Итоги № 3 (2012)

Итоги Итоги Журнал

В 1968 году вышел из печати очередной литературный альманах «Молодой ленинградец», где в числе авторов оказались Татьяна Галушко, Иосиф Бродский и я. На литературном вечере в Доме писателей, посвященном этому событию, разразился грандиозный скандал. Группа воинствующих черносотенцев, объединившихся в литобъединение «Родина» при Ленинградском обкоме ВЛКСМ, написала обширный донос в три солидные организации — Ленинградское отделение Союза писателей, ленинградский обком партии и КГБ. Авторы праведно негодовали по поводу стихов, принадлежавших в основном нашей троице. Все мы вмиг оказались антисоветчиками, а о себе я узнал, что в своих клеветнических стихах и песнях искажаю историю великого русского народа, представляя ее как цепь кровавых злодеяний. Хотя, дескать, чего еще можно ждать от поэта по фамилии Городницкий? Негодующие «патриоты» в ультимативной форме требовали принятия самых строгих карательных мер, что и было незамедлительно принято к исполнению. Будущий

нобелевский лауреат в июне 1972 года был насильственно отправлен во вторую, теперь уже зарубежную ссылку (первая была в деревню Норинское Архангельской области). Татьяне Галушко было отказано в публикации сданной в издательство книги, мне также вернули рукопись книжки стихотворений и отказали в приеме в Союз советских писателей. Наши имена внесли в черный список ленинградского телевидения и радио. Это было время, когда идеологический нажим на молодых авторов заметно усилился и короткая хрущевская оттепель сменилась устойчивыми брежневскими холодами. Некоторую вольность можно было себе позволить, лишь работая на северах. В Арктике песни звучали повсюду, и пели их все — рабочие, летчики, геологи. Там я, подражая услышанному, начал писать нехитрые мотивы на собственные слова. Некоторые из этих песен, такие как «Снег», «Перекаты» или «От злой тоски не матерись», до сих пор считаются народными. История последней песни довольно интересна. Я написал ее в Туруханском крае как подражание зэковским песням, которых наслушался немало. Зэков в тех краях обитало множество. Скажем, был один, убивший в разное время пять человек и отсидевший за это лет пятнадцать. Он любил подсаживаться ко мне и с тоской замечал: «Ах, Александр, скука тут смертная, поговорить не с кем! Только два интеллигентных человека — вы и я». Так вот, через год наши рабочие, среди которых были бывшие зэки, подвыпив, стали петь «старые лагерные» песни, и среди прочих я услышал свою. Я по молодости и глупости тут же объявил о своем авторстве, чего делать было категорически нельзя. «Еще раз скажешь, что твоя, — замочим», — предупредили меня. Никто, конечно, не поверил, что я, «фраер с материка», мог так глубоко проникнуть в их измотанные лагерными сроками души. В середине 80-х на Кольском полуострове мне пытались показать могилу Городницкого, который «От злой тоски» написал. Тут уж я предусмотрительно молчал и свою фамилию не называл. Лишь много лет спустя мое авторство было признано представителями того самого контингента, который когда-то его так яростно оспаривал. Я получил письмо из лагеря, расположенного в Ленинградской области, авторы которого благодарили меня за песню, которую всегда считали своей. Заканчивалось письмо словами: «Если что — примем как родного».

— Вам никогда не хотелось бросить геологию, чтобы стать профессиональным автором и исполнителем? Так ведь сделали многие поющие ученые, врачи...

— Идею отказаться от науки ради литературного поприща первым подсказал мне мой друг Стас Погребицкий, молодой и очень талантливый ученый. Увы, вскоре он погиб, сплавляясь по коварной реке Северной... Услышав мои стихи, Стас сразу заявил, что надо немедленно бросать геологию, потому что «в ней всю жизнь будешь говном». Я обиделся, но Стас объяснил: «Стихи хорошие, а делать два таких разных дела одинаково хорошо невозможно». Однако я всю жизнь пытаюсь, хотя долгое время коллеги старались так или иначе меня разубедить. Пока никому не удалось.

В конце 1967 года я закончил писать кандидатскую диссертацию на тему «Магниторазведка и электроразведка при изучении морского дна». Моя работа была принята к защите на кафедре геофизических методов исследований земной коры геологического факультета МГУ. Профессора кафедры, услышав о цели моего визита в МГУ, сильно засомневались в качестве диссертации: «Это тот, который песенки пишет? Вряд ли у него может быть хорошая работа, наверняка какое-нибудь барахло».

Оппонировать взялся известный электроразведчик профессор Огильви. Ему моя работа понравилась. Но когда кто-то из сотрудников рассказал ему, что «Городницкий еще и песни пишет», он ужасно расстроился: «Не может быть! Я же читал его работу — человек серьезный!»

Диссертация моя по тем временам была закрытой, однако кроме допущенных членов на защиту проникла большая группа студентов, никакого отношения к теме не имевших. По окончании защиты, которая прошла гладко, я спросил их, зачем они пришли. Смущаясь, староста группы ответила: «Мы надеялись, вы что-нибудь споете».

— Как вышло, что вы, сухопутный геолог, стали вдруг моряком и отправились покорять Северную Атлантику?

