Июнь 41-го. Окончательный диагноз
Шрифт:
Пять тысяч грузовых автомобилей могли перевезти это «боевое ядро» одним рейсом, максимум — двумя. Грузовики были: по состоянию на 22 июня 1941 г. в составе ЮЗФ числились 19 351 «полуторка» и 12 316 трехтонных ЗИС-5 [55]. С момента объявления открытой мобилизации машин в армии должно было стать гораздо больше. Тягачей для транспортировки артиллерии было 6865 единиц, включая 1142 «Комсомольца», что на 268 единиц превышало расчетную штатную потребность (и это не говоря уже о том, что 45-мм противотанковую пушку мог буксировать любой автомобиль). [152]
Наконец, никто не отменял и самый производительный вид наземного транспорта, т. е. железную дорогу — благо Ковель и Львов были крупнейшими ж/д узлами, куда сходятся пути со всей Западной Украины. Самый тяжелый и объемный груз — боеприпасы — везти было незачем, их и без того заготовили в приграничной полосе в огромном количестве. В целом, при наличии командования, обладающего волей и способностью к проявлению инициативы, перебросить второй эшелон пехоты фронта к границе можно было за 2–3 дня.
Могли ли дивизии первого эшелона фронта продержаться 2–3 дня? Однозначного ответа на такой вопрос не существует. И никакой современный суперкомпьютер с программой моделирования боевых действий ответа не даст, т. к. в чудо-машину надо ввести некий очень спорный параметр: «моральная устойчивость войск». Финны на «линии Маннергейма», при гораздо худшем (для них) соотношении сил продержались три месяца. 41-я стрелковая дивизия удерживала Рава-Русскую до 15.00 27 июня. Гарнизоны отдельных ДОТов сопротивлялись до конца июня. 13-я застава 90-го погранотряда сражалась одиннадцать суток… Обращаясь к боевому Уставу ПУ-39, мы видим, что оборона против численно превосходящего противника считалась нормой, а вовсе не «форс-мажором», и при наличии сотен железобетонных ДОТов Владимир-Волынского, Струмиловского и Рава-Русского укрепрайонов такая оборона могла быть устойчивой. По крайней мере — в рамках указанного 2–3-дневного срока.
Читателю, возмущенному цинизмом автора, который «в мягком кресле перед монитором рассуждает, кому и как надо было воевать», хочу напомнить, что война — дело плохое и жестокое, сантименты там излишни. В сложившейся ситуации у бойцов приграничных дивизий выбор был невелик: или честная смерть в бою, или гибель в немецком лагере для военнопленных. Статистика сегодня хорошо известна: две трети пленных лета 41-го года до весны следующего года не дожили; боевые безвозвратные потери за 2–3–4 дня упорной обороны могли быть значительно меньшими.
Второй вариант. После первых же выстрелов начать отвод войск из «Львовского выступа» на восток, на рубеж рек Стырь, Иква, Серет, или еще дальше — за реку Случь, к укреп-районам на «старой границе». Это позволило бы значительно сократить протяженность линии обороны, вдвое уплотнить боевые порядки (за счет соединения на новом рубеже войск первого и второго эшелонов фронта), выиграть время для организованного и полного отмобилизования стрелковых дивизий второго эшелона. На первый взгляд такое решение представляется благоразумным и даже «гуманным». Таким бы оно и было (за исключением неуместного на войне эпитета «гуманный»), если бы его приняли за месяц до 22 июня. В реальной же обстановке подобный образ действий имел существенные недостатки и создавал дополнительные проблемы.
Прежде всего напомним, что Устав определяет отход как «самый сложный вид маневра». Отвести войска на 100–200 км, сохранив при этом управляемость, сохранив по крайней мере некоторую часть тяжелого вооружения, — задача непростая. Для пехоты оторваться от преследующих моторизованных частей противника трудно, оторваться от авиации невозможно в принципе, и войска, вышедшие из укреплений и вытянувшиеся в походную колонну, превращаются в идеальную мишень для бомбовых ударов.
Горы боеприпасов, сосредоточенных в приграничной полосе, в таком варианте пришлось бы с неизбежностью бросить (за три дня автомобилями нельзя вывезти то, что три месяца завозили вагонами). Оборонительные сооружения на «старой границе» были значительно слабее, а времени на их переоборудование уже не было. Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и моральный фактор — после всей трескотни про непобедимую Красную Армию и «советский пограничный столб, о который разобьет голову любой агрессор», начинать войну с отступления на 200 км было чревато…
Третий вариант. Использовать свое «главное конкурентное преимущество» и нанести удар мехкорпусами во фланг и тыл главной группировки противника. Очертания границы создавали к тому идеальные условия: еще не сделав ни одного выстрела, 4-й и 8-й мехкорпуса нависали над глубоким тылом ГА «Юг»; третий «богатырь» (15-й мехкорпус) по двум шоссейным дорогам (Броды, Львов и Золочев, Львов) мог присоединиться к ним в течение 1–2 дней. Только эти три мехкорпуса в совокупности имели 2,5 тыс. танков, в т. ч. 720 новейших КВ и Т-34.
Наступление танковых соединений на запад, по линии Жешув, Тарнув, и на север, через Билгорай на Люблин, многократно отрабатывалось — и при составлении оперативных планов наступательной операции ЮЗФ, и в ходе многочисленных командно-штабных игр. [93, 153] Точно так же, многократно и в разных вариантах рисовались «красные стрелочки», протянувшиеся от Ковеля через Хелм на Люблин. Маршруты выдвижения, рубежи и направления атак были многократно изучены, так что «смелая импровизация» в данном случае и не требовалась. Выдвигавшийся к Ковелю 22-й мехкорпус был, конечно же, слабее своих «южных собратьев», но худо-бедно 700 танков, включая 31 КВ, в его составе были.
Оперативное построение группировки противника также способствовало успеху удара мехкорпусов. Сосредоточив большую часть стрелковых дивизий у северного основания «Львовского выступа», командование вермахта с неизбежностью ослабило фланги (см. рис. 2). В полосе Перемышль, Санок у немцев была одна легкопехотная и две охранные дивизии, т. е. порядка 1,5 «расчетных дивизий». Севернее Перемышля на 40-км участке границы по р. Сан, включая важный дорожный узел Ярослав, у немцев было всего две пехотные дивизии. На направлении Любомль, Хелм две пехотные дивизии вермахта должны были обеспечить 50 км фронта. Ситуация усугублялась еще и тем, что немецкое командование контрудар крупных мехчастей противника не ожидало (см. предыдущую главу, «план Берта»), численность советской танковой группировки оценивало вдвое меньше реального, а про существование танков КВ и Т-34, неуязвимых для основной немецкой противотанковой 37-мм пушки, даже не догадывалось.
Если бы реальная боеспособность мехкорпусов Красной Армии соответствовала их технической оснащенности, то дело закончилось бы окружением и разгромом немецкой ГА «Юг» с очевидными последствиями, причем не оперативного, а стратегического масштаба, для всей группировки вермахта на Восточном фронте. С учетом нашего сегодняшнего знания о боеспособности Красной Армии, квалификации ее командиров и готовности воевать ее бойцов, можно с непреложной уверенностью утверждать, что контрнаступление мехкорпусов закончилось бы полным их разгромом, потерей всей боевой матчасти, гибелью или пленением личного состава.