Иван V: Цари… царевичи… царевны…
Шрифт:
Великая была надежда на то, что понесет она от Федора, и тогда Милославские еще сильней укрепятся. Но Федор был уже не муж: хотел, сильно хотел, но не мог. Несмотря на ухищрения докторские, несмотря на заговоры и волшебные напитки.
Уж как старалась Марфа Матвеевна, все делала, как учили ее бывалые бабки: и руками ласкала уд, и губами, и хреном его натирала, и редькою. А он оставался вял. Федор только стонал от ласк этих, бормотал через силу слова нежные, даже прощения просил. Не было в нем никакой мужской силы,
— Долго помирал. В муках. Как отец, царь Алексей. Кричал от боли. А потом окостенел язык и губы. Бедный, он только мычал, как зверь.
Это рассказывали со слов царицы Марфы. Марфа была безутешна. Она все надеялась, что молодостью своею и пригожестью вдохнет в Федора своего мужскую силу, что воспрянет он. И то сказать: совсем молодым похитила его смерть — двадцать годков всего-то ему было.
Царица Наталья хвалила Марфу за добросердечие, за горячее желание примирить Федора с Нарышкиными, несмотря на постоянные противности Софьи и из Милославских тайного шептуна и злодея Ивана.
— Ох, дядюшка, Милославские ведут дело к смуте, — рассказывала Наталья. — Нехорошие времена настают, темные. Как только Федор отдал Богу душу, радетели наши князь Борис Алексеевич Голицын, брат его Иван да Долгоруковы бояре Борис, Яков, Григорий и Лука поторопились в Думу, дабы избрать нового царя. Знали, что без бою не обойдется, а потому под кафтаны поддели кольчуги железные и челядинцам приказали быть снаружи с кистенями да ножами под платьем тож.
Вышел патриарх Иоаким и вопросил: кого из двух братьев царя усопшего избрать на царство? Ивана иль Петра? Загудели тут все, пошли споры. Кто кричал «Ивана Алексеевича!», а кто стоял за Петрушу. Этих было более. И Петруша был провозглашен царем.
Недолгой была радость. Софья кликушествовала, кричала что Федора-де отравили враги его, извели чарами те, кто хочет на царстве быть, намекая на Нарышкиных. Видалось ей, ненавистнице, что управлять будет мачеха, вот она и старалась возмутить народ. Мол, мы, Милославские, остались сиротами, брата нашего Ивана не выбрали на царство и одно нам остается — просить милости у королей христианских в чужих землях.
Таковыми причитаниями разжалобила она многих бояр и те стали думать, как поправить положение, не допустить исхода Милославских, хотя и понимали, что это все пустые угрозы.
Взбунтовали стрельцов, урезали им жалованье, чинили и другие притеснения. Более других усердствовали князь Хованский — Тараруй, человек пустой и глупый, и Иван Михайлович Милославский, притвора и интриган.
Тараруй ораторствовал перед стрельцами: сами видите-де, в каком вы ярме у бояр, Бог знает кого в цари избрали… Увидите, не
— Ох, беда, беда, — сетовал Матвеев. — Надо действовать решительно, неужто стрельцы забыли мои милости. Пойду в люди, буду стоять за Петра.
Нет, не забыт был ближний боярин Артамон Сергеевич Матвеев, несмотря на происки Милославских, на шестилетнюю ссылку. Помнили его добросердечие, его разумность, любовь к нему покойного царя Алексея, память о котором не изгладилась. Всюду встречали его с почетом, с радостью. Патриарх Иоаким долго беседовал с ним, держал совет, как избежать смуты. Пожаловали к нему и бояре, сторонники Петра, просили его быть на управлении, как прежде, и другие знатные люди, помнившие, как разумно он вел дела.
Но Софья и другие Милославские не унималась. Они видели, как любезен людям Матвеев, как входит он в силу, как растет его влияние.
— Погодите, он всех нас прижмет, а чего доброго, изведет, — убеждал Иван Милославский. — Надобно его прищучить. Какой-нибудь слух пустить.
Софья вторила ему:
— Надо торопиться, пока он, говорун, всех под себя не подмял.
Медлить уж нельзя. Эвон, и часть стрельцов за него стоит. Все могут переметнуться. Пустить по рукам список изменников…
Думали, кого поместить в этот список. Нарышкиных, вестимо. Возвысились непомерно. Братец царицы Иван Кириллович двадцати двух лет в бояре избран, статочное ли дело!
И вот был пущен слух, что Нарышкины убили царевича Ивана. Тараруй повел стрельцов ко дворцу. Ударили в барабаны, били в набатный колокол.
Начались схватки, полилась кровь. Стали затворять кремлевские ворота, но не успели. Стрельцы ворвались с криками: «Царевича Ивана задушили Нарышкины! Смерть изменникам!»
Матвей вышел на крыльцо, поднял руку.
— Верите ли вы мне, братия?
Молчание было ему ответом. Кто-то выкрикнул:
— И ты, небось, в изменниках!
— Я за вас всегда радел. И кто постарше, помнит о милостях моих. Сам я был некогда стрелецким головой, и при мне стрельцы не знали худа.
— Пошто задушили царевича Ивана?!
— Лжа. Найдите того, кто пустил злонамеренный слух.
В это время на крыльцо вышла царица, патриарх с боярами. За ними шли братья царевичи Петр и Иван.
Глава четырнадцатая
Иван-царевич и девка Варька
И раздражится южный царь и выступит, сразится с ним, с царем северным, и выставит большое войско, и предано будет войско в руки его.
Из толпы, угрюмо гудящей, выбрался рослый стрелец, забрался на царское крыльцо и приступил к царевичу Ивану:
— Ты всамделе доподлинный царевич Иван Алексеевич?
— Ну?
— Сказывай громче.