Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера
Шрифт:
Примерно в половине четвертого связист Ольбрихта генерал Фриц Тиле наконец сумел установить связь с Растенбургом. Он первым нарушил молчание, установленное после часа дня. Слышимость была очень плохая, и ему удалось узнать только то, что было покушение на жизнь Гитлера. Причем не было ясности, жив фюрер или мертв. В этих обстоятельствах Ольбрихт решил, что был прав, задержав выполнение плана «Валькирия», но теперь ему следует дать ход. И первые сигналы об этом появились около трех тридцати.
Приблизительно в это же время в Рангсдорфе приземлился самолет со Штауффенбергом на борту [33] . Штауффенберг и Хефтен наконец получили возможность дать выход эмоциям, которые едва сдерживали в течение трехчасового полета. Они поспешили на поиски машины, которая должна была их ждать, чтобы доставить на
33
Этот самолет был выделен генералом Вагнером. Господин фон Этцдорф присутствовал во время телефонного разговора с Вагнером. Он вспоминает, что Вагнер был очень озабочен, размышляя, правильно ли поступает. Вагнер сказал.
— Как вы считаете, Этцдорф, момент настал? Будем мы в этом участвовать или нет? И поддержит ли нас немецкий народ?
Этцдорф ответил:
— Когда народ поддержит, будет уже слишком поздно. Иногда необходимо иметь смелость пойти на непопулярные меры и проводить непопулярную политику
За участие в заговоре Вагнер был казнен.
34
Рассказы об этой части событий у разных авторов отличаются. Хефтен, вероятно, дозвонился до Бендлерштрассе, и они со Штауффенбергом говорили по очереди. В «Рубашке Несса» ничего не сказано о задержке из-за отсутствия машины. В «Немезиде» именно Хефтен утверждает, что Гитлер мертв, но и Гизевиус и Ширер считают, что Штауффенберг по телефону требует от Ольбрихта, чтобы тот привел в действие план «Валькирия». По словам Георги, по телефону разговаривал только Хефтен. План «Валькирия» начал выполняться в 15.50.
Делия Циглер, одна из секретарей, работавших и на Штауффенберга, и на Ольбрихта, вспоминает, что в тот день, когда сотрудникам сообщили о смерти Гитлера, несколько минут царило гробовое молчание. Одни в душе ликовали, другие оцепенели от ужаса, но всех объединяло одно: никто не осмеливался произнести ни слова. Полковник Бодо фон дер Гейде, убежденный нацист, полчаса молча просидел в своем кабинете, не в силах осознать факт, что Гитлера больше нет. Большинство сотрудников не знали, что именно произошло в Растенбурге, и к вечеру всеобщая нервозность возросла. В конце концов Гейде и еще один офицер — полковник Франц Гербер — потребовали объяснений у Ольбрихта, который, зная об их настроениях, отказался с ними разговаривать. Тогда эти офицеры втайне отправили на оружейный склад грузовик за оружием и боеприпасами.
Телефонный звонок из Рангсдорфа вдохнул жизнь в заговорщиков. Около четырех часов начали рассылаться приказы, предусмотренные планом «Валькирия». Дядя Бонхёффера — генерал фон Хазе, являвшийся военным комендантом Берлина, а также членом Сопротивления, — получил инструкции по телефону. На территории Германии все командиры получали приказы по телефону. Гелльдорфу было приказано готовиться к активным действиям. После этого Ольбрихт отправился выполнять свою самую трудную задачу — убедить своего командира — генерала Фромма — присоединиться к заговорщикам. Это было очень вовремя. Ведь приказы, о которых он ничего не знал и которые уже рассылались для руководства, были подписаны его именем, его и Штауффенберга.
Фромм слушал сообщение об обстановке на фронтах, когда доложили о приходе Ольбрихта, и прервал докладчика, чтобы узнать, зачем пожаловал начальник общего управления ОКХ. Не теряя времени, Ольбрихт сообщил, что Гитлер убит. Фромм сразу поинтересовался источником информации. Тогда Ольбрихт сослался на звонок Фельгибеля из Растенбурга [35] .
— Я предлагаю в создавшейся ситуации, — сказал Ольбрихт, — отправить всем командирам армии резерва кодовое слово «Валькирия», установленное для непредвиденных обстоятельств внутри страны, и тем самым передать всю исполнительную власть вооруженным силам.
