Из Багдада в Стамбул
Шрифт:
Невероятно, но дух имеет огромную власть над телом! Мое недомогание полностью исчезло, как будто его и не было, голова была холодной, а взгляд острым. Мы добрались до тропы пилигримов, обгоняя паломников и нищих, испускавших в наш адрес проклятья. Но мы этого не замечали. Вот миновали павшего мула и увидели, как двое парней снова заворачивают в саван полуразложившееся тело. Вонь стояла такая, что меня чуть не вырвало.
– Сиди, ты совсем бледный! – закричал Халеф и схватился за повод моего коня. – Остановимся, а то ты свалишься!
– Вперед!
– Нет,
– Нет, вперед!
Я думал, что кричу, но на самом деле, как оказалось, издавал какие-то нечленораздельные звуки. Лошадь моя, тем не менее, скакала во весь опор. Длилось это недолго, вдруг мне показалось, будто начало действовать сильное рвотное средство. Пришлось останавливаться. Заметив слизь и желчь, а также болевые ощущения, я крикнул из последних сил Халефу:
– Скачи дальше, оставь меня здесь!
– Как оставить? – спросил он ошарашенно.
– У меня чума!
– Чума?! Аллах керим! Как же так, сиди?
– Да. Я думал, что просто лихорадка. Теперь вижу точно – чума.
– Но ведь это ужасно!
– Да, уходи, ищи англичанина. Он позаботится о тебе. Он в Бирс-Нимруде или на канале Анана.
Я через силу выдавливал из себя слова. Вместо того чтобы бежать, Халеф схватил мою пылающую руку.
– Сиди, – сказал он, – разве я могу тебя бросить?
– Уходи!
– Нет, Аллах покарает меня, если я тебя покину. У тебя на зубах темная ржавчина, язык заплетается. Да, это чума, но я ее не боюсь. Кто останется при сиди, когда он страдает? Кто помолится за него, если он, не дай Бог, умрет? О эфенди, как мне жаль тебя! Давай, я помогу тебе забраться в седло, мы поищем место, где я смогу за тобой ухаживать.
– Ты в самом деле способен на это, Халеф?
– Во имя Аллаха, господин! Я не оставлю тебя!
– Я не забуду этого. Может, продержусь еще какое-то время. Поехали за персами?
– Сиди, тебе не нужно…
– Вперед же!
Я дал шпоры вороному, и Халеф волей-неволей последовал за мной. Вскоре я вынужден был умерить свой пыл, в глазах снова потемнело, и я во всем доверился Халефу, взявшему на себя бразды правления. Каждый шаг лошади отзывался болью в голове, я не видел, кто нам попадался по дороге, а только крепко цеплялся двумя руками за седло.
Через довольно долгое время мы нагнали караван, и я попытался различить, кто же его составляет. Безмолвно промчались мы через жуткие миазмы, но искомого я не обнаружил.
– Ты не увидел их, Халеф? – спросил я, когда мы добрались до головы каравана.
– Нет.
– Тогда давай завернем левее. Они не могли уклониться вправо. Видишь птиц над караваном?
– Да, стервятников, господин.
– Они выискивают падаль по запаху. Смотри, один полетел левее, к нам. Я беспомощен, полагаюсь на тебя.
– А если он ринется в бой, сиди?
– В таком случае моя душа поборет болезнь. Вперед!
Процессия исчезла слева. Мы скакали, как могли быстро.
– Вон, эль-бюдж [19] ,
– Падает или кружит?
– Кружит.
– Скачи так, чтобы мы оказались как раз под ним. Он замечает или дерущихся людей, или готовую жертву.
Десять минут прошли в тишине. Несмотря на слабость, я подготовил ружье. Расстояние не смутило бы меня, если бы не мое состояние… При этом я заметил, насколько я ослабел – тяжелая двустволка, которую я когда-то легко удерживал одной рукой, казалась мне сегодня многокилограммовой гирей.
19
Эль-бюдж – бородач (араб.).
– Сиди, смотри, лежат тела! – крикнул Халеф, протягивая руку.
– Скорее туда!
Мы подъехали, и жуткая картина, открывшаяся нам, навсегда запечатлелась в моей памяти. На земле, в отдалении, распростерлись пять тел. В страшном волнении я спрыгнул с коня и наклонился над первым. Кровь стучала молоточками в ушах и руки дрожали, когда я отворачивал воротник накидки с лица трупа. Это был Садык, немой, который сбежал от нас в горах Курдистана.
Я побежал дальше. Следующей была Хальва, верная старая служанка, убитая одной пулей в висок.
Одновременно Халеф вскрикнул:
– Вай! Это же жена перса!
Я подскочил. Да, это была она – Джанна, краса и гордость Хасана Арджира. Ее тоже застрелили, а рядом, с откинутой рукой, