Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…

Васильев Борис Львович

–  Стели постель. Только, чур, я сплю у стенки. К утру Юрий Петрович окончательно потерял голову.

–  Одевайся, - сказал он.
– Едем в сельсовет. Практикантка нежилась поверх взбитых простыней.

–  В сельсовет?

–  Распишемся, - сказал он, торопливо натягивая рубаху.

–  Вот так, сразу?
– Она рассмеялась.
– Как интересно!

Они подкатили к сельсовету на дико рычавшем мотоцикле, в десять минут получили свидетельство и жирные штампы в паспорта, а через три дня молодая жена укатила в Москву. Юрий Петрович в то время боролся с непарным шелкопрядом на дальнем участке и, вернувшись, обнаружил дома только записку:

«Благодарю».

Обратного адреса практикантка не оставила, и Юрию Петровичу пришлось писать на институт. Письмо долго где-то блуждало, ответ пришел только через два месяца и был коротким, как их супружеская жизнь:

«Я потеряла паспорт. Советую сделать то же самое»,

Юрий Петрович не стал терять паспорт, а постарался забыть об этой истории и писем больше не писал. Потом пришлось сдавать дела, и уже в Ленинграде от студенческого товарища Чувалов узнал новость, заставившую его вновь разыскать утерявшую паспорт жену:

–  Знаешь, у Марины ребенок.

Он все-таки разыскал ее. Написал письмо на домашний адрес, и в ответ на вопрос, не его ли это ребенок, получпл ровно три слова:

«Все может быть».

И вот теперь ему надо было знать правду, как никогда. Знать, кто он: муж или не муж, отец или не отец, свободен или не свободен. Но насмешливый цинизм ее ответов выводил Чувалова из равновесия, и он только писал письма, рвал их и писал снова.

А сейчас он боялся потерять Нонну. Здесь было кого терять, и поэтому Юрий Петрович никак не мог решитьься сесть в поезд и приехать к ней. Приехать означало решить: да или нет, - а так оставалось еще, спасительное «может быть». А тут как раз из Москвы прибыл большой начальник, и Юрий Петрович обрадовался, потому что никуда не мог поехать. Три дня он вводил начальство в курс дела, а потом вдруг затосковал и неожиданно для себя объявил:

–  Тут интересного для тебя мало: леса в основном вторичные. А вот возле Черного озера сохранился еще любопытный массивчик.

Сказал и испугался: вдруг согласится?

–  Опять комаров кормить?

–  Комаров нет: мошка появилась.
– Юрий Петрович с удивлением обнаружил, что уговаривает.
– А массив интересен с точки зрения естественного биоценоза: как раз твой конек.

–  Ладно, уговорил, - сказал начальник, и Юрий Петрович расстроился.

Прибыв в поселок, Чувалов представил начальство местным властям и побежал к Нонне Юрьевне. Сочинял на бегу горячие речи и не сразу поверил глазам, увидев на знакомых дверях амбарный замок. Потрогал его рукой, походил вокруг и пошел к директору школы.

–  В Ленинграде Нонна Юрьевна. Три дня как уехала.

–  Когда вернется?

–  Должна двадцатого августа, но…- Директор вздохнул.
– Аналогичный случай был в позапрошлом году.

–  Что вы говорите?

–  Ее предшественница тоже уехала повидаться с мамой, а прислала заявление с просьбой «по собственному желанию».

–  Не может быть!

–  Все может быть, - философски сказал директор.
– Конечно, Нонна Юрьевна - педагог серьезный, но ведь и Ленинград - город серьезный.

–  Да, да, - тихо сказал Юрий Петрович.
– Адреса мамы не знаете?

Записал адрес, рассеянно пообещал директору дровишек для школы и уже без всякого интереса повел большого начальника в заповедный массив.

–  Пешком поволок, - ворчал начальник, не без удовольствия шлепая босиком по лесной дороге.
– И спать, наверно, на лапнике заставишь? Бирюк ты, Чувалов, недаром до сих пор бобылем живешь.

–  Оставь это!
– вдруг заорал сдержанный Юрий Петрович.
– Привыкли треп в кабинетах разводить!

–  Нет, ты настоящий бирюк, - сказал, помолчав, начальник.
– Самая пора тебе в министерство. Между прочим, как инспектирующий, могу там доложить о полном порядке в твоем хозяйстве. Лес ухожен, порубок не видно. Нет, знаешь, Юра, мне нравится. Ей-богу, нравится.

Юрий Петрович хмуро молчал. Впрочем, начальник замолчал тоже, наткнувшись на солидных размеров щит, сбитый из струганых досок. На щите были выжжены стихи:

Стой, турист, ты в лес вошел, не шути в лесу с огнем, лес - наш дом, мы в нем живем.

Если будет в нем беда, где мы будем жить тогда?

По бокам щита раскаленным гвоздем были выжжены зайцы, ежи, белки, птицы и большой лось, похожий на усталого Якова Прокопыча.

–  Толково, - сказал начальник.
– Твоя инициатива?

–  Еще чего!
– сказал Юрий Петрович.
– Сам удивляюсь, когда он все успел.

–  Кто?

–  Лесник мой. Егор Полушкин.

–  Любопытно, - сказал начальник.
– Это я сниму. И полез за фотоаппаратом. Чувалов усмехнулся:

–  Пленки не хватит.

К вечеру они добрались до Егорова шалаша. Начальник переписал по дороге все Колькины сочинения и растратил всю пленку.

–  Значит, ты автор?
– допрашивал он Кольку.
– Молодец! Поэтом будешь?

–  Не-а.
– Колька застеснялся.
– Лесничим. Как Юрий Петрович.

–  За это ты вдвойне молодец, Николай!

Утомленный и немного обеспокоенный вниманием большого начальника, Егор тихо отодвигался от костра.

Чувалов был хмур, но Егор не обращал на это внимания. Его занимал незнакомый начальник, и он все думал, не допустил ли где промашки.

–  В Москве бывал когда, Егор Савельич?

–  В Москве?-Егор не умел так быстро перестраиваться.
– Чего там?

И Юрий Петрович с ходу поведал Егору печальную историю своей семенной жизни. Егор слушал, сокрушался, но ему все время мешало смутное упоминание о Москве. Поэтому он и переспросил:

–  Ну, дык, она-то в Москве?

–  Эй, заговорщики, уху хлебать!
– весело окликнул начальник.

Через неделю из Москвы пришел официальный вызов. Лесник водоохранного массива Егор Полушкин приглашался на Всесоюзное совещание работников лесного хозяйства за особые, видать, заслуги, поскольку |в лесниках ходил без году неделю.

–  Слона погляжу, сынок, - сказал Егор.

–  Слона глядеть - невелик прибыток, - проворчала Харитина.
– Ты главный ГУМ погляди: люди денег собрали и список составили, кому чего нужно.