Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы
Шрифт:
– После двадцати выстрелов надо будет прочистить нарезы в стволе, – и Мошкин пальцем показал нарезы в пушке. – на них свинец останется.
– А чугунным ядром если выпалить?
– Ствол лопнет. Давление какое…
– А если ядро прямо с нарезами отлить? – предложил Андрей Зотов, как более толковый.
– Хорошо придумал, Андрей Прокопьевич. Толково, – заулыбался Иван.
– И ядро надо, не круглое, а овальное – изрек Евграф Исаков , – и нарисовал палочкой на земле, нареза то три, чтоб вошло во все нарезы ствола. Да я так думаю, Иван Семёнович, – уважительно, со значением произнёс пушкарь, – с неё и не палил никто. А ядра так, на авось сделали. В ствол входит – и слава Богу. Там и заряжать наоборот надо- сначала снаряд, затем пыж, а затем картуз с порохом. Дай-ка снаряд. Семёныч…
Он попробовал- но свинцовый снаряд было отлит толково- по размеру каморы, а не ствола, и должно было войти в нарезы и лететь после выстрела, как надо. Но, надо сказать, не ядро это было, а снаряд был больше похож на большущую сливу. Не шаровидной, а овальной формы, продолговатое такое.
– Видишь, Евграф Фомич, всё неплохо, – облегчённо вздохнул Иван, уже испугавшийся, что не досмотрел за ядрами, – Точно войдёт в четыре нареза.
Так прошло и два часа. Трое пушкарей уже запрягли коней в упряжки и поставили пушки на передки.
– Готово всё. Можно начинать! – крикнул Хворостову посыльный от Челобанова.
– Поехали! – приказал старшина.
Зиновий Дмитриевич взобрался на передок одной из пушек, на другой залез стрелец. Пушечные мастера тоже заняли свои места, и Евграф Фомич, сидевший на передке переднего орудия, взмахнул вожжами, и кони двинулись шагом.
Иван сидел, уцепившись пальцами за крышку передка, а внутри были ядра и порох. Сидеть было жестковато, да и трясло немилосердно, однако, всё не пешком идти.
– Что, Вань? Тяжеловато? – посмеивался над ним Зотов. – у нас, пушкарей, вот так. А то, и тебя к нам поверстают, из стрельцов-то.
Мошкин молчал. Кто его знает, что будет… Как там Елена? Мать с отцом, братья?
Сватья Фёдор Романович да Семён Петрович
– Привет тебе, Фёдор Романович! – и Семён низко поклонился, сняв шапку.
– Рад тебе, садись давай. Вот, вина выпей. Венгерское, – и налил в стеклянный бокал.
Тут скрипнула дверь, и показалось старческое лицо бабки Лукерьи. В дверь проскочила и кошка, тут же высоко поднявшая хвост, и принялась тереться об ногу хозяина дома, и отчаянно мурлыкать.
– Лукерья! Чего там?
– Да я подумала, Федорушка, вдруг надо чего? Или покушать хочешь? Совсем исхудал ведь.
– Рыбы солёной. Сёмги хочу.
– Нельзя рыбу-то с вином, – ответила неугомонная, – неприлично. И вино то ведь красное, а не белое.
– Мяса копченого тогда принеси.
– Сейчас принесу, – довольным тоном ответила Лукерья.
Фёдор вскочил, прислушивался, пока смог дождаться, что стихнут шаркающие шаги приживалки.
– Ушла…Быстрее надо. Ну, дело такое Семён, тянуть не буду. Все это сватовство, да то, что Иван да Елена пытались сами обвенчаться, не дело это.
– Не дело, – согласился Мошкин – старший.
– Да дочь у меня одна, и счастья я ей желаю.
– Правильно это.
– Вот, бумагу я составил, у дьячка затем в книгу впишем наш договор, – и протянул лист Семёну.
Тот неторопливо читал, повторяя про себя мудрёные слова. и все поглядывал на купца.
– Так???
– Ну да, летом молодых и обвенчаем. Честь по чести, когда этот разговор с отцом Варсонофием уляжется… Крики, вопли, боже мой!
– Это конечно, – и отец Ивана вспомнил то, что рядом с церковью случилось, и опять схватился за голову.
– Ну, вообще – то, твой Иван смелости немалой… И Емелю – приказчика не испугался, и моих псов…
– Елена Фёдоровна умница да красавица, – выразился как можно более пристрастно Мошкин, – не мог перед Иван ней в грязь лицом ударить .
– Норовистая очень, да характер в меня, – с неприкрытой гордостью говорил отец, – Ну, сын твой не испугался, значит, счастливо жить будут. Но надо что б до лета не виделись, а то срам такой, на весь город…
– В острожек начальник стрелецкого приказа может его отправить. Там ума и наберётся. А летом и возвратится Иван в Тулу. Можно будет их и оженить.
– Дай то бог, что бы всё сладилось… А то ведь Елена в тереме всё ревёт без конца, не ест да не пьёт, – и он вдруг заговорил нарочито громко, и скосил глаза на щель между дверью и косяком.
Семен тоже заметил, что Лукерья опять подслушивает, да так ведь ловко пристроилась!
– Да летом и поженим Ивана и Елену! – продолжил речь Фёдор Романович, говоря ещё громче.
– Так ведь и к свадьбе подготовимся как должно. Новую избу поставлю, место есть, – согласился, и говорил так же громко Семён Петрович.
Фёдор пальцем коснулся губ, попросил собеседника помолчать. и прислушался. И, точно, услышал легкие удаляющиеся шаги, а затем и чуть в доме заскрипела лестница.
– Спорим, на твой замок, что сейчас моя дочь сюда заявится?
– Хорошо, если девушка успокоится наконец, – не стал встревать в семейные споры гость.
– Вино ещё будешь? – спросил купчина, доставая очередной стеклянный итальянский графин тоже с красным вином.
Семён лишь оценил величину емкости, но и не думал отказываться, а хозяин поставил на стол два чистых бокала.
– Так, чего-нибудь пожевать? – призадумался Фёдор.
Он стал открывать ящички и полочки письменного стола, который и столом назвать было нельзя. Настоящее произведение искусства, с выдвижной столешницей, вычурной резьбой. Хозяин не унывал, и опять наполнил бокалы. Они выпили ещё вина, правда, из еды нашёлся только один пряник в столь красивом купеческом столе. Фёдор грустно вздохнул, и рядом с лампадами у икон в красном углу зажёг три свечки, долго крестился и кланялся.
– Еще вина? – спросил он после молитвы будущего родственника.