Иван Иванович - бывалый сапер
Шрифт:
В просторном, обнесенном забором дворе ни души. Я удивленно оглядывался. Где же все наши? Почему никого не видно?
Но тут появился Шмаков, и все разъяснилось. Роту перевели ближе к передовой. Капитан оставил его дожидаться нас и проводить на новое место.
Посоветовавшись, решили дать лошадям отдых, покормить их перед дальней дорогой.
Во двор, прихрамывая, вышел Паскачимас. Он протянул мне с Ивановым жесткую, в мозолях руку, сочувственно покачал седой головой.
— Вижу, устали, проголодались, — и
— Супрантум! Понимаем! — ответили мы в один голос.
На кухне хлопотала тетушка Мария. По случаю воскресенья она принарядилась. Белая полотняная рубаха с длинными рукавами, безрукавка, расшитый цветными нитками передник, полосатая юбка, янтарное ожерелье.
На столе появились яичница с ветчиной, хлеб, маринованные огурцы.
У Шмакова заблестели глаза.
— Полный порядочек! Вот это, я понимаю, грубая деревенская пища! — Он весело посмотрел на хозяина. — Дядя Антон, ребята сильно перемерзли. Нельзя ли чем-нибудь согреться? Боюсь, еще простудятся…
Я сидел на табурете, зажав в коленях ладони, и даже не смотрел в сторону Шмакова. Обижался на него и вот почему.
На хутор часто прибегал соседский мальчонка лет семи или восьми. Любопытно ему было среди солдат потолкаться. Люблю я ребятишек, подружился с ним. То сахарком попотчую, то дудочку смастерю, а то понаблюдать разрешу, как оружие чистят. А для мальчишки это, пожалуй, первое удовольствие.
Приметил нашу дружбу Шмаков и брякнул:
— Очень ты, Иван Иваныч, пацанву уважаешь. Детским садом, что ли, после войны заведовать собрался? Вообще-то должностишка не пыльная. Может, и меня куда сосватаешь, чтоб денег побольше, а работы поменьше…
Ничего я не ответил, только плечами пожал: надо же такое сморозить…
Иванов вступился за меня, принялся драить Шмакова, что называется, по вертикали и по горизонтали.
Уж на что молчальник Черешня, и то не удержался.
— Ну что за человек этот Шмаков? — укоризненно покачал он головой. — Вечно насмешки над всеми строит. Хороводиться с ним нечего, давно пора приструнить.
Вася Шмаков, известно, парень такой, что, право же, и от десяти собак сумеет отбрехаться. Но на этот раз пошел на попятную, стал извинения просить.
— Режьте, — говорит, — меня на куски, солите крупной солью, а обидеть Ивана Иваныча не хотел. Признаю, виноват. Дурацкий язык подвел…
Одним словом, серчал я на Шмакова. Когда он сказал Паскачимасу: «Боюсь, еще простудятся», я не удержался, насмешливо хмыкнул:
— Забота о людях, а скорее всего о себе.
Вася сделал вид, что не расслышал.
Паскачимас достал из буфета наливку. Пробка у графина была очень оригинальная, отроду таких не видел — стеклянный чертик с балалайкой.
Пока мы ели, Паскачимас подробно рассказывал, как они натерпелись при немцах. Тетушка Мария слушала, приложив кончики пальцев ко рту. Надо думать, она понимала, о чем по-русски говорил муж, потому что прикусила нижнюю губу и по-детски, всей ладонью смахнула слезы.
…Стало темнеть, когда мы распрощались с гостеприимными хозяевами и выехали со двора.
Повозка неслышно катилась по мягкой после дождя дороге.
Нас обогнала колонна тридцатьчетверок. На башнях белой краской: «Вперед, на запад!» Вдоль бортов бревна, стальные тросы, запасные баки с горючим.
За танками орудия на механической тяге, «студебеккеры» с боеприпасами, бензозаправщики… Потом зачехленные «катюши», грузовики с пехотой… Фронт готовился к наступлению.
Октябрьский вечер сорок четвертого года… Мелкой, поспешно вырытой траншеей пробирался я вслед за капитаном Очеретяным. Траншея тянулась среди мокнущей на поле соломы, извивалась по низкорослому корявому ельнику и привела в развалины пограничной заставы.
Кто-то, скорее всего разведчик, приколотил к обугленному столбу кусок фанеры. На нем черными печатными буквами:
«БОЕЦ, ВОТ ОНА, ГЕРМАНИЯ!
ОТ МОСКВЫ 1650 КИЛОМЕТРОВ».
— Видите впереди речушку? По ней проходила наша старая государственная граница, — негромко, но как-то торжественно сказал капитан.
Государственная граница! Волнение перехватило горло. Подумать только: перед нами под бесцветным, словно вылинявшим, небом Германия!
Не верилось, казалось кошмарным сном, что гитлеровцы замахивались на Москву и Ленинград, тянулись к Волге, хозяйничали в предгорьях Кавказа.
Не счесть, сколько рек встретилось нам в Литве: Вилия, Дисна, Бента, Дубиса, Невежис, Шешупе, Юра… Каждая из них о чем-то напоминает. Но особенно глубокую зарубку в моей памяти оставила та безымянная, совсем неприметная речушка…
Сорок месяцев дрались мы на фронтах не на жизнь, а на смерть. Сорок месяцев шли к этому заросшему ивняком пологому берегу. И добрались. Потому что советская сталь крепче крупповской, а люди и подавно…
В газетах мы читали, и ротный не раз рассказывал про Восточную Пруссию. Веками воспитывалась там ненависть к славянам, вынашивались планы «Дранг нах остен» — «Натиск на восток».
Вся история Восточной Пруссии с древних времен — это история войн и разбойничьих набегов на Россию, Польшу, Прибалтику.
Прусская военщина заявляла: «Король во главе Пруссии, Пруссия во главе Германии, Германия во главе Мира».
Германия во главе всего мира… Вот чего издавна они хотели, чего добивались. Но все их замыслы обычно заканчивались крахом. Закончатся неминуемо крахом и на этот раз…
Капитан передал мне свой полевой бинокль. Оптика здорово сокращала расстояние. Казалось, совсем рядом косогор, сосны у его подножья.