Иван-Дурак
Шрифт:
— Сядьте, молодой человек, — приказала Зинаида Васильевна. — Очень прискорбно, что вы расценили мои слова как попытку продать собственную дочь. Очень прискорбно. Просто я лишаюсь кормильца, и мне действительно грозит голодная смерть. Увы, но это объективная реальность. Мои слова были продиктованы отнюдь не корыстью, а элементарным инстинктом самосохранения. Мне искренне жаль вас — деньги, очевидно, вас испортили, развратили, заставили видеть во всем лишь предмет торга. Буду с вами честной — мне не нравится, что моя дочь полюбила именно вас, но я не буду препятствовать вашим отношениям, потому что я люблю свою наивную, ранимую глупышку. — Женщина сменила суровое, надменное выражение лица на жалкое и несчастное. — Если ей с вами будет хорошо, то я готова смириться с вашим присутствием в ее жизни. Вы и представить себе не можете, на какие жертвы
— Хорошо, я останусь. И могу вас заверить, что я в любом случае не допустил бы вашей голодной смерти… Две Верочкиных зарплаты в месяц вас устроят в качестве компенсации за потерю кормильца?
Зинаида Васильевна с ненавистью посмотрела на Ивана и молча кивнула.
Ужин прошел в непринужденной обстановке. Верочка периодически принималась читать свои стихи и, как ни странно, в этой облезлой обители лицемерия они казались вполне уместными. Иван обсуждал с Зинаидой Васильевной роль запахов в теории воспоминаний Марселя Пруста. И если бы Иван не помнил (к черту запахи, перед его глазами вставала картинка), как эта самая женщина таскает свою дочь за волосы посреди улицы и поливает ее площадной бранью, он мог бы подумать, что она и в самом деле милейшая, образованнейшая дама. Еще Иван вспоминал своего бывшего тестя и свою бывшую жену. Они, может быть, и не самые добродетельные граждане, но они и не пытаются строить из себя святош. Они такие, какие есть. Циничные, жестокие, корыстные, великодушные и… добрые в какой-то степени, как ни странно. И если уж Михаил Львович покупал Ивана, то делал это в открытую, не утверждая при этом, что он, вообще-то, человек благородный, но вынужден так поступать в силу обстоятельств. Или, скажем, инстинкта сохранения рода. Сейчас, спустя годы, Иван понимал, что это, несмотря ни на что, была честная сделка. Хоть и не слишком выгодная, но честная. А сегодняшняя? Черт ее знает. Ивану казалось, что с его стороны — да, а вот его партнер, то есть Зинаида Васильевна, слишком легко согласилась, явно задумала что-то еще. Предчувствия Ивана подтвердились довольно скоро.
Домой Иван вернулся с Верочкой. Теперь она для него стала своеобразным трофеем — некой Василисой Прекрасной, которую он вырвал из лап коварной Бабы-Яги. Он чувствовал себя героем. А Верочка, очевидно, чувствовала себя благодарной своему герою — по крайней мере, в постели в ту ночь она была особенно экспрессивной.
Глава двадцать четвертая
Пару месяцев Иван с Верочкой прожили спокойно, в мире и гармонии. А потом Зинаида Васильевна в очередной раз заболела. Несильно. Так, небольшая простуда: кашель, насморк… Однако больной кто-то должен был подавать стаканы с водой. Разумеется, этим кем-то была Верочка. Собственно, Зинаида Васильевна не настаивала, чтобы дочь непременно переселялась к ней.
— Нет, Верочка, не нужно ко мне приезжать, я сама справлюсь, — говорила она слабым, хрипловатым голосом и принималась натужно кашлять, — женщина должна быть подле своего мужчины. Дети ведь вырастают, начинают жить своей жизнью, и родители становятся им не нужны. Это же так естественно. По нынешним временам противоестественно быть благодарными тем, кто вас родил, кто вас кормил и поил, кто ночей не спал. Так что не беспокойся обо мне. Наслаждайся жизнью.
Тем же вечером Верочка отправилась к матери, предварительно взяв у Ивана денег на лекарства и продукты. Вернулась только через неделю. Пахнущая затхлой квартирой своей матери, супами из рыбных консервов и жареным луком. Еще чем-то вроде корвалола. Даже красота ее снова как-то потускнела. Верочка заламывала руки и стенала, что не знает, как ей жить дальше, как разорваться ей между немощной матерью и своею любовью! Ужасалась, что невозможно никак двух любимых людей совместить во времени и пространстве. Иван притворно вздохнул и цинично заявил, что жизнь вообще ужасно несправедливая штука. Просто ужасно несправедливая! Верочка слегка надулась было, а потом налепила на лицо очаровательную улыбку и принялась демонстрировать, как сильно она скучала по своему мальчику. А позже, когда лежали они в постели, утомленные и разнеженные, все же спросила робко:
— А может быть, мы перевезем маму к нам? Ей там одной совсем одиноко.