35
В разных источниках события того дня на Бендлерштрассе описываются по-разному В 1954 году, то есть через десять лет после того памятного дня, адъютант Фромма Бартрам написал интересный и весьма подробный рассказ, сохранившийся в архивах Кобленца. Он обрисовал события такими, как их видел Фромм, и пролил свет на свою собственную деятельность 20 июля, которая ясно показала общую неэффективность организации заговорщиков на Бендлерштрассе. Бартрам, в результате ранения потерявший ногу, пользовался относительной свободой передвижения и часто пользовался неохраняемой дверью в дальнем конце комнаты, где был заперт Фромм. Он контактировал со многими офицерами на Бендлерштрассе, причем большая часть из них не знала, что происходит, и выполняла свои повседневные обязанности. Он попытался получить помощь генерала Кеннеса, кабинет которого располагался на четвертом этаже, а также несколько раз беседовал с Корцфлейшем. Когда ночью того дня Фромм снова обрел свободу и власть, он поручил именно Бартраму сформировать расстрельную команду.
К несчастью, Фромм не был готов принимать участие в решительных действиях такого рода, во всяком случае, до тех пор пока полностью не прояснит для себя ситуацию. Он сказал, что должен лично переговорить с Кейтелем. Ольбрихт, вполне уверенный в себе и желавший во что бы то ни стало перетянуть своего командира на сторону заговорщиков, сам снял трубку телефона на столе Фромма и попросил срочно соединить его с Растенбургом. Проблем со связью не было, и очень скоро к телефону подошел Кейтель.
— Что случилось в ставке? — спросил Фромм. — В Берлине ходят самые ужасные слухи!
— Какие еще слухи! — возмутился Кейтель. — Здесь все нормально.
— Говорят даже, что фюрера убили!
— Ерунда! — объявил Кейтель. — Покушение было, это правда, но, к счастью, неудачное. Фюрер жив, отделался мелкими царапинами. Но где, скажите на милость, сейчас находится ваш начальник штаба граф фон Штауффенберг?
— Он еще не вернулся.
После этого разговора Фромм понял, что никакие действия не нужны. Ольбрихт не знал, что сказать. Он слышал весь разговор, и все, что ему оставалось делать, это вернуться в свой кабинет и все как следует обдумать. Поскольку первые приказы «Валькирии» уже ушли, он оказался в чрезвычайно затруднительном положении. Он представил себе, как войска начали движение к Берлину, и похолодел. Куда же подевался Штауффенберг!
Штауффенбергу и Хефтену понадобилось три четверти часа, чтобы добраться до Бендлерштрассе. Они прибыли почти одновременно с генералом Беком, который беспрепятственно вошел в здание, одетый в гражданский костюм, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не делать переворот, который он номинально возглавлял, слишком милитаристским. Штауффенберг, который больше всего на свете желал немедленно включиться в работу, взбежал по лестнице в кабинет Ольбрихта и доложил обо всем, что видел собственными глазами. Он клялся, что Кейтель лжет. Гитлер не мог уцелеть. Если он и не погиб на месте, то определенно получил тяжелейшие ранения и теперь доживает свои последние минуты. Переворот должен продолжаться.
Штауффенберг сразу начал действовать. Гелльдорфу было сказано прибыть на Бендлерштрассе. Первые приказы «Валькирии» были отправлены командирам подразделений армии резерва в Германии. А что происходит в Париже? Штауффенберг позвонил Хофакеру, рассказал о страшном взрыве и потребовал, чтобы тот приступил к выполнению своей части плана. Он заверил Хофакера, что переворот развивается полным ходом, в данный момент войска занимают правительственные учреждения. Обрадованный и взволнованный Хофакер тут же направился проинформировать своего командира — генерала Штюльпнагеля.
Когда приехал Гелльдорф в сопровождении Бисмарка и Гизевиуса, им показалось, что на Бендлерштрассе странно пусто и спокойно. Никакой дополнительной охраны, равно как и признаков чрезвычайной ситуации, никто даже не проверяет пропуска. Они вошли в здание и поднялись в кабинет Ольбрихта. Только Гизевиус не мог справиться с волнением, оказавшись внутри «нервного центра переворота, который они все так долго ждали». Их встретили Ольбрихт и Бек. К своему удивлению, Гизевиус увидел и Штауффенберга, который стоял у стола Ольбрихта. Он лучился радостью и торжеством. Ольбрихт сообщил прибывшим то, что он считал официальной информацией о смерти Гитлера, сказал, что переворот — задача армии, а полиция должна предоставить себя в распоряжение армии. Он вещал с пафосом, по словам Гизевиуса, словно актер, произносящий хорошо заученную роль, пока его не перебил Бек.