Июль для Юлии
Шрифт:
— Как вы посмели ударить Васю!
— Васью? — белесые брови взвились до самой лысины. — Но ведь он ваш раб, госпожа. Глупый, ленивый швайн! Таких полагается бить. Он портит музыку, которую создал ваш…
— Немедленно замолчите! Вы не человек! — одернула его Юлия Павловна, бледнея и сжимая кулаки. — Вы позорите звание человека!
Крепостные выглядывали из-за занавеса и прятались снова, не осмеливаясь показаться.
— Извинитесь перед ним! — Юлия Павловна указала точеным пальчиком на Василя.
Казалось, у немца брови доползли до макушки.
— Что, простите? — пробормотал он.
— Извинитесь перед Васей! — барышня топнула ножкой. — Он лучше вас в тысячу раз, а вы… его… Немедленно извинитесь! Или я вас рассчитаю!..
Трясущимися руками немец достал из кармана платочек и вытер лицо.
— Прошу прощения, — сказал он Василю, делая полупоклон.
Тот стоял молча.
— И если я узнаю, что вы ударили его или еще кого-то… — Юлия Павловна чуть наклонила голову, исподлобья глядя на Немчина. Василю показалось, будто из глаз ее ударили две молнии, пронзившие Генриха Ивановича насквозь. Тот схватился за сердце.
— Я требую прекратить избиения, — продолжала тем временем Юлия, делая шаг вперед. Немчин попятился. — Еще одна подобная выходка, и репетировать вы больше не будете. Варвар!!
Она наградила Генриха Ивановича еще одним гневным взглядом, и ушла, стремительно повернувшись на каблуках. Василь глядел ей вслед. Она шла легко и твердо, совсем не так, как по приезду. Ангел был не только милосердным. Он мог быть и карающим.
Василь вздохнул. Она даже не посмотрела на него.
Немчин сбежал со сцены, злобно хмурясь, но не осмеливаясь сорвать злость на крепостных артистах.
— Репетиция окончена, — сказал он. — Все свободны до завтра.
Пока Генрих Иванович не вышел из зала, артисты и музыканты не двигались с места и молчали, словно громом пораженные. Но едва дверь за немцем закрылась, все заговорили разом. Все, кроме Василя.
— Видали?! — возопил Евлампий-Менелай, воздевая руки к небу. — Клянусь Мельпоменой, Господи Иисусе! Да барышня наша святые!
Алевтина заплакала, тайком смахивая слезы.
— Добрые какие барышня! Хорошие какие! Теперь Немчина нас не будет лупить! — ликовали грации, прыгая по сцене, как потешники на ярмарке.
— Хорошо, правда, Вася? — тихо сказала Агаша.
Василь не ответил. Он был просто не в силах отвечать. Пальчики Агаши несмело скользнули к нему в ладонь, и он поспешно отошел в сторону, испытывая стыд и жалость. Вот Юлия Павловна никогда бы не стала так просительно смотреть в глаза.
Агаша проводила певца взглядом, а потом посмотрела в ту сторону, куда ушла барышня.
Юлия Павловна сидела в беседке, как во время их первого разговора. Василь стоял в кустах сирени, не решаясь подойти. Потом осмелился.
Увидев его, Юлия Павловна густо покраснела и открыла книгу, которая до сих пор бесполезно лежала у нее на коленях. И сделала вид, что увлечена чтением.
Василь встал перед девушкой, ничего не говоря. Она тоже молчала и не поднимала головы. Оба испытывали странный стыд, хотя ни в чем не были виноваты.
Юлия Павловна не выдержала первой.
— Как вы себя чувствуете, Вася? — спросила она, и голос её дрогнул.
— Спасибо, мадемуазель. Всё очень хорошо.
Они еще помолчали.
— Как вам нравится книга? — спросил Василь вежливо, хотя думал вовсе не об этом.
— Весьма познавательна, — ответила барышня машинально.
— Что вам больше всего понравилось в ней?
— Стиль изложения. Написано до великолепия просто.
Порыв ветра бросил на лицо Юлии Павловны пряди распущенных волос. Она нервно перекинула их за спину.
— Погода сегодня чудесная, — сказал Василь после паузы.
— Ваша правда, — кивнула она. — Но, боюсь, к вечеру будет гроза.
— Это хорошо. Через неделю начнутся покосы, пусть лучше дожди прольются сейчас, сено будет добрым.
Юлия Павловна вдруг с треском захлопнула книгу.
— Нет, это не хорошо! — сказала она и выпятила подбородок.
Василь снова увидел карающего ангела. Глаза девушки метали молнии, а носик морщился.
— Что — не хорошо? — спросил он почти испуганно.
Ангел вскочил со скамейки и топнул ножкой.
— Все не хорошо! И то, как этот… обращался с вами! И все это не хорошо!
Василь заложил руки за спину и чуть наклонился, изучая кончики своих сапог.
— Мы крепостные, — напомнил он.
Юлия Павловна остыла так же внезапно, как и вспыхнула. Гневный румянец сбежал с лица, и она снова превратилась в бесплотную, бледную фею. Она покачнулась, и Василь подхватил девушку на руки, по-настоящему испугавшись. Барышня бессильно опустилась на скамейку, бережно им поддерживаемая. Он тоже сел рядом, наслаждаясь привычным уже горьковатым запахом, исходившим от ее кос и одежды.
— И… часто он вас?.. — шепотом спросила Юлия Павловна. Глаза ее превратились в два огромных омута, подернутых дымкой сострадания и печали.
— Нет, что вы. Это впервые, — легко солгал Василь.
Она вздохнула с облегчением, а Василь поклялся себе, что она никогда не узнает, что бывает на конюшне, откуда до барского дома не долетают ни стоны, ни крики.
— Алевтина рассказала мне… О ваших родителях…
Василь сразу отстранился. Старая болтунья! Ведь просил же не рассказывать никому. И Алевтина исправно молчала, берегла его тайну. До сего дня.