Июль для Юлии
Шрифт:
— И в самом деле, очень красиво! — восхитилась Юлия Павловна.
От реки тянуло прохладой, поэтому Юлия Павловна инстинктивно придвинулась поближе к Василю. Он закутал ее в шаль и так и оставил руки сцепленными кольцом вокруг нее. Барышня этого даже не заметила, поглощенная величественным зрелищем.
Раскаты грома становились всё грознее и ближе.
— А знаете, как подгадать, далеко ли от нас гроза? Когда увидите вспышку молнии, начинайте считать. Вот так… один… два… три… четыре…
Василь досчитал до пятнадцати, когда раскаты грома дробно прокатились в поднебесье.
— Это значит, что гроза за пятнадцать верст от нас.
— Вы такой умный, Вася! — восхитилась Юлия Павловна. — Откуда вы всё знаете?!
Василь был польщен и доволен, как кот, дорвавшийся до сметаны.
— Отец научил, — сказал он, стараясь говорить спокойно, хотя все в нем трепетало и пело от бушующей вокруг стихии, от молодого нежного тела, которое он держал в объятиях. — Слышите, как капли стучат по листьям?
— Да, Вася… Как хрустальные колокольчики…
Постепенно гроза прошла на восток. Лес, омытый дождем, таинственно зашумел. От реки полосами поднимался туман. Он был похож на раскатанное полотно, которое держат за два конца на весу, и его колышет ветром. Юлия Павловна подумала, что это самое красивое и величественное зрелище, какое только может быть на свете. И еще она подумала, что по такому полотну-туману, где-нибудь во Франции, бегают феи и эльфы. А кто в России по нему бегает?
Она повернула к Василю сияющее лицо, желая говорить, но промолчала. Глаза ее затуманились, Василь не удержался и крепко поцеловал девушку. Сначала в щеку, потом в уголок рта. На большее сразу не осмелился. Барышня замерла, задышав часто-часто.
А Василь опьянел от собственной смелости и от сладости ее губ. Какое волшебное, удивительное чувство!
— Вася… — голос барышни сорвался. — Что вы делаете?..
Глаза ее стали большими, как два блюдечка.
— Не бойтесь, барышня, не трону, — прошептал Василь внезапно охрипшим голосом.
Юлия Павловна приоткрыла пунцовые губки, и Василь испугался. Сейчас она прикрикнет на него. Чтобы знал место. Чтобы не касался грязными, проклятыми руками. Чтобы сгинул прочь с прекрасных глаз.
Опережая гнев хозяйки, он подался вперед, сжал в ладонях ее щеки и поцеловал прямо в алый нежный рот. Поцеловал крепко, так, что она задохнулась. Штаны его, пониже живота, уже бугрились от напора страсти, а самого колотило, как в лихорадке, и кровь — молодая, южная — бежала по венам всё быстрее и быстрее.
Юлия Павловна слабо всхлипнула, и он прекратил поцелуй, но руки не убрал, так и держал её лицо в ладонях. Барышня молчала. Она не вырывалась и не протестовала, но сердце билось, как у бельчонка — быстро и часто. Несколько секунд они стояли у ивы, забыв обо всем в мире. Потом Юлия Павловна осторожно отступила на шаг, прижавшись спиной к стволу. Василю почудилось, что сейчас она упадет в обморок, но больше он ничего не успел сделать, потому что до них донесся гневный голос Даши:
— Ах ты, ирод! Что же до дождя барышню мою бриллиантовую до дому не довел?! — и горничная набросилась на парня едва не с кулаками. — Смотри, ножки промочила, бедная! Простудится, не дай Бог, я тебя, басурманина, в Сибирь отправлю!
Выкрикивая это, Даша укутала Юлию Павловну в плащ-дождевик из рогожки, накинула на головку шаль и раскрыла зонтик, чтобы защитить от дождя.
— Ну-ка, быстро, до дому, до дому!
От ее глаз не укрылось, что Юлия Павловна двигалась, как сомнамбула, пряча лицо под капюшоном. Даша приписала это усталости барышни и еще больше рассердилась на артиста, наградив его хорошим тумаком в ребра.
— За каждую кашлюшку ответишь! Понял?! Дуй на кухню и вели самовар разогревать! Ну?! Что застыл? Умер, что ли?!
Василь бросился стремглав по тропинке к усадьбе. Дождь почти прекратился и редкие капли не могли остудить горящих щек. Мысли метались, как в лихорадке. Поцеловал! Поцеловал! И она ответила на поцелуй! Кажется, ответила… А ответила ли?.. Сердце сжалось от страха. Вдруг он все придумал? И ей не понравилось? Вдруг ей было противно? Она — московская барышня, а он — грязный крепостной… И осмелился на такое…
К усадьбе Василь подбежал сам не свой, перепугав девок, которые прятались от дождя в кухне. Девок было мало — три, не то четыре. Остальные, видно, шлялись по лесам в поисках папоротника или гадали на венках.
Только с третьего раза Василь смог объяснить стряпухе, что от нее требовалось. Ворча и кляня заполошного парня, на чем свет стоит, она разогрела самовар, налила свежих сливок в молочник и предложила:
— Сам-то хлебни, согрейся. Вымок весь, как мышь.
Василь посмотрел на нее безумными глазами, что-то ответил, сам не понимая, на каком языке говорит.
Кухарка пощупала ему лоб:
— Ты в себе ли? Не понимаю я твоей басурманской болтовни.
Василь махнул рукой и помчался вон из кухни и из барского дома, желая и боясь встречи с барышней. Спрятавшись в излюбленном месте — за амбаром, он удостоверился, что Даша благополучно довела барышню до дома, дождался, пока погас свет в дорогом окне, а потом проскользнул в людскую. Там было занято всего две или три койки, крепостные продолжали праздновать, несмотря на дождь.
Слышалось ровное дыхание спящей Алевтины, и остальные спали, но не успел Василь присесть на кровать, как с женской половины тихо выплыла тоненькая фигурка. Василь не сразу её узнал, потому что на сей раз темноволосую голову не прикрывал белый платок, но узнав — совсем не обрадовался. Агаша. Привела же нелегкая.
Она встала у занавески, сцепив на животе руки и даже в темноте было видно, как блестят её глаза. Огромные глаза, размером с куриные яйца, наверное. Василь повернулся к ней спиной, обозвав про себя пугалом, стянул рубашку, скинул сапоги и прямо в штанах рухнул в постель, укрывшись с головой. Ему не терпелось скорее остаться наедине со своими мыслями и пережить еще раз в мечтах сладостные минуты.
Нервы его были напряжены до предела, поэтому лёгкое прикосновенье заставило вздрогнуть, как от удара. Откинув одеяло, он совсем близко увидел Агашино лицо. Она встала на колени возле кровати и теперь гладила Василя по плечу.