Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– По княжьему делу. Сказывают, тут лихие людишки пошаливают - приходят с Белого моря и от самых свеев [16] , плывут по рекам и тревожат русский люд. Вот и велено князем отправиться мне и тех людишек переловить. Вы, я вижу, с ними уже перевидались?
– Не было тут лихих людишек. Правда, зимой проходила ватага, но мы её пугнули. А окромя полюдья, тут никого не было.
– Данщики, стало быть?
– насторожился Иван.
– И много мехов взяли?
16
Свеи (свевы) -
– А всю дань, как нам урочено было, всю отдали. Соболей, лисиц, куниц да горностаев по точному счету.
– То добро, - Иван обернулся на своих людей.
– Только меха - добыча лакомая. Налетят тати - и шерстинки не оставят… Далеко ли ушли данщики?
– Да по реке вниз поплыли, - сивобородый махнул рукой.
– Там, слышь, ещё один погост, сразу за излучиной. Туда направились. А куда далее - то не наше дело.
– Ну, благодарствую, - Иван поклонился в седле и, развернув коня, поспешил к своим.
Новгород ежегодно посылал сборщиков дани на Подвинье и в окрестные земли. Везли с дальних погостов меха, воск, дикий мёд, кричное железо и медную руду.
Вместе с товаром новгородских мастеров и рыбой это было основное, чем торговал Новгород. В этом году из-за лютой зимы и усобицы, связанной со сменой князей, выход полюдья задержался до нового лета.
Далее вдоль реки ехали в спешке - гнали не только данщиков, но и торопились уйти от гнуса, который, оголодав после зимы, с радостным гудением набросился на людей и лошадей. Кони мотали мордами и хлестали себя хвостами по бокам. Люди тоже охлопывали то щёки, то руки. Только ветерок с реки давал какое-то отдохновение.
Приостановившись на привал, чтобы дать роздых коням, запалили костёр, дымом спасаясь от гнуса. Почёсывая красные, распухшие от укусов щёки, берладники ворчали:
– И что за земля такая? Дома, чай, уже сады отцвели, а тут только собираются… И зима тут дольше и лютее, и реки другие - узкие и вьются, как змеи. А болотища-то какие! На Дунае таких не сыщешь!… И лес чужой - вона, сосны да ели полнеба закрыли. И люди тут другие. Только по речи и поймёшь, что Русская земля.
– Русская земля - она везде Русская, где говор привычный слышен, - говорили суздальцы.
– Потому князья и не желают сидеть каждый по своему углу - раз у соседа та же речь звучит, значит, и там моя отчина… Вот и лезут…
– Не потому лезут, что чужой кусок оттяпать норовят, - встревал, не выдержав, Иван, - а потому, что каждый хочет всей землёй владеть. Или хотя бы получить свой удел и там сидеть, никого не трогая…
Последнее было его давней мечтой. В мыслях он давно уже решил - как только даст ему Юрий Суздальский удел - родной ли Звенигород воротит или где ещё кусок оторвёт, - сядет он в нём сиднем. И никуда с земли не стронется, зубами держаться будет, а не сойдёт с места! Только ежели Юрий Владимирич в поход на нового врага соберётся и кликнет его на рать… А так - чего ещё человеку надо, кроме своего дома?
Отдохнувшие кони несли
– Мирон, - приказал Иван, - бери людей да иди на тот берег. А то спугнём их здесь, они на ту сторону причалят - и пропала наша охота!
Мирон кивнул, поманил с собой полсотни берладников. Оглядев заросший берег, разделся и первым с конём начал переправу.
Вода была холодна, люди ойкали и со свистом втягивали воздух сквозь зубы, а перейдя реку, прыгали, чтоб согреться. Иван на своём берегу терпеливо ждал. Дождавшись, пока Миронова ватага сядет на конь, поскакал вдоль реки.
Ладьи данщиков нашли у излучины - там как раз стоял второй погост. Сами данщики шли вдоль берега. Они сперва не забоялись всадников, и лишь когда Иван закричал, приставив руки ко рту: «Стой! К берегу правь!» - заторопились, выгребая на середину.
– А ну стоять, сукины дети!
– Иван осадил коня на крутом бережке.
– Кому сказано - к берегу правь!
– А ты кто таков, чтоб нам указывать?
– Князя Ярослава человек!
– А мы Господину Великому Новгороду подчиняемся, а не князю!
– крикнули с передней ладьи.
– А ежели князев человек, грамоту кажи!
– Вот я вам укажу грамоту, - прорычал сквозь зубы Иван.
– Тады нанося - выкуси!
– какой-то новгородец, встав в ладье, показал кукиш и тут же нырнул вниз, спасаясь за стену щитов.
Отвечая на дерзость князю, несколько берладников полезли за луками, и новгородцы поспешили отгрести к тому берегу - но в это время из-за кустов показались отставшие - дальний берег был лесистее, - ватажники Мирона.
– Ах, тати!
– донеслось из ладей. Гребцы налегли на весла.
Всадники с двух сторон поскакали вдоль берега.
– Добром к берегу правьте!
– кричал Иван.
– Тогда и разговор будет другой! А не то - пеняйте на себя!
Он был уверен в победе - долго ли, коротко ли, а гребцы устанут. Только бы ночная тьма не оказала им подмоги - как-никак, места тут новгородцам привычные. У них небось проводники из местных. А в ватаге дружина и суздальцы, которые в такие дебри не заходили ни разу. А ну, как погоня будет до ночи?
Видимо, о том же думали и данщики. Когда через несколько вёрст впереди показался остров, они ринулись туда. Разогнавшись, ладьи с маху вылетели на мель, и новгородцы спешно, прикрываясь щитами, вытащили их носами на берег и устремились в заросли.
Река здесь была немного уже, да и берег вроде пологий, и ватажники, уверенные, что теперь беглецы никуда не денутся, сунулись было на мелководье. Иван сам ехал впереди и еле успел вскинуть к лицу щит, когда из кустов запели стрелы. Две со злым жужжанием впились в щит - одна прошила его навылет у самой руки, иные зашлёпали по воде вокруг. Послышались стоны и крики раненых, заржали подстреленные лошади. Иван попятился с конём назад, напирая на столпившихся людей.
– Съела бы лиса птицу, ан летать не умеет!
– послышались из зарослей крики.
– Идите-ка сюда! Мы вас ещё угостим! Никого не обидим!