Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Что приключилось? Иванушка, поведай мне! Что за кручина у тебя?
Тот наконец оттаял, обнял девушку.
– Оля-Олюшка, - вздохнул, - на беду мы повстречались. Не будет нам с тобой счастья…
– Да ты что?
– она отстранилась, неверяще распахнув глаза.
– Нешто другую себе сыскал?
– Нет у меня другой, - повинился Иван.
– Одна ты в моём сердце.
– Тогда мне батюшка жениха приискал? Сватов скоро надо ждать?
– Ольга задрожала при этих словах.
– Нет. Когда я уезжал из Киева, он и не думал о сватах.
– Так что же?
– А то, что не даёт мне отец твой удела!
–
– Как был я безземельным, так без земли и помереть мне, видать, суждено. А за такого ты замуж не пойдёшь.
Отстранив девушку, он рванулся к дверям. Ольга всплеснула руками, вскрикнула: «Иван!» - кинулась следом, но только тесовая дверь хлопнула перед её лицом.
А ещё несколько дней спустя, сразу после Покрова, прискакал гонец из Киева - собираться Берладнику и идти на Новгородские пределы, сызнова тревожить тамошних данщиков. И Иван ушёл.
Нелёгок был тот год. Изяслав Мстиславич не желал расставаться с великим княжением. Воротившись во Владимир-Волынский, он послал гонцов к уграм, где за королём Гезой жила в замужестве его сестра Евфросинья. Обратился к ляхам, Владиславу Изгнаннику и его сыну Болеславу Кудрявому, с которыми когда-то вместе ходил под началом Всеволода Ольжича на Галич. Кликнул даже немцев. Сразу после Рождества огромное войско иноземцев вторглось в русские пределы.
Немало пота пролил Юрий Владимирич, немало проявил чудес изворотливости, чтобы уговорить угров и ляхов повернуть восвояси. Потоптавшись без дела близ Чемерина, они ушли. А летом, едва дождавшись, когда смерды отпашут и отсеются, поднял Юрий своих родичей и слуг и сам пошёл на Волынь.
Была долгая осада Луцка, где засел Владимир Мстиславич и под стенами которого едва не погиб Андрей Юрьич. В запале боя он оторвался от братьев Ростислава и Бориса и оказался один на один с немчином… Счастье ещё, что смертельный удар копья достался коню, не то недосчитался бы Юрий ещё одного сына!
К битве нежданно-негаданно подоспел и Галицкий князь. Он вместе с Вячеславом Туровским и братьями Юрьевичами в конце концов склонили Юрия и Изяслава заключить мир.
Иван в ту пору был под Луцком - судьба ещё раз повернулась к нему другой стороной. В конце зимы, как раз перед Масленицей, отправился молодой Василько Юрьич на охоту на кабанов - тут и помял его загнанный в угол секач. Здешние кабаны были не в пример крупнее дунайских - почти чёрные, плечистые, с загнутыми жёлтыми клыками и ненавидящими глазками. Повстречав такое страшилище на тропе, Иван счёл за благо отступить, но Василько, желая показать удаль, вышел против секача один на один. На беду, конь его не заметил под снегом коряги, споткнулся и потому не смог увернуться, когда зверь бросился на человека. Василько упал в снег, и кабан прошёлся по нему острыми копытами и успел вонзить клыки в живот прежде, чем подоспела помощь.
Долго хворал Василько Суздальский - даже месяц спустя ещё не мог сесть на коня. Подле такого князя не было ни чести, ни добра, и Иван, едва узнав о новой войне, ускакал к Юрию Долгорукому. Сердце его болело и кричало подле Ольги - не мог он спокойно смотреть в девичьи глаза и уезжал, так толком и не простясь.
Мирные переговоры пришлись как раз на конец осени. Пока суд да дело, пока уламывали обиженного Изяславом Мстиславичем Ростислава и его отца Долгорукого, пока собирались в Пересопнице - как раз миновало лето и пришла осенняя пора. Ждали конца сбора урожая, а после - когда просохнут от дождей дороги: осень в том году выдалась дождливая, не в пример сухому и жаркому лету.
И вот наконец в Пересопницу съехались все князья. Изяслав прибыл со старшим сыном Мстиславом и Луцким князем Владимиром Мстиславичем, самым младшим из сыновей Мстислава Великого. Владимирко Володаревич Галицкий приехал один. У Юрия Владимирича при себе были все старшие сыновья - Ростислав, всё ещё глядевший на Изяслава косо, Андрей, которому всё было нипочём, Борис и Глеб. Собравшись в посадничьих палатах, князья долго спорили, ссорились и кричали друг на друга, забыв о мире.
Ивана на княжьи беседы не пускали, да он и сам туда не спешил. Не его вершились дела - пока великие договариваются промеж собой, малым следует молчать. Но, будучи в полку Юрия Долгорукого, он мог ездить, где хотел, и не поверил своим глазам, когда однажды на холме над речкой увидел знакомые до боли стяги.
– Глянь-ка, - дотянувшись, тронул за локоть Степана Хотянича, ехавшего рядом, - никак Галич! Сын галицкого боярина, ушедший с Иваном в памятную ночную вылазку, да так и оставшийся подле него, привстал на стременах.
– Как Бог свят, галичане, Иван Ростиславич, - дрогнувшим голосом промолвил он.
Ещё двое случившихся тут же галичан подъехали ближе, вглядываясь в чужой стан. Казалось, даже тамошняя речь звучала по-другому - напевнее, с гортанными оборотами, каких не услышишь ни в Киеве, ни в Смоленске, ни тем более в далёких суздальских землях. И дым над костерками был другим - родным, пахучим. И одежда, и лица сгрудившихся у костров ратников - родными. И боярские шатры…
Разом, не сговариваясь, пришпорили коней Иван и Степан, торопясь хоть одним глазком увидеть своих, хоть подслушать родную речь. Но только захрапели, выгибая шеи, кони - вырвавшись вперёд, Мирон успел схватить их под уздцы, останавливая.
– Ты почто?
– тут же напустился на него Степан Хотянич.
– Куды лезешь?
– Княже, - Мирон не смотрел на боярича, - промысли сам вот о чём - с кем галичане пришли сюда? Кому их привести, как не князю Галицкому?
Иван со свистом втянул воздух сквозь зубы. Мирон был прав. В Галиче сидит его стрый, Владимирко Володаревич. Конечно, много воды утекло с тех пор, люди стали другими, пять лет прошло, шестой уже на исходе. Но вдруг не забыл стрый строптивого сыновца, который пытался отнять у него княжение? И как знать, есть ли среди его бояр и советников Ивановы доброхоты?
– Прав ты, Мирон, - признал он.
– Негоже без оглядки лезть.
– Так давай, я съезжу, княже, - вызвался Степан.
– Чай, боярский я сын. Отца моего должны знать и чтить в Галиче.
Сказав, он покосился гордым взглядом на Мирона - тот бояричем стал, женившись на боярской дочери. Но сейчас где оно, Миронове боярство? Осталось в Звенигороде, а до него скакать и скакать!…
Иван кивнул, поворачивая коня, а Степан ходкой рысью направил своего жеребца к галицкому стану.