Иудейские древности. Иудейская война (сборник)
Шрифт:
2. В то время, когда город находился в таком положении, Тит в сопровождении отборного отряда всадников объехал его с целью высмотреть удобный пункт нападения на стену. На всех пунктах он нашел затруднения; со стороны глубоких долин стена и так была недоступна; но и на других пунктах наружная стена казалась слишком массивной для машин. Наконец, он решил предпринять штурм у гробницы первосвященника Иоанна. На этом месте наружное укрепление было ниже, а второе не примыкало к нему, так как в менее населенной части нового города укрепления оставлены были в пренебрежении. Отсюда поэтому легко можно было перейти к третьей стене, через которую Тит предполагал овладеть Верхним городом, как через Антонию Храмом. На этом объезде был ранен стрелой в левое плечо друг его Никанор в тот момент, когда он вместе с Иосифом ближе подъехал к стене, чтобы, как человек, хорошо известный иудеям [1232] , предложить им мир. Из того, что они не пощадили человека, приблизившегося к ним для их же собственного блага, Тит понял, как велико их упорство. Он поэтому еще с большим рвением принялся за осаду, позволил легионам опустошать окрестности города и отдал приказ собрать материал для постройки валов.
1232
.. как человек, хорошо известный иудеям… – Никанора выше Флавий называет своим давним другом, а здесь говорит о нем, как о человеке, хорошо известном иудеям, не поясняя, однако, причин его известности.
Вслед за этим он разделил войско на три части для работ. В
3. Иоанн из страха перед Симоном оставался на своем посту, несмотря на то, что его войско горело желанием идти навстречу внешнему неприятелю. Симон, напротив, по тому уже одному, что он находился ближе к осадным работам, не бездействовал, а расставил на различных местах стены метательные машины, отнятые у Цестия и у гарнизона в Антонии. Эти машины, впрочем, не приносили иудеям существенной пользы, так как они не знали, как обращаться с ними; только немногие, научавшиеся обращению с машинами от перебежчиков, стреляли из них, и то плохо. Зато они метали в рабочих камни и стрелы, делали правильные вылазки и завязывали с римлянами небольшие сражения. Но защитой от стрел служили для римлян построенные на насыпях плетеные кровли, а против вылазок их защищали метательные машины. Ибо все легионы были снабжены превосходными машинами, в особенности десятый легион имел необыкновенно сильные скорпионы и громадные баллисты, посредством которых он опрокидывал стоявших даже на стене, не говоря уже о тех, которые делали вылазки: эти машины извергали камни весом в таланты на расстояние двух стадиев и больше; а против их ударов не могли устоять не только передовые воины, непосредственно застигнутые ими, но и стоявшие далеко позади них. Вначале иудеи ускользали от вылетавших камней, так как последние предупреждали о себе своим свистом и были даже видимы для глаз вследствие своей белизны; к тому же еще стражи с башен давали им знать каждый раз, когда машина заряжалась и камень вылетал, выкрикивая на родном языке: «Cтрела летит!», тогда те, в которых метила машина, расступались и бросались на землю. При употреблении этой предосторожности камни часто падали без всякого действия. Но римляне, с своей стороны, напали на мысль окрасить камни в темный цвет; таким образом они перестали быть видимыми заранее и попадали в цель; один выстрел сразу уничтожал многих. Но несмотря на весь вред, который терпели иудеи, они все-таки не давали римлянам ни одной покойной минуты для сооружения осадных валов, а денно и нощно всякого рода хитростью и смелостью старались мешать им в этом.
