Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
– Хм, Гилим, ты говоришь мне о том, чего не хотят слышать мои уши. Расскажи, что обещал проклятый литовец?
– Великий хан, я уходил от князя Казимира удовлетворённым. Он сказал: «Передай своему хану, если он пойдёт на Московию, я помогу ему. Мои войска станут на рубежах Московского государства, и, когда я увижу, как побегут от туменов Ахмата урусы, я больно ударю по великому князю Ивану. Но я потребую от хана Ахмата Новгород, Псков, а ещё всю Западную Русь…»
Ахмат повеселел:
– Ты, Гилим, привёз
Мурза вышел, а хан ещё долго сидел, раскачиваясь и переваривая услышанное. Он думал: «Разве урусы могут выстоять, когда их зажмут с двух сторон?..»
И он с наслаждением представил себе склонившегося, униженного врага, великого князя Московского…
Пробуждение было страшным. Марфа Исааковна, кажется, и не спала, ровно провалилась, забылась в дрёме, когда Пелагея затрясла её, затормошила:
– Матушка, пробудись, там эти, московиты проклятые.
Марфа села на край мягкой кровати, прислушалась. В ворота настойчиво барабанили. Неожиданное спокойствие охватило её. Сказала домоправительнице:
– Чего орёшь-то! Не глухая, чать, слышу. Пока не оденусь, не вели впускать. Не господа, подождут.
Одевалась не спеша, всё первейшее потребовала. Натягивала на себя всё лучшее, в каком по великим праздникам в храм ходила. А в ворота били и кричали. Марфа поморщилась:
– Экое нетерпение, пря московская!
И величаво не вышла, выплыла лебедем из опочивальни, где уже толпились дети и внуки, челядь домашняя.
Поклонилась им Марфа Исааковна низко:
– Простите меня, люди добрые, коли была я к вам строга и чем обидела.
И тут же обратилась к Пелагее:
– Теперь зови коршунов этих, пускай клюют…
Той же ночью привели в Городище к великому князю Ивану Васильевичу Пимена, всесильного ключника владыки Феофила.
Склонился Пимен под строгим взглядом.
– Ответствуй, Пимен, какие козни творил владыка?
Распрямился ключник, на великого князя взглянул и обмер: взгляд сатанинский. Обомлел. А Иван Третий повторил:
– Так в чём вины Феофила?
– Государь, владыка к непокорству бояр взывал.
– А Марфу-посадницу?
И глаза на Пимена уставил. Всесильный ключник едва на колени не рухнул, устоял:
– Марфу Исааковну особливо. Государь знак подал, чтобы удалился, а ближайшему боярину Ивану Юрьевичу Патрикееву велел:
– Архиепископа в железы да в Москву, в Чудов монастырь, в монахи постричь… И ещё: завтра город из пушек обстрелять, после чего впустить по концам полки наши, пусть люд зрит силу московского воинства… Колокол вечевой снять, лишить Новгород его звона, чтоб не колготил попусту, не смущал народ. Посадникам новгородским не быть, править городом будут четыре посадника, на каких великий князь Московский укажет. Жить Новгороду не республикой, а обычаями Московской земли…
Настали для Великого Новгорода судные дни. Обстрел города из пушек, выселение Борецкой и непокорных дворян сломили упорство оставшихся новгородцев. Явились на поклон к Ивану Третьему новгородский князь Василий Васильевич Шуйский с оставшимися боярами, целовали крест и присягали на верность великим князьям московским. Подчинились они и нормам обложения земельных владений, согласились выплачивать в казну московскую за все вины, какие нанесли Московской Руси.
Беспощадно расправившись с изменниками и усмирив новгородцев, Иван Третий с войском покинул Великий Новгород.
Глава 6
Зимой на Масленицу по всей Москве пекли блины, катались на качелях, брали приступом снежные городки. Шумно, весело гуляли, забывая все огорчения, прежние слёзы.
Иван Молодой в первый день праздника был у отца, они принимали тверских гостей, бояр Тимофея Косого и Архипа Надеина.
Угощали знатно, поили медами, кормили блинами с икрой, с сёмужкой лёгкого засола.
А когда гости захмелели, принялись расспрашивать, какие обиды боярам чинит Михаил, князь тверской, да продолжает ли сноситься с литовским князем Казимиром.
К вечеру бояре засобирались в дорогу. Великие князья отговаривали их, просили хотя бы ночь в Москве пробыть, но Тимофей и Архип ни в какую не соглашались. А уходя, твёрдо обещали летом перебраться на жительство в Москву с чадами и слугами. Говорили:
– Князь Михаил Борисович обид нам хоть и не чинит, но и не честит. Ко всему тверской князь от Москвы отдаляется, а надобно заодно держаться. Хватит уделами жить, друг от друга рыла воротить…
Иван Молодой ехал конно за санями с боярами тверскими. Прощался тепло. Видать, помнил, что вполовину кровь у него тверская.
Долго смотрел, как в сумеречную даль удаляются сани и конные слуги. В Кремле его уже дожидался Санька. Принял повод, а великий князь Иван Молодой сказал ему:
– На блины к тебе завтра приду, примешь? Ночью к нему явилась Глаша, тёплая, улыбчивая.
Будто все душевные боли великого князя Ивана Молодого на себя приняла, душу облегчила. Князь Иван слова ласковые ей шептал, голову гладил:
– Глаша, свет мой, никто тебя не заменит…
Но ни в тот день, ни на всей Масленой неделе молодой великий князь к Саньке не приходил. Он явился лишь в Прощёное воскресенье, когда заканчивалась Масленица и князя уже не ожидали.