Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы
Шрифт:
– Ладно, отпишу я Хмельницкому. Бери свой ертаул, и не мешкай, атаман.
Иван Мошкин допил вино, поклонился, вышел из шатра, и рысью повёл коня в свой табор.
– Трофим Петрович! Потом отдохнём! Идём изгоном на Гусятин, налегке. При нашем обозе оставишь двадцать дельных казаков, а остальных в поход! И вот , отведай боярского гостинца! – и протянул кусок пряника.
– Спасибо, – сразу откусив половину, ответил казак.
– Ешь давай, а то опять одну кашу жевать целый месяц.
– Такая судьба у нас! Через час выступим!
– Трофим, Дозорных назначь, чтоб впереди нас шли, удалялись не больше,
Четыре сотни всадников ушли в ночь, следуя по утоптанным дорогам. Пищали и пистоли были заряжены, казаки ожидали схватки с поляками. Разведчики проверяли балки и овраги, но неприятеля не было нигде. Казаки шли рысью, без отдыха, только меняя заводных коней. Так и дремали в сёдлах, но ничего, никто не упал в придорожные канавы, воины держались стойко.
Но не зря был послан дозор, не попусту так беспокоился атаман. Поляки тоже военное дело, а не попросту бахвалились… В кустах Трофим и Серый заметили двоих драгун, с пищалями наготове, видно это был вражий дозор. Казаки только переглянулись. Коней оставили Андрейке, как младшему. Те не заржали , ничем не выдали своих хозяев, только прядали ушами, да тянули морды к коноводу. Тот достал из сумы два сухаря, посыпал их солью и угостил своих четвероногих друзей.
Трофим и Андрей крались по кустам, и шли словно лесные коты – ни один сухой сучок не дрогнул, ни малая шишка не хрустнула. Тут нельзя было ошибиться- аркан был непременным оружием казака, и оба степных воина владели им в совершенстве. Бросок- сдавленный крик- и в рот драгунам вместо немецкой колбасы сильные пальцы суют старые тряпки, а руки за спинами вяжут пеньковыми верёвками. День заканчивался неплохо! Добыча, кони, оружие и пара пленных. Обоих положили на седло одно и коней и крепко привязали ремнями.
Пленных доставили к атаману, который знал и польский язык тоже. Драгун поставили наземь и Каторжной, заломив шапку, держа руки за спиной, не выпуская нагайки, не спеша обошёл вокруг поляков.
– Ну что? Кто кастелян замка? Где ещё дозоры спрятаны?
Пленные помалкивали, да смотрели на русских гордо, не опуская вниз своих глаз.
– Не хочу, а все же вас повешу. Не взыщите, раз так.
Ответом опять было молчание. Иван Семёнович кивнул Трофиму и Андрею, и казаки потащили драгун к ближайшему дереву. Кафтаны и сапоги и шапки были содраны- чего зря добру пропадать. Но, воины попались стойкие, говорить не захотели, ну а казаки щадить тоже были врагов не расположены – и скоро два тела с босыми ногами качались на крепких верёвках.
– Молодец Трофим, проверьте, может ещё кого найдёте, – глухим злым голосом приказал атаман.
– Поняли, Иван Семёнович!
Казаки рассыпались впереди, проверяя ложбины и овражки, кусты и заросли, привычно, словно во время поиска крымских татар. Посекли ещё шестерых драгун, но больше никого не обнаружили на подступах к городку.
К рассвету подошли к Гусятину, Иван Семёнович смотрел в трубу, взятую с боя у поляков. Замок был небольшой, на холме, прикрывал и мост через реку Збруч.
Но тут прискакали те, кого не ждали, вернее- не ожидали. Перед атаманом стояли трое запорожцев, в живописных ярких одеждах . Кто в кафтане из турской ткани, кто в простом, суконном. Но у всех шапки со шлыками, да татарские сабли у каждого, с пистолями на поясе. Их есаул стоял вальяжно перед атаманом Каторжным, положил руки за спину, поигрывал нагайкой.
– Здрав буди, воевода. Так Богдан просил сказать, что он переговаривается с капитаном Ольшевским, что б сдал замок. То наше дело.
– Так и Рада присягнула царю и государю Алексею Михайловичу быть заодно. И гетман Богдан Хмельницкий тоже. А я атаман боярского полка воеводы Василия Васильевича Бутурлина, и дан мне приказ захватить Гусятин по государеву слову. И не воевода я, а атаман Иван Семенович Каторжной, со мной четыре сотни донских казаков.
– Слыхали о тебе, я – есаул Демьян Головня, – и запорожец переглянулся с заулыбавшимися товарищами, – сам Иван Семёнович пожаловал. Не ходи на город, закусил удила гетман, худо будет.
– Искал бы где всё ладно, – улыбнулся Мошкин, – я бы в Риме самому папе служил. Есаулы, поднимайте сотни! Идём быстро!
Ертаул шёл на рысях, казаки за два выстрела из пищали спешились перед крепостью, коноводы увели коней. Атаман увидел запорожцев, ставивших перед замком четыре своих небольших пушки.
– Вот, видишь, Трофим Аникеевич, – сказал Каторжной, – и запорожцы нам помогут. Выставляй пищальников, прикроют нас, мигом здесь обернёмся. А я с казаками на стены заберусь.
Атаман принялся привычно заряжать две свои пистоли, убрав их за пояс, и весело смотрел на начальных людей.
– Осторожней, Иван Семёнович. У стен твоё дело людьми командовать, а не саблей махать.
– Ничего, – ответил Каторжной, – не старый я ещё…
Но вот, казаки с криками побежали к стене, бросая наверх крюки от лестниц, и подтягивая верёвочные всходы к стенам. Сверху поляки выпалили из пищалей, но не густо, и вразнобой, так что и не попали ни в кого из русских . Стрелки казаков били цельно и метко, на сиенах раздались крики раненых. Мошкин обернулся, посмотрев на ряды запорожцев с пушками, и первым полез наверх, на стену, держа в правой руке свою турецкую саблю. Он услышал, как выпалили пушки запорожцев, успев подумать в последний раз, в кого же они метили?
Служба государева
Юный стрелец
– Вот и молодец у нас сынок, – говорил Семён Петрович матери, а та лишь вытирала глаза платочком. – да не кручинься ты, не на засеку послан, а в крепости. Радоваться должна. Вот, настоящий стрелец! – и похлопал сына по плечу.
Раньше, лет десять назад, семья Мошкиных жила в Калуге, и Иван родился именно там. Но затем отца отправили служить в Тульскую крепость, и семья поехала сюда. Так и служили теперь здесь. Место было неплохое, да и кормов государевых больше шло, так что жаловаться не приходилось.
Иван Мошкин смотрел на свой новый наряд – справили мать с отцом, Евпраксия Кузьминична да Семён Петрович, для только повёрстанного на царёву службу второго сына.
Первый, Кузьма, был отобран за особую стать в Стремянной полк, и служил теперь при государе Михаиле Фёдоровиче, в самой Москве. И теперь юноша был оторван от семьи, но мать и отец были очень рады за старшего. Подрастали ещё двое сыновей, Устьян да Василий, и всех отец обучал так же, как и его учил уму-разуму его отец, Пётр Семёнович. Все учились и огненному бою, и на саблях, и копьём и бердышом управляться.