Иван - я, Федоровы - мы
Шрифт:
– Ты уж постарайся, Вань...
Собрался парень бежать с постылой кухни, а теперь нельзя: Овчинникова подведешь.
– Ведра давай!
– потребовал он у повара и, черпая воду поблизости из речушки, впадающей в Дон, принялся заливать котлы. Не успел Удовико опустить закладку в котел, Ваня нарубил целый ворох сучьев, принялся шуровать топку так, что котел угрожающе забулькал, а из-под крышки с шипением, как у паровоза, стал вырываться пар.
– Передохни, сынок, малость, - предложил повар Удовико, довольный прытью помощника.
– Некогда отдыхать, - хмуро возразил Ваня, - приказано завтрак сготовить к пяти ноль-ноль.
– Постараемся, - добродушно ответил Удовико и, чтобы как-то разговориться с мальчишкой, спросил: - Откуда, сынок, родом?
– Российский я, - не оборачиваясь, ответил Федоров.
– Я тоже российский, сибиряк, - расплылся довольный Удовико. Поваром в вагон-ресторане был. Едешь от Омска к Барнаулу... Степь Барабинская ровная, как стол. Крутится. Не то что здесь... балки да овраги. А рощи березовые одна другой красивше... А ты, сынок, с какой стороны?
– Что я тебе за сынок? Иван я, Федоров!
– вышел окончательно из себя парень.
– Раз военный повар - командуй.
– Чего не могу, того не могу, - признался Удовико.
– А сготовлю что хочешь.
– Не можешь, сам буду, - уничтожающе посмотрел на повара Федоров и выхватил у него из рук черпак.
– Соль засыпал?
Удовико быстро плюхнул в котел содержимое первой подвернувшейся банки и отошел в сторону, чтобы строптивый парень, размахивая черпаком, не задел его ненароком.
В предрассветной тишине запели птицы, а издалека донеслись глухие разрывы, первые грозные звуки фронта, вечером еще не слышного и приблизившегося за ночь. Помешивая в котле, Ваня недовольно бросил:
– Другие, как люди, воюют...
– А мы кашеварим, - возразил ему повар.
– Работа у нас такая, сынок...
– Опять "сынок"?!
– возмутился было Ваня, но появились Кухта и Черношейкин с термосами, и он, схватив ведра, отправился на речку.
– Справляетесь?
– снимая термос с плеч, спросил Черношейкин.
– У меня, друг, помощник троих стоит, - ответил Удовико, с опаской поглядывая вслед гремящему ведрами Ване.
– Ну, раз так, наливай, - сказал сержант Кухта, подставляя термос.
– Передохните, - предложил повар, обрадовавшись возможности с кем-нибудь поговорить.
– Сейчас доктор прибежит, снимет пробу.
Тут подошли другие старшины, и Черношейкин нетерпеливо приподнял крышку котла:
– Сами снимем.
– Погоди, Черношейкин, погоди... Такой супец ты сейчас отведаешь! В ресторане первого класса и то не бывает...
– Удовико, оглядываясь, искал половник.
– Небось опять потерял? Ну, будет тебе в этот раз от капитана! Ладно, и без черпака обойдемся.
– Черношейкин достал ложку из-за голенища, зачерпнул из котла и, разгладив усы, прихлебнул.
– Харч ничего себе... Отведай-ка, директор. Вспомни, как снимал пробы сыра и разных жиров на своем маслозаводе.
– Это мы можем...
– Кухта глотнул и тут же стал отплевываться.
– Как, директор?
– спросил Черношейкин.
– Вкуснее, чем харчо. Пусть сам повар отведает...
– Вы что тут самовольничаете?!
– прикрикнула Аня, подбегая к кухне.
Повар все искал черпак и даже снял сапог.
– Господи! Куда ж он запропастился? Ведь только держал в руках. Теперь не то что пробу взять, разливать-то нечем.
Черношейкин со смехом кивнул Ане на повара:
– Опять, видишь, потерял свое "ружье"!
Аня достала из-за голенища завернутую в марлю ложку, зачерпнула, поднесла ко рту и... отчаянно замахала рукой.
– Снять штаны и на куст крапивы!..
– закричал Черношейкин и двинулся к повару.
– Сажай на крапиву!
– поддержал Кухта, отрезая Удовико путь к отходу.
Старшины стали окружать перепуганного повара, но, на его счастье, появился комиссар Филин:
– В чем дело?
– Вот не нравится им супец мой...
– пятился повар под защиту комиссара.
– А вам самим?
– спросил Филин.
– Не пробовал...
– А вы попробуйте.
– Да "ружье" он свое потерял, товарищ комиссар, - пояснил Черношейкин и подал повару ложку с супом.
Удовико хлебнул; рот ему перекосило...
– Сплошной перец, товарищ комиссар!
– пояснила Аня.
– Перец? Ай-я-яй!.. Это ж я вместо соли, - запричитал Удовико и замахал руками: - Идите... со своими командами! Был лучший шеф-повар в ресторане, а теперь суп не могу сварить!
– Гнать таких поваров с кухни!
– возмутился обычно спокойный сержант Кухта.
– Меня надо гнать. Это он из-за меня плюхнул...
– поставив ведра с водой, выступил вперед Федоров. У него за поясом торчал черпак.
– Хорошо, хоть в чай не приказал плюхнуть перца, - улыбнулся ему Филин и прислушался к отдаленному гулу самолетов.
– "Гармонисты" летят... Разойдись!
– И, уходя, сказал повару: - Помощник у тебя боевой. Товарища в беде не бросает. Знаешь, как он сегодня боеприпасы спасал!..
Ушел Филин, оставил Ваню в раздумье... На что отец тоже порою придирчив был, особенно когда Ваня приходил к нему в кузницу помочь: и стоишь не так - под правой рукой; и горн не так раздуваешь, надо ровней; и щипцы не так держишь... Зато вечером, когда они вместе шагали домой мимо куривших на завалинках односельчан и те, уважительно снимая картуз перед старшим Федоровым, благодарили за быстро отремонтированную жатку или здорово приваренный нож к лемеху плуга, отец грубой от ссадин, пропахшей углем и металлом, такой родной ладонью касался Ваниной щеки и говорил в ответ: "Это сынок мне помог. Так что благодарите не "старшого", а "малого" Федорова". И когда в первый месяц войны пришла "похоронная" на отца, Ваня забрался в пустую холодную кузницу и дал вылиться своему горю; там ночью и нашла его мать и плакала с ним навзрыд до рассвета...