Иван сразу помрачнел, отстранился и произнес:
— Мне кажется, что это неудачная идея.
— Ты не любишь мою маму? — удивилась Верочка.
— А должен? — Иван удивился еще больше Верочки.
Верочка тихо расплакалась и, всхлипывая, удалилась в гостиную на диван. Иван изо всех сил ударил кулаком по подушке и решил Верочку не догонять. Не позволит он из себя веревки вить! Каждый день лицезреть эту мегеру? Ну уж нет! Он и с собственными-то родителями уже не готов жить, а тут чужая сварливая баба! Зачем ему это?
Наутро Верочка сердито молчала. Вид имела оскорбленный и разнесчастный. Иван боролся с сильным желанием как-то ее утешить. Чувствовал себя виноватым перед этой девочкой. Готов был завалить ее подарками, но впустить в дом чуму под названием Зинаида Васильевна он никак не мог. Утешать не стал. Нельзя проявлять слабость. Верочка нарядилась в старенький свой куцый костюмчик из прошлой жизни, собрала волосы в хвост. В таком виде Иван и доставил ее к музею. На прощанье она попросила Ивана, имея на лице выражение вселенской скорби, вечером помочь ей собрать вещи и отвезти к маме. Ибо, несмотря на те теплые чувства, что она питает к своему любимому, маму она бросить не может. Что всю ночь ее терзала проблема выбора, и встала она, так и не решив, что делать. Однако видя холодность Ивана, склонилась все же к тому, чтобы оставить его. А потом еще добавила, что все его подарки она может и не забирать — уйдет в том, в чем пришла. Верочка выскочила из машины и упорхнула в свой музей, оставив Ивана в состоянии глубокой задумчивости, если не сказать подавленности. Как добрался до своей работы, он помнил смутно, но кажется, были там какие-то неприятности: вроде чуть в кого-то не врезался, вроде чуть кого-то не сшиб, да еще и на красный свет светофора проехал. Да еще потом никак не мог переключиться с дел сердечных на зарабатывание денег.
Вечером Иван встречал Верочку у музея с букетом роз и белым флажком переговорщика. Специально привязал носовой платок к палке, которую тут же и обломал с какого-то дерева. Верочка шутку оценила — улыбнулась, впрочем, достаточно сдержанно. Иван галантно распахнул перед ней дверь машины.
В ресторан он ее не повез — выглядела Верочка сегодня неподобающе. Вместе заехали в магазин, накупили всяких вкусностей. Дома зажгли свечи, выпили шампанского.
— Давай искать компромисс. — Предложил Иван.
— Ты думаешь, он возможен? — обреченно спросила Верочка.
— Не знаю, но мы просто обязаны его найти. Ты очень дорога мне, и я не хочу тебя терять, но мне дорога именно ты, а не твоя мама. Уж извини. Вариант нашего совместного проживания с ней я рассматривать отказываюсь.
— Даже ради меня? — глаза Верочки начали наполняться слезами.
— Извини.
— И что же делать?
— Мы можем купить ей кошку или собаку, чтобы ей не было так одиноко, мы можем отправить ее в санаторий для поправки здоровья. А вообще было бы чудесно выдать ее замуж! Она же еще молодая женщина.
— Маму замуж? — Верочка отрицательно покачала головой. — Мама однолюб. Она любила только одного мужчину в жизни.
— Какая чушь! — возмутился Иван.
— Это не чушь! Это же так прекрасно — всю жизнь любить только одного человека! Мне кажется, только так и должно быть!
Иван даже перепугался немного, что эта вот девушка будет любить всю жизнь его одного, даже тогда, когда он ее разлюбит. В юности Иван тоже мечтал о вечной любви, но годы и опыт вытравили из него эту глупую фантазию. Провести с Верочкой остаток жизни? Ну уж нет! Такая будущность его не обрадовала. Хотя прямо сейчас он и не смог бы отказаться от этой девушки. Вслух он сказал:
— Да, ты права, любовь на всю жизнь — это чудесно. В общем, предложи маме санаторий для начала, а там посмотрим.
Зинаида Васильевна перспективу своего оздоровления в медицинском учреждении санаторного типа восприняла поначалу с энтузиазмом, а потом сникла и заявила, что ей, пожалуй, стыдно будет перед людьми в своих обносках да рванине: в санатории-то, поди, только люди состоятельные ездят, вон путевки-то каких деньжищ стоят. Как раз ее зарплата за полгода. Так что не обессудьте, но ни в какой санаторий она не поедет. Так и будет остаток дней своих гнить в этой норе, одна, без радостей, удовольствий и даже без надежды на что-то хорошее. Пусть! Видно, судьба у нее такая — быть несчастной. А курорты, это не для нее, это для других, это для тех, кому больше повезло в жизни. Иван, отчаянно матерясь про себя, выдал ей крупную сумму денег на обновление гардероба.