Июнь-декабрь сорок первого
Шрифт:
Вдруг, уже в конце июля, раздается радостный крик редакционной стенографистки Жени Ельшанской:
– Звонят из Гомеля! У телефона Поляков!..
Бегу на наш узел связи. За мной целый хвост редакционных сотрудников. Хватаю трубку. Да, и впрямь Поляков. Не успел его спросить, где он пропадал, как здоровье. Слышу, докладывает:
– У меня много материалов...
Ни словом не обмолвился, что ранен, что еле ходит. Об этом мы узнали, когда его доставили самолетом в Москву. Предстал передо мной, опираясь на суковатую палку, вырубленную где-то в белорусском
Выяснилось, что с момента исчезновения он все время находился в 24-й Железной Самаро-Ульяновской дважды Краснознаменной дивизии генерала К. Н. Галицкого. Той самой, которая в 1918 году послала Ленину широко известную телеграмму: "Дорогой Владимир Ильич! Взятие вашего города - это ответ на вашу одну рану, а за вторую - будет Самара!" Той, которой Ильич отвечал: "Взятие Симбирска - моего родного города - есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все жертвы. Ленин".
26 июня передовые части этой дивизии столкнулись с 19-й танковой дивизией из армейской группы генерала Гота. Поляков оказался в 300 метрах от гаубичной батареи лейтенанта Попова. Свыше тридцати фашистских танков атаковали ее. Батарейцы повели огонь прямой наводкой. Поляков пробрался к ним. Насчитал перед огневой позицией батарей 18 уничтоженных танков. Спрашивает:
– Чья работа? Кто столько подбил?
Командир батареи, не спуская глаз с недалекой опушки леса, ответил:
– Счет у нас общий...
Два дня длился почти непрерывный бой. Не сумев сокрушить нашу действительно железную дивизию, немцы решили обойти ее и продолжать свое движение вперед.
Вскоре с вражеского самолета посыпались листовки: "Вы окружены со всех сторон. Ваше положение безнадежное. Сдавайтесь в плен..." На обороте каждой листовки имелась схема окружения.
– Ну, что ж, за ориентировку спасибо, - сказал спокойно Галицкий и поставил задачу разведчикам: - Проверить правильность схемы.
А ночью он собрал начальствующий состав дивизии и объявил:
– Мы оказались во вражеском тылу. Надо прямо и открыто сказать это всем бойцам. Да, в тылу - и никакой паники! Будем с боями отходить в сторону фронта, чтобы соединиться с главными силами Красной Армии! Сегодня мы переходим на положение войск, действующих в тылу врага. Будем бить фашистов, не давая им покоя ни днем, ни ночью...
Комдив тут же изложил законы боя и жизни в тылу врага, "законы генерала Галицкого", как их окрестили в дивизии.
– Вот так и воевали, - сказал Поляков, - и это главное, о чем я хочу написать.
Писать свои очерки он взялся немедленно. И вот - первый из них, сверстанный подвалом на шесть колонок. Прочитал я его в присутствии автора. Понравились. Но редактор есть редактор. Ему положено не столько восторгаться хорошим материалом, сколько с максимальной строгостью вчитываться в каждую строку и "вырубать" все лишнее. Лишними мне показались и были тут же "зарублены" начальные строки очерка. Начинался он так:
"С утра я прямо направился к палатке генерала. Он сидел за картой, продумывая донесения начальника разведки...
Вот удобный момент. Сейчас сразу узнаю все на свете...
– Доброе утро, товарищ генерал-майор!
– Доброе утро!
– хмуро ответил генерал, не глядя на меня.
– Можно около вас немного поориентироваться?
– Оставьте меня! Мне надо воевать, а не корреспондентов ориентировать. Ступайте!
Ошеломленный, я пробормотал, что хочу поближе познакомиться с обстановкой...
– Я повторяю: ступайте!
– грозно взглянув на меня, отрезал генерал.
Я решил немедленно уехать от Галицкого. Я чувствовал себя несправедливо обиженным... Нет, ни минуты больше не останусь здесь! Поеду к Закутному..."
А спустя час-два развернулся встречный бой дивизии Галицкого с немецкими танками. Поляков увидел людей в бою и сказал: "Нет, никуда я отсюда, от Галицкого, от этих чудесных людей, не поеду!.."
Как раз эти строки я снял, сказав автору:
– Вот что, товарищ старший политрук: это, конечно, интересно, так сказать "конфликтная" ситуация. Но сейчас она ни ко времени, ни к месту. Сохраните, когда-нибудь напечатаете...
Я предполагал, что всего будет пять, от силы - шесть очерков. Но с каждым новым очерком все шире разворачивалась одиссея героического похода дивизии по тылам врага. Интерес читателей к этим очеркам нарастал, как снежный ком. Когда случались перерывы, немедленно раздавались нетерпеливые телефонные звонки: читатели торопили автора, сетовали на редакцию.
Однажды позвонил мне М. И. Калинин, вручавший Полякову орден Красного Знамени за подвиг на финской войне:
– Я помню вашего Полякова... Почему нет продолжения его очерков?..
– Не успевает писать, еле держится на ногах, - объяснил я и рассказал Михаилу Ивановичу о состоянии здоровья корреспондента.
Помолчав минуту, Калинин сказал:
– Хорошие очерки, очень нужные... Передайте это Полякову.
После звонка всесоюзного старосты я сказал Полякову, чтобы он не комкал, не ужимал материал, которым располагает.
– Будем печатать ваши очерки хоть месяц, - пообещал я.
Так и получилось. Лишь 6 сентября был опубликован последний трехколонник. В него мы заверстали и портрет автора.
Очень мне нравится этот портрет. Столько невзгод пережил человек, а взирает на мир с пожелтевшего газетного листа таким добрым, таким спокойным взглядом. Прекрасно его молодое лицо, с тонкими, удивительно правильными чертами. И во всем остальном такая же правильность. Строго соответствует тогдашним армейским требованиям короткая стрижка густой, темной шевелюры. На гимнастерке - ни единой морщинки, как влитые лежат на обоих плечах ремни.