— Дело в том, что в начале второй половины 20-го столетия стало окончательно ясно, что все или почти все, что плохо лежит на суше, геологи уже нашли. А рост промышленного производства требовал новых сырьевых источников. Тогда и вспомнили, что четыре пятых поверхности Земли покрыты водами морей и океанов. А под водой — дно, а там — полезные ископаемые. Морская геофизика у нас тогда сильно отставала. Руководитель отдела геофизики нашего института

Раиса Михайловна Деменицкая, женщина незаурядного ума, пробилась на прием к самому высокому военно-морскому начальству и убедила его в необходимости поставить геофизическую аппаратуру на военные океанографические суда. Так я в составе первой геофизической группы оказался на борту одного из двух крупнейших в мире парусников «Крузенштерн», того самого, чьи верхушки мачт постоянно были видны из окон нашей квартиры на Мойке. Круг замкнулся...

— В одном из таких плаваний и родились ваши знаменитые «Геркулесовы столбы» и «Атланты»?

— В 1963-м мы шли из Атлантики и завернули в Гибралтар, где я впервые увидел Геркулесовы столбы, когда-то отделявшие для древних греков Средиземное море от «истинного Понта» — Атлантики. Надо сказать, это совпало с одной неприятной историей: один из наших моряков, молодой лейтенант, получил радиограмму от жены, где она просила его простить, поскольку уходит к другому. У всех был настоящий траур. Тема женских измен составляла важную часть корабельной жизни, нередко становясь поводом для женоненавистничества. В те времена я написал немало такого рода стихов и песен. Лишь значительно позже понял, что дело не в женщинах, а в неизбежных при нашей профессии долгих разлуках, которые выдержать может далеко не каждый. Не я вывел формулу «С любимыми не расставайтесь», но подтверждаю ее правильность.

А тогда, переживая по поводу злополучной радиограммы, мы вдруг вспомнили: за много лет до нас в этих краях ходил легендарный Одиссей, который никак не мог вернуться на родную Итаку, и он тоже не без оснований волновался по поводу супружеской верности подруги, осаждаемой многочисленными женихами. Так Одиссей стал моим героем, в результате чего появилась песня «Геркулесовы столбы», заканчивающаяся словами: «Ты не спеши меня забыть, / Ты подожди немного, / И вина сладкие не пей, /И женихам не верь».

Песня про атлантов родилась уже в третьем походе «Крузенштерна» в Северную Атлантику, когда мы опять заходили в Гибралтар и проходили мимо Геркулесовых столбов. В тот момент мне вдруг особенно отчетливо вспомнился Эрмитаж, куда водил меня отец, и родились строки: «Когда на сердце тяжесть / И холодно в груди, / К ступеням Эрмитажа / Ты в сумерки приди».

А заканчивалось стихотворение так: «Стоят они навеки, / Уперши лбы в беду, / Не боги, человеки, / Привыкшие к труду. / И жить еще надежде / До той поры, пока / Атланты небо держат / На каменных руках».

Написанные стихи мне не понравились, я их отложил и забыл. Спустя какое-то время, перебирая старые бумаги, я наткнулся на них и хотел уже выкинуть, как вдруг неожиданно стал мурлыкать под нос невесть откуда появившуюся мелодию. Так получилась песня «Атланты». Тогда я и предположить не мог, что спустя годы буду спускаться под воду в поисках сказочной страны.

— Что с вами такое случилось, если вы решили искать ее на дне морском?

— Началось все с фотографии. В 1973 году сотрудник Института океанологии им. Ширшова Маракуев сделал серию подводных снимков вершины горы Ампер. На некоторых из них под слоем песка явственно просматривались вертикальные гряды, похожие на стены древнего города. Располагались они под прямым углом друг к другу, а природа, как известно, прямых углов не любит. Сам собой возник вопрос: уж не следы ли это легендарной Атлантиды, спор о которой не стихает около двух тысячелетий? Фотографии облетели страницы газет и журналов, и древняя легенда ожила.

С океаном связаны разные легенды. Одни возникли в глубокой древности и давно развеялись. Чего стоит, например, захватывающий миф о Бермудском треугольнике, который и сегодня будоражит воображение доверчивых читателей. Но есть, пожалуй, лишь одна легенда, которая, возникнув в глубокой древности, не только существует по сей день, но и сохраняет к себе неиссякаемый интерес. Это легенда об Атлантиде.

Платон описал Атлантиду очень подробно. Рассказал о политическом и социальном устройстве, описал геометрическое расположение улиц ее городов, живописал природу, поведал о способе ведения хозяйства и обработки металлов. Кстати, этот последний пункт вызвал у Платона наибольшее удивление. Ведь в эпоху гибели Атлантиды большая часть человечества находилась еще в мезолите. Человек был знаком только с луком и стрелами да с прибрежным рыболовством. С природными металлами и методом их холодной обработки он познакомится лишь через несколько тысяч лет. А в Атлантиде уже знали секрет выплавки медного сплава. Это был орихалк — сплав, по-видимому, близкий к латуни.

У Платона, конечно, хватало критиков. Первым выступил его ученик Аристотель, считавший, что описание Атлантиды придумано Платоном, поскольку уж очень напоминает его представления об идеальном государственном устройстве. Однако, чем больше изучаешь этот вопрос, тем убежденнее приходишь к выводу: Платон мог что-то преувеличить и присочинить, но сам факт существования Атлантиды он не придумал. Шлиман поверил Гомеру — и нашел Трою. А я верю Платону.

— Но ведь Атлантиду не нашли...