Иван - я, Федоровы - мы
Шрифт:
– Соснешь чуток?
– предложил Черношейкин.
– А каши мы посля еще дадим...
Паренек молча забрался на нары, блаженно раскинулся, может быть, впервые за время своих мытарств, и сразу уснул.
К полудню железная крыша накалилась, в вагоне стало душно. Бойцы раздвинули двери. На первой же станции они собрались наполнить водою фляги, но только поезд остановился, раздался знакомый голос:
– Ну, где там у вас "заяц"?
Бойцы соскочили с нар, вытянулись. По стремянке взобрался в вагон командир части капитан Богданович, за ним комиссар Филин. Богданович худой, высокий, смуглый, с вывернутыми, как у негра, губами. Бойцы его побаивались и недолюбливали - на ученье в Сибири он без конца будил их ночью по тревоге и приказывал совершать марши в ледяную стужу. За необыкновенную требовательность к себе и другим прозвали его "железным капитаном".
Комиссар Филин, еще очень молодой, старался выглядеть строгим, но глубоко запавшие глаза, прикрытые лохматыми бровями, если присмотреться, были смешливыми и вызывали улыбку. Бойцы не переставали удивляться комиссару, примечавшему все, называли его про себя "чертом глазастым" и объясняли это исключительное свойство фамилией - Филин. И теперь комиссар сразу же заметил за спинами солдат парня на нарах.
– Вот он, "заяц", товарищ капитан!..
– И, шмыгнув мимо расступившихся солдат, стал будить мальчишку: - Э-э, приехали, подъем...
За время путешествия на колесах парень, видно, привык к частым побудкам и проворно соскочил с нар.
– Куда, малец, путь держишь?
– строго спросил Богданович.
– На фронт, товарищ капитан.
– Ну-ка, фронтовик, слазь...
– Глянь-ка, чего выдумал!
– искренне удивился мальчишка и посмотрел на бойцов: мол, втолкуйте ему, что я еду с вами. Но все почему-то молчали.
– Вот что...
– посоветовал капитан, - залезай на обратный и дуй до дому.
– Обратно не поеду.
– Сдать коменданту станции, - распорядился Богданович.
– Товарищ капитан, - начал было Дымов под укоризненным взглядом мальчишки, - может, разрешите...
– Не разрешаю!
– отрезал Богданович.
– Это вам война или детский сад?
Парень шагнул к двери, капитан придержал его за ворот, а тот крутнулся вьюном, и в руках Богдановича осталась одна шинель.
– Дымов, изловить "зайца"!
– приказал капитан.
В это время поезд тронулся...
На следующей остановке Дымов "изловил" "зайца" и сдал военному коменданту. Но только поезд набрал скорость, крыша вагона прогремела жестью, и на стоянке дежурные зенитчики доложили лейтенанту:
– "Заяц"-то сидит на вашей крыше.
– За мной!
– приказал бойцам Дымов, взбираясь на вагон.
По жестяным крышам загрохотали тяжелые солдатские сапоги. А мальчишка был неуловим - бежит, бежит и вдруг круто поворачивает в обратную сторону, прыгает козлом с вагона на вагон. Паровоз дал сигнал к отправлению, и погоню пришлось прекратить.
Как только эшелон остановился, Дымов с бойцами бросился на розыски и скоро доложил капитану, что малого нигде нет.
– Не может такой отстать. Ищите!
– приказал Богданович.
Но "заяц" исчез.
Капитана тревожило, что мальчишка мог сорваться с крыши на ходу поезда. Бойцы и лейтенант были расстроены не меньше, они даже имени у него не выпытали. Но скоро новые события отвлекли их...
Те самые машины, что отстали на перегоне, наконец нагнали эшелон. Из первой легковушки проворно выпрыгнул широкогрудый генерал. Его окружили сопровождающие - в большинстве полковники. К генералу уже спешил Сологуб. Он отмерял такие шаги, что адъютанту приходилось бежать за ним вприпрыжку. Дымов услышал, как, подойдя к генералу, комдив начал докладывать:
– Товарищ генерал-лейтенант! Вверенная мне дивизия следует на фронт...
– Вижу, как она следует!
– оборвал его генерал.
– На пятьсот километров твоя дивизия растянулась в эшелонах.
Сологуб пытался вставить слово:
– Василий Иванович... Не пропускают. На пути все семафоры закрыты.
Генерал еще больше разгневался:
– Да ты знаешь... немцы овладели населенными пунктами, которые ты должен оборонять. Голову сниму!
– Товарищ генерал-лейтенант...
– так же спокойно продолжал Сологуб. От Поворина на Сталинград - однопутка. Ждем встречных поездов.
И то, что Сологуб спокойно объяснил причину задержки эшелонов в пути, именно эта невозмутимость его охладила генерала, и он, сдерживая еще кипевший в нем гнев, отрывисто спросил:
– Где дежурный разъезда? Где он окопался?
– В погребе, Василий Иванович. Станцию разбомбили, так он в погребе. Видите, туда провода тянутся...
Генерал-лейтенант с комдивом направились к погребу, от которого веером расходились провода.
У адъютанта комдива Дымов разузнал, что генерал - командуюющий армией Чуйков. Адъютант пожаловался Дымову, что сегодня Сологуб его загонял - все время требует давать телеграммы-шифровки всем комендантам станций, через которые проследуют эшелоны дивизии.
Вскоре появился командарм Чуйков с Сологубом. Они пошли вдоль эшелона. Когда командарм поравнялся с батареей лейтенанта Дымова, все замерли, лишь Кухта, пытаясь убрать свой живот, от старания сопел, нарушая тишину. Чуйков, обратив внимание на ромбики со скрещенными стволами орудий на рукавах солдат, остановился:
– Здравствуйте, истребители танков!
– Здравия желаем, товарищ командарм!
– выдохнули единым духом бойцы.
– Это вы мне по дороге показывали фиги?
– Командарм испытующе оглядел всех и обратился к Черношейкину: - Ну, вот вы, ефрейтор, отвечайте.
– Так точно, было такое...
– запинаясь, ответил усач, - не думали, что вы...
– Не думали? А другим, значит, можно?
– Никак нет.
– Черношейкин испуганно "ел глазами начальство".
Неожиданно командарм рассмеялся:
– Весело едете. Значит, бодрый-то дух есть?
– Так точно, дух есть...
– робко вставил Черношейкин.
Чуйков оборвал смех:
– Дух есть, а немец бьет нас. А?
– Так точно! Танков у него уйма, - вытянулся усач.
– Однако мы его тоже дубасили в империалистическую.