4. Когда сооружения были окончены, мастера отмерили расстояние до стены, бросив туда с вала прикрепленный к шнуру кусок свинца; они должны были прибегнуть к этому средству, так как иначе они были бы обстреляны сверху. Найдя, что тараны могут достигать стены, они привезли их сюда. Тит приказал тогда установить метательные машины на более близком расстоянии для того, чтобы иудеи не могли удерживать тараны от стены, и затем отдал приказ пустить в ход сами тараны. И вот когда разом с трех мест в городе раздался страшный треск, жители его подняли крик, да и сами мятежники не мало ужаснулись. Ввиду общей опасности, обе партии подумали, наконец, об общей обороне и сказали друг другу: «Мы ведь действуем только на руку врагам! Если Бог и отказал нам в постоянном согласии, то по крайней мере в настоящую минуту мы должны забыть взаимные распри и соединиться воедино против римлян!» И действительно, Симон обещал находившимся в Храме безопасность, если только они выйдут к стене, и Иоанн, хотя и с недоверием, но принял предложение. Забыв всякую вражду и взаимные раздоры, они стояли теперь вместе, как один человек, заняли стену, бросали с нее массы пылающих головней на сооружения и поддерживали беспрерывную стрельбу против тех, которые заряжали стенобитные орудия. Люди посмелее бросались толпами вперед, срывали защитные кровли с машин и нападали на скрывавшихся под ними воинов большей частью победоносно, скорее всего по своей бешеной отваге, чем вследствие опытности. Но Тит ни на минуту не покидал рабочих: с обеих сторон машин он расставлял всадников и стрелков и при их помощи отражал поджигателей, прогонял стрелявших со стены и доставлял таранам возможность действовать беспрепятственно. Стена, однако, не поддавалась ударам: один только таран пятнадцатого легиона отбил угол башни; но стена осталась нетронутой и не подверглась даже опасности, ибо башня далеко выдавалась вперед, а потому от ее повреждения не так легко могла пострадать стена.
5. Так как иудеи на некоторое время прекратили свои вылазки, то римляне подумали, что они из страха и усталости обратились на бездействие, и рассеялись по своим сооружениям и лагерям. Но иудеи, как только это заметили, сделали у Гиппиковой башни через тайные ворота вылазку всей массой, подожгли сооружения и были уже готовы вторгнуться в лагерь. На их шум хотя успели собраться ближе стоявшие римляне, равно как и более отдаленные, но быстрее римской тактики была бешеная отвага иудеев: они обратили в бегство первых встретившихся им на пути и бросились на собиравшихся. Вокруг машин завязался ужасный бой: иудеи делали все, чтобы их зажечь, римляне, с своей стороны, – чтобы этого не допустить; неясный гул слышался на обеих сторонах; множество из передовых рядов пало мертвыми. Но иудеи своей бешеной отвагой победили: огонь охватил сооружения, и сами солдаты погибли бы в пламени вместе с машинами, если бы часть отборнейших александрийских отрядов с неожиданным для них самих мужеством, которым они в этой битве прославили себя больше других, не отстаивали поля сражения до тех пор, пока на неприятеля не обрушился Цезарь во главе отборнейшей конницы. Двенадцать из передовых он собственноручно положил на месте; их судьба привела остальную массу к отступлению; он преследовал ее, загнал всех в город и таким образом спас сооружения от пожара. В этом сражении один иудей был схвачен живым – Тит велел распять его на виду стены для того, чтобы этим ужасным зрелищем сделать других более податливыми. Уже после отступления был убит Иоанн, предводитель идумейский, в то время, когда он, стоя перед стеной, разговаривал с одним преданным ему солдатом. Арабский стрелок выстрелил в него в грудь, и он умер мгновенно к великой скорби иудеев и к сожалению мятежников, ибо он выделялся своей храбростью и мудростью.
Глава седьмая
Как одна из построенных римлянами башен сама собою рухнула. – Как после большого кровопролития римляне завладели первой стеной и как Тит делал нападение на вторую. – О римлянине Лонгине и иудее Касторе
1. В следующую ночь в римском лагере произошла неожиданная паника. Одна из трех пятидесятилоктевых башен, воздвигнутых Титом впереди каждого вала для того, чтоб они прикрывали последние от стоявших на стене иудеев, обрушилась сама собою среди глубокой ночи. Страшный грохот, произошедший при ее падении, навел на войско ужас: все бросились к оружию в том предположении, что неприятель делает нападение; ужас и смятение воцарились в легионах, и так как никто не мог объяснить в чем дело, они в своем отчаянии предполагали то одно, то другое. Когда врагов всетаки нигде не было видно, они начали пугаться самих себя: каждый в страхе спрашивал другого пароль, боясь, не прокрались ли иудеи в самый лагерь. В этом паническом страхе они оставались до тех пор, пока Тит не узнал о происшедшем и не приказал объявить во всеуслышание причину грохота. С трудом они дали себя этим успокоить.
