Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Что ты? Что ты, княже?
– она попыталась высвободиться, пугливо озираясь по сторонам.
– Не спеши, Настасья. Побудь со мной. Дай насмотреться на тебя, - шептал, как влюблённый отрок, Ярослав.
– Всех ты краше…
– Грех такое говорить, княже.
– Да какой же грех, ежели наглядеться на тебя не могу?
– Мужняя я жена, а ты женатый…
– Не женатый я. С княгиней меня ничего не связывает уже давно. Что женатый, что вдовец - для меня всё едино…
– Муж у меня…
– А люб ли тебе твой муж? Болит
– Не надо, княже… Сердца не рви…
Она вырвала руку и убежала прочь. Ярослав не стал её преследовать - последние слова Настасьи убедили в том, что она несчастлива в супружестве. А значит, рано или поздно, она будет его.
С тех пор они видались несколько раз. Настасья Григорьевна всякий раз вспыхивала до корней волос, смущалась, лепетала что-то невнятное, а Ярослав становился всё смелее. Робость молодой женщины разжигала в нём пламень страсти. Он мечтал об обладании ею и не желал знать, что это - дьявольское наваждение или подлинная любовь. А если в ночи в одиночестве и приходили подобные мысли, отгонял их прочь и неистово молился, загадывая лишь об одном - чтоб Настя не была ведьмой, приворожившей его колдовством.
Судьба улыбнулась ему вскоре после Рождества Иоанна Предтечи. Отмечая праздник, отец Василий перебрал и расхворался. Несколько дней он не вставал с постели, и Ярослав воспользовался этим, чтобы сблизиться с Настасьей.
Он увидал её в церкви, куда она пришла и встала в сторонке, ибо много там было родовитых бояр. Были и её родичи, Чарговичи, но женщина держалась от них в стороне - зазорно замужней женщине куда-либо ходить без мужа. Она вела себя тише воды, ниже травы, придя молиться за здоровье мужа, но Ярослав почувствовал её присутствие и не выдержал - обернулся. И даже вздрогнул, когда она случайно вскинула на него карие тёплые глаза.
Больше служба его не интересовала. Одна мысль билась в голове - подойти, заговорить, назначить встречу. И не выдержал - кивком головы подозвал ближнего боярина:
– Попадье Анастасии передай весть - княгиня её велела разыскать, чтобы она непременно сегодня была в терему. Зашла бы до вечерни. Скажи!
Боярин кивнул, стал осторожно проталкиваться к Настасье. Краем глаза Ярослав следил, как она выслушала речь боярина, как кивнула и закрестилась, глядя на иконостас, ибо в этот миг священник провозгласил здравицу. И сердце Ярослава запело вместе с хором - придёт, придёт!
Долго потом он не находил себе места - мерил шагами горницу в терему, прислушиваясь к шагам за дверями. Угадал её лёгкие быстрые шажки и замер, прижимая руку к сердцу.
Она вошла живо, не ожидая увидеть здесь князя, и смутилась, очевидно, решив, что повернула не туда. Поклонилась, складывая руки на груди:
– Прощения прошу, свет мой княже!
– Нет-нет, погоди, постой!
– воскликнул Ярослав, шагнув к ней.
– Не спеши…
– Княгиня меня
– То не княгиня - то я велел тебя позвать. Прости, что солгал, но сил моих более нет!
Настасья удивлённо захлопала ресницами.
– Сил моих нет, - Ярослав быстро подошёл вплотную, любуясь её лицом.
– Ночами мне снишься. А сегодня в церкви, как ты вошла, - я сразу почуял. Люба ты мне, Анастасия Григорьевна…
Больше всего на свете боялся князь, что вот-вот она развернётся и уйдёт или бросит в лицо что-нибудь о верности княгине, данной пред алтарём и о нарушении заповедей Господних. Торопясь, пока не сказала и слова, зачастил:
– Ведаю, что законы нарушаю, но ведь сердцу не прикажешь. И, ежели можно было, давно бы с Ольгой Юрьевной расстался, ибо даже дети нас не связывают боле. Подле неё сердце изболелось, а ты для меня - как лучик солнца. Душою возле тебя оттаиваю, веришь, нет ли? И, коли не люб, так и скажи - я ни словом, ни делом не обижу. Только молви - не противен ли я тебе?
Не поднимая глаз, Настасья тихо покачала головой. Ярослав, осмелев, коснулся её плечей, стиснул, за локти притягивая к себе.
– Так, может, - севшим внезапно голосом промолвил он, - скажешь хоть слово?
Женщина подняла голову, бросила взгляд на окно. На миг Ярослава поразила тоска, что сверкнула в её глазах, но потом Настасья вздохнула и еле слышно молвила:
– Увидят… греха не оберёшься…
– Не увидят, - Ярослав решительно накинул крюк на щеколду.
– А пусть бы и увидели. Я не молвы боюсь, а того, что ты мне откажешь…
– Князю-то отказать…
– Не князю! Я как человек тебя спрашиваю!
– Как человеку и отвечаю - кто ж откажет?…
Она наконец подняла глаза - спокойные, послушные, и Ярослав потерял голову. Обхватив женщину руками, прижался к её сильному податливому телу, потянулся губами к губам. Она сперва слабо сопротивлялась, пыталась оттолкнуть, лепетала бессвязно: «Как же можно? Что ты делаешь-то?… Я мужняя жена, а ты…» Но голос срывался, стремясь удержать равновесие, она вцепилась в плечи князя, а тот отклонил её так, что голова беспомощно запрокинулась, убрус слетел с волос, открыв сложенные венцом косы, и стал исступлённо целовать шею и ключицы. Настасья слабела под его поцелуями, теряла голову от жарких слов, что он шептал в полубреду. Ноги её подгибались, она уступала…
Князь овладел ею тут же, бросив на устланный ковром пол, как победитель законную добычу. Торопился насладиться победой, и Настасья утратила скованность, прося не останавливаться, и ещё, и ещё…
Потом они долго лежали, отдыхая. Настасья тихо гладила встрёпанные волосы Ярослава, тот с удовольствием дышал запахом её вспотевшей кожи.
Наконец женщина пошевелилась, пытаясь выбраться из-под тела любовника.
– Куда ты? Почто?
– Негоже так-то, - она всё-таки освободилась, стала приводить себя в порядок.
– Услышали небось.