, раздираемые своей бездуховностью, а все остальные только и мечтают занять их место? Пьеса, собственно говоря, скроена по тем же лекалам, по которым новодрамовцы много лет пишут о маргиналах, не способных артикулировать свои чувственные позывы. И перемена статуса героев только исключила ненормативную лексику.

Стринберг, а вслед за ним Ибсен со своей «Геддой Габлер», открывшие миру новый женский тип, были увлечены энергией познания. Их путь в неведомое полон страсти, тонкость нюансов литературной ткани завораживает по сей день. Нынешняя «Фрекен Жюли» лишь иллюстрация к общему месту, которое своим мастерством пытаются оживить артисты.

Мария Седых

Скажи-ка, дядя... / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

С первых же строк мы попадаем в странное государство. Его новая столица Анассеополь стоит на берегах Ладоги, а правит в стольном граде василевс Кронид Антонович — российские реалии в версии Перумова и Камши дополнительно «византинизированы». Войны с Наполеоном все еще не окончены, причем добивают «Потрясателя Эуроп» англичане, шведы и голландцы. И никаких вам «Бистро», господа, и никакого великого сидения под газовыми фонарями….

Тем не менее очень много сил отдано описанию баталий с участием русских солдат. И речь идет не только о свистящих ядрах и тому подобных спецэффектах. Авторы честно пытаются понять, что чувствует офицер при виде французской гвардии, брошенной в бой хитроумным Буонапарте, которому наконец-то изменила удача. Или когда объединенные силы русских кавалергардов и прусских черных гусар идут на подмогу русской пехоте, вцепившейся в клочок земли… Кстати, и название у романа вполне военное. Млава — пограничная река, отделяющая ливонские земли от русских, — становится, по выражению одного из героев, «красной от кровушки».

В «Млаве Красной» очень много персонажей и массовых сцен. В этой самой массовости и панорамности будто чувствуется присутствие Толстого и Эйзенштейна. Да и в повествовании «изнутри» героя тоже можно усмотреть нечто толстовское. Чуть менее проникновенны сцены с дипломатами, адюльтерами и прочей атрибутикой эпохи. А потому скучнее. Кое-где действие слишком растянуто и не хочет катиться под горку там, где это необходимо. Впрочем, некоторая монотонность оживлена авторским юмором («Народ… во всю глотку кричал «Ура!», да так, что с небес падали оглушенные галки»). А иногда и остроумными отсылками к современности. В такие моменты у Перумова и Камши возникает желание «воссоздать всю карту большой realpolitik» или срывается замечание о «брюссельском концерте держав», напоминающем о современной евробюрократии.

И этот психологизм, и эти аллюзии преследуют вполне определенную цель: рассказать историю государства Российского вопреки всем установившимся стандартам. То есть не с либеральных, советских или бравурно-карамзинских позиций, а скорее со славянофильских. Такой взгляд сам по себе редкость в отечественной историографии. «Млаву» можно было бы воспринимать как полемический ответ «Сахарному Кремлю» и «Дню опричника», но у Сорокина время закольцовано, а у Перумова и Камши все-таки ограничено XIX веком.