2. Иудеи храбро сопротивлялись против всякого рода нападений; но башни причиняли им много вреда: оттуда именно они одновременно были обстреливаемы более легкими машинами, копьеметателями, стрелками и пращниками; вместе с тем эти башни по своей высоте были недосягаемы для иудеев; не могли они также быть опрокинуты и взяты по своей тяжести, а железная броня предохраняла их от огня. Если же иудеи удалялись за пределы выстрелов, то они не могли больше останавливать наступление
1233
И уже стена поддалась Никону… – «Никон» по-гречески значит «победоносный».
3. Тогда Тит, заняв все пространство до Кидрона, построил свой лагерь внутри стен в так называемом Ассирийском стане [1234] . Так как он находился еще на расстоянии выстрела от второй стены, то он немедленно начал наступление. Иудеи разделились по позициям и защищали стену упорно, люди Иоанна боролись с замка Антонии, северной храмовой галереи и гробницы царя Александра [1235] , а отряды Симона заняли вход в город у гробницы Иоанна и защищали линию до ворот, у которых водопровод загибает к Гиппиковой башне. Часто они бросались из ворот и вступали в рукопашные схватки, но каждый раз были отбиваемы за стены; ибо в стычках на близком расстоянии они, не посвященные в римское военное искусство, были побеждаемы [1236] , между тем как сражаясь со стены, они одерживали верх. Римляне обладали силой вместе с опытностью; на стороне иудеев была смелость, усиленная отчаянием, и присущая им выносливость в несчастье. Рядом с этим, последних все еще поддерживала надежда на спасение, а первые в той же степени надеялись на быструю победу. Ни одни, ни другие не знали усталости; нападения, схватки около стен, вылазки мелкими партиями происходили беспрерывно в течение всего дня, и ни одна форма борьбы не осталась неиспробованной. Рано утром они начинали и едва ночь приносила покой – она проходила бессонной для обоих лагерей и еще ужаснее, чем день: для иудеев потому, что они каждую минуту ожидали приступа к стене, для римлян потому, что они всегда боялись наступления на их лагерь. Обе стороны проводили ночи под оружием, а с проблеском первого утреннего луча стояли уже друг против друга готовыми к бою. Иудеи всегда оспаривали друг у друга право первым броситься в опасность, чтобы отличиться перед своими начальниками. Больше, чем ко всем другим, питали они страх и уважение к Симону. Его подчиненные были ему так преданы, что по его приказу каждый с величайшей готовностью сам наложил бы на себя руку. В римлянах храбрость поддерживали привычка постоянно побеждать и непривычка быть побежденными, постоянные походы, беспрестанные военные упражнения и могущество государства, но больше всего личность самого Тита, всегда и всем являвшегося на помощь. Ослабевать на глазах Цезаря, который сам везде сражался бок о бок со всеми, считалось позором; храбро сражавшиеся находили в нем и свидетеля своих подвигов и наградителя, а прославиться на глазах Цезаря храбрым бойцом считалось уже выигрышем. Многие поэтому выказывали часто превышавшее их собственные силы военное мужество. Когда, например, в те дни сильный отряд иудеев стал перед стенами в боевом порядке, и оба войска обстреливались еще издали, один всадник, Лонгин, грянул вперед из рядов римлян, врубился в самый строй иудеев, разорвал его своим набегом и убил двух храбрейших из них, – одного, ставшего против него в упор, а другого, обратившегося в бегство, заколол сбоку вытянутым у первого копьем и тогда ускакал из рук врагов обратно к своим. Это был, конечно, совсем исключительный подвиг, но многие старались подражать ему в геройстве. Иудеи нисколько не печалились о причиненных им потерях. Все их помыслы и усилия были направлены к тому, чтобы и с своей стороны наносить урон. Смерть казалась им мелочью, если только удавалось, умирая, убить также и врага. Для Тита, напротив, безопасность солдат была столь же важна, как победа; стремление вперед без оглядки он называл безумием и признавал храбрость только там, где обдуманно и без урона шли в дело. Поэтому он учил свое войско быть храбрым, но не подвергать себя опасности.
