Иван Берладник. Изгой

Романова Галина Львовна

Хрисанф Стефанопулос был одним из многих военачальников обширной империи. У него не было протекции в Вуколеоне, он мало с кем был знаком из числа приближенных к императору и потому был вынужден довольствоваться тем, что судьба сама посылает ему, замешкавшись или промахнувшись в желании оделить других. Он скептически оглядел грязного, но тем не менее гордого, с широкими плечами и сильными руками русского, что стоял перед ним вызывающе и властно, хотя был одет в одно исподнее. Из-под спутанных волос сверкали серые глаза. Черты лица указывали на непростое происхождение.

–  Назови ещё раз своё имя, - потребовал Стефанопулос.

–  Иван Ростиславов сын по прозванию Берладник, - ответил тот.
– Князь Малого Галича и Берлада.

–  Князь? Русский князь?

–  Князь Берлади. Ты вошёл в мою землю с войной. Я защищал свой край.

–  Это теперь земли Империи. Ты потерял свой Берлад вместе со свободой, Иоанн Берладник, - скривился номарх.

–  Но я князь…

–  Хорошо, - подумав, согласился Стефанопулос, - если ты вправду князь, ты будешь моим гостем. Однако не я решаю твою дальнейшую судьбу. Я донесу о тебе императору - он решит, что с тобой делать!

Иван опустил голову. Несмотря на обещание командующего, будущее было туманно.

3

После гибели Изяслава Давидича покой опустился на Русь. Мелкие усобицы не в счёт - пока два княжества грызлись между собой, третье жило не тужило. Так и Галиция - сейчас, когда на столе в Киеве утвердился благосклонный к Ярославу Владимирковичу Ростислав Мстиславич, князь наконец-то смог отдохнуть и от интриг, и от ратных дел. Совсем другие дела увлекли его в то лето.

На Масленицу, посещая ближних бояр и пируя с ними то в своём тереме, то у кого-нибудь из них, приехав как-то раз в усадьбу старого Чарга, Ярослав заметил среди других женщин молодую красавицу с карими очами. Лицо её показалось князю знакомым. Прищурившись - с возрастом у него стало слабеть зрение, - Ярослав поманил старшего Чарговича:

–  Кто такая?

–  Не признал, князь-батюшка?
– искренне удивился тот.
– То сыновница моя, Настасья Григорьевна. Зимою выдали её за попа замуж…

–  Эдакую красавицу? И за попа?
– изумился Ярослав.
– Да её не только за боярина - её бы князю впору…

–  И, куда нам, сирым, до княжества!
– притворно огорчился старший Чаргович.
– И не всякий боярин возьмёт - ныне за невестой богатое приданое требуется, а у моего брата дочерей ажио шесть! Где на каждую приданое напасёшься?

–  Я бы не пожалел… - возразил Ярослав, мечтательно глядя на Анастасию, которая скромно восседала рядом со своим мужем. Тот был, как все священники, громогласен, долговолос, осанист, с красным мясистым носом и влажными губами. Вёл себя так важно, словно все прочие были у него в гостях.

Во время пира Ярослав не спускал глаз с Настасьи. Ему хотелось услышать её голос, мечталось, чтобы она хоть раз подняла на него взгляд… И когда это случилось, не мог опомниться от того огня, что горел в её взоре.

Воротившись в терем после пира, он долго ворочался в ложнице, скрипя зубами и вспоминая Настасьины глаза. Истомившись, едва не бросился к забытой и заброшенной жене, ибо желание сводило с ума. Отрезвило только одно - Настасья Григорьевна сейчас лежала рядом с мужем и, наверное, он ласкал её упругое ладное тело. И целовал… И обнимал… Да разве Ольга Юрьевна сравнится с нею?

Наутро начал узнавать, кто таков Настасьин муж. Выяснилось - священник одной из окраинных церквей Галича, отец Василий. Недавно он овдовел, оставшись с тремя малыми детками, и женился вторично, ибо малышам нужна была мать. Одна из самых младших дочерей Чарговича, Настасья Григорьевна не сопротивлялась, выходя замуж, но о любви речи не было.

Похлопотав, Ярослав перевёл отца Василия поближе, сделав своим домовым священником. Теперь он мог видеть Настасью каждодневно, и страсть разгоралась в его сердце с силой, которой сам от себя не ожидал. Ещё недавно он думал, что судьба вот так и прожить всю жизнь одиноким, дожидаясь, пока вырастет сын, чтобы передать ему престол. И вот теперь…

Как-то раз Ярослав встретил Настасью совсем близко от женской половины терема и немало тому удивился.

–  Что ты делаешь здесь, Настасья Григорьевна?
– опомнившись от смущения, воскликнул он.

–  Княгиня Ольга Юрьевна меня зазывала, - та взглянула на князя и обожгла огнём своих очей.
– Скучает она, так я развлекла её беседой…

–  Какая может быть беседа?
– усмехнулся Ярослав.
– Ольга Юрьевна лишь плачет да молится… Небось на меня плакалась - дескать, забижаю её?

–  Не смею сказать, княже, - потупилась Настасья.

–  Да я и без того знаю, - отмахнулся князь.
– Может, я и плохой муж, да только женили нас без любви, по расчёту наших отцов. Нас не спросили, заставили век мучиться. Ведаю наверняка, что до меня у неё была на стороне присуха, я же к тому времени ещё не успел испытать любви… И как теперь испытаю, ежели судьба привязала меня к такой жене?

–  Жена Богом дадена, - осторожно ответила Настасья.
– Жену надобно любить… Это судьба такая…

–  И ты, - князь подошёл ближе, не сводя жадных глаз с её лица, - любишь своего мужа?

Настасья Григорьевна отвернулась, то ли стесняясь, то ли не в силах выносить прямого взгляда.

–  Каков ни есть, он муж, - наконец вымолвила она.

–  Но ты его любишь?

–  К чему такие речи, свет мой князь?

–  К тому, что вижу наверняка - не люб он тебе! В твоих глазах огонь зрю, от коего пожар может случиться. Грех таким глазам плакать…

–  А я и не плачу вовсе!
– улыбнулась она, и от улыбки Ярослав потерял голову. Не помня себя, он схватил Настасью за руку, сжал её пальцы, прижимая к груди.