Иван - я, Федоровы - мы

Очкин Алексей Яковлевич

– Соснешь чуток?
– предложил Черношейкин.
– А каши мы посля еще дадим...

Паренек молча забрался на нары, блаженно раскинулся, может быть, впервые за время своих мытарств, и сразу уснул.

К полудню железная крыша накалилась, в вагоне стало душно. Бойцы раздвинули двери. На первой же станции они собрались наполнить водою фляги, но только поезд остановился, раздался знакомый голос:

– Ну, где там у вас "заяц"?

Бойцы соскочили с нар, вытянулись. По стремянке взобрался в вагон командир части капитан Богданович, за ним комиссар

Филин. Богданович худой, высокий, смуглый, с вывернутыми, как у негра, губами. Бойцы его побаивались и недолюбливали - на ученье в Сибири он без конца будил их ночью по тревоге и приказывал совершать марши в ледяную стужу. За необыкновенную требовательность к себе и другим прозвали его "железным капитаном".

Комиссар Филин, еще очень молодой, старался выглядеть строгим, но глубоко запавшие глаза, прикрытые лохматыми бровями, если присмотреться, были смешливыми и вызывали улыбку. Бойцы не переставали удивляться комиссару, примечавшему все, называли его про себя "чертом глазастым" и объясняли это исключительное свойство фамилией - Филин. И теперь комиссар сразу же заметил за спинами солдат парня на нарах.

– Вот он, "заяц", товарищ капитан!..
– И, шмыгнув мимо расступившихся солдат, стал будить мальчишку: - Э-э, приехали, подъем...

За время путешествия на колесах парень, видно, привык к частым побудкам и проворно соскочил с нар.

– Куда, малец, путь держишь?
– строго спросил Богданович.

– На фронт, товарищ капитан.

– Ну-ка, фронтовик, слазь...

– Глянь-ка, чего выдумал!
– искренне удивился мальчишка и посмотрел на бойцов: мол, втолкуйте ему, что я еду с вами. Но все почему-то молчали.

– Вот что...
– посоветовал капитан, - залезай на обратный и дуй до дому.

– Обратно не поеду.

– Сдать коменданту станции, - распорядился Богданович.

– Товарищ капитан, - начал было Дымов под укоризненным взглядом мальчишки, - может, разрешите...

– Не разрешаю!
– отрезал Богданович.
– Это вам война или детский сад?

Парень шагнул к двери, капитан придержал его за ворот, а тот крутнулся вьюном, и в руках Богдановича осталась одна шинель.

– Дымов, изловить "зайца"!
– приказал капитан.

В это время поезд тронулся...

На следующей остановке Дымов "изловил" "зайца" и сдал военному коменданту. Но только поезд набрал скорость, крыша вагона прогремела жестью, и на стоянке дежурные зенитчики доложили лейтенанту:

– "Заяц"-то сидит на вашей крыше.

– За мной!
– приказал бойцам Дымов, взбираясь на вагон.

По жестяным крышам загрохотали тяжелые солдатские сапоги. А мальчишка был неуловим - бежит, бежит и вдруг круто поворачивает в обратную сторону, прыгает козлом с вагона на вагон. Паровоз дал сигнал к отправлению, и погоню пришлось прекратить.

Как только эшелон остановился, Дымов с бойцами бросился на розыски и скоро доложил капитану, что малого нигде нет.

– Не может такой отстать. Ищите!
– приказал Богданович.

Но "заяц" исчез.

Капитана

тревожило, что мальчишка мог сорваться с крыши на ходу поезда. Бойцы и лейтенант были расстроены не меньше, они даже имени у него не выпытали. Но скоро новые события отвлекли их...

Те самые машины, что отстали на перегоне, наконец нагнали эшелон. Из первой легковушки проворно выпрыгнул широкогрудый генерал. Его окружили сопровождающие - в большинстве полковники. К генералу уже спешил Сологуб. Он отмерял такие шаги, что адъютанту приходилось бежать за ним вприпрыжку. Дымов услышал, как, подойдя к генералу, комдив начал докладывать:

– Товарищ генерал-лейтенант! Вверенная мне дивизия следует на фронт...

– Вижу, как она следует!
– оборвал его генерал.
– На пятьсот километров твоя дивизия растянулась в эшелонах.

Сологуб пытался вставить слово:

– Василий Иванович... Не пропускают. На пути все семафоры закрыты.

Генерал еще больше разгневался:

– Да ты знаешь... немцы овладели населенными пунктами, которые ты должен оборонять. Голову сниму!

– Товарищ генерал-лейтенант...
– так же спокойно продолжал Сологуб. От Поворина на Сталинград - однопутка. Ждем встречных поездов.

И то, что Сологуб спокойно объяснил причину задержки эшелонов в пути, именно эта невозмутимость его охладила генерала, и он, сдерживая еще кипевший в нем гнев, отрывисто спросил:

– Где дежурный разъезда? Где он окопался?

– В погребе, Василий Иванович. Станцию разбомбили, так он в погребе. Видите, туда провода тянутся...

Генерал-лейтенант с комдивом направились к погребу, от которого веером расходились провода.

У адъютанта комдива Дымов разузнал, что генерал - командуюющий армией Чуйков. Адъютант пожаловался Дымову, что сегодня Сологуб его загонял - все время требует давать телеграммы-шифровки всем комендантам станций, через которые проследуют эшелоны дивизии.

Вскоре появился командарм Чуйков с Сологубом. Они пошли вдоль эшелона. Когда командарм поравнялся с батареей лейтенанта Дымова, все замерли, лишь Кухта, пытаясь убрать свой живот, от старания сопел, нарушая тишину. Чуйков, обратив внимание на ромбики со скрещенными стволами орудий на рукавах солдат, остановился:

– Здравствуйте, истребители танков!

– Здравия желаем, товарищ командарм!
– выдохнули единым духом бойцы.

– Это вы мне по дороге показывали фиги?
– Командарм испытующе оглядел всех и обратился к Черношейкину: - Ну, вот вы, ефрейтор, отвечайте.

– Так точно, было такое...
– запинаясь, ответил усач, - не думали, что вы...

– Не думали? А другим, значит, можно?

– Никак нет.
– Черношейкин испуганно "ел глазами начальство".

Неожиданно командарм рассмеялся:

– Весело едете. Значит, бодрый-то дух есть?

– Так точно, дух есть...
– робко вставил Черношейкин.

Чуйков оборвал смех:

– Дух есть, а немец бьет нас. А?

– Так точно! Танков у него уйма, - вытянулся усач.
– Однако мы его тоже дубасили в империалистическую.