1234
.. в так называемом Ассирийском стане. – Ассирийский стан – название места, где армия ассирийского царя Сеннахирима во время осады Иерусалима поставила лагерь. Это место, вероятно, находилось на западе позднейшего предместья Бецета.
1235
.. гробницы царя Александра… – Имеется в виду Александр Яннай из дома Хасмонеев.
1236
.. ибо в стычках на близком расстоянии они, не посвященные в римское военное искусство, были побеждаемы… – В предыдущих главах автор изображал не одну битву, где иудеи, сражаясь пехотой против пехоты, одерживали над римлянами блестящие победы, а если уступали поле сражения, то только под натиском конницы.
4. Наконец, под личным руководством Тита был установлен таран против средней башни северной стены, где один хитрый иудей, по имени Кастор, стоял на страже с десятью ему подобных после того, как другие бежали перед стрелками. Некоторое время они, притаиваясь за брустверами, тихо лежали; но, когда башня начала колебаться, они вскочили с разных мест; Кастор при этом простер свои руки, как человек, умоляющий о пощаде, взывал к Цезарю и жалобным голосом просил сжалиться над ним. Тит прямодушно поверил ему, вознадеявшись, что иудеи теперь намерены переменить свой образ мыслей; он приказал поэтому остановить таран, запретил стрелять в просящих и пригласил Кастора говорить. Когда тот заявил, что он хочет сойти и сдаться, Тит ответил, что он приветствует его разумное решение и будет очень рад, если все последуют его примеру, так как он, с своей стороны, охотно протянет городу руку примирения. Пять из десяти присоединились к лицемерным просьбам Кастора, между тем, как другие кричали, что они никогда не сделаются рабами римлян, пока у них будет возможность умереть свободными людьми. В этом споре прошло долгое время, в продолжение которого наступление было приостановлено. Кастор между тем послал сказать Симону, что он может совершенно спокойно совещаться со своими людьми о делах, не терпящих отлагательства, ибо он еще долго задержит римское войско.
В то же время он делал вид, будто старается склонить на сдачу также и сопротивлявшихся ему, а те, точно в негодовании, подняли обнаженные мечи над брустверами, пронзили себе щиты и пали на землю, как будто заколотые. Изумление охватило Тита и его окружающих при виде решимости этих людей и, не будучи в состоянии видеть снизу все в точности, они дивились только их мужеству и жалели вместе с тем об их участи. Тогда один из римлян ранил Кастора в лицо у носа; Кастор вытащил стрелу, показал ее Титу и жаловался на несправедливое обращение. Цезарь сделал выговор стрелявшему и дал поручение Иосифу, стоявшему возле него, идти к стене и протянуть руку Кастору. Но Иосиф отказался, ибо он подозревал, что просящие замышляют недоброе, и удерживал также своих друзей, желавших поспешить туда. Перебежчик по имени Эней вызвался на это дело, а так как Кастор кричал еще, чтоб кто-нибудь пришел за получением денег, хранившихся при нем, то этот Эней еще проворнее побежал и подставил свой плащ; но Кастор поднял камень и швырнул его вниз; в него самого он не попал, так как тот был настороже, но ранил сопровождавшего его солдата. Этот обман привел Тита к убеждению, что снисходительность в войне только вредна, между тем как строгость больше предохраняет против хитрости. Разгневанный этим издевательством, он приказал заставить действовать таран еще с большей неукротимостью. Когда башня колебалась уже под его ударами, Кастор и его люди подожгли ее и прыгнули сквозь пламя в находившийся под нею тайный проход, чем они еще раз удивили своей храбростью римлян, полагавших, что они бросились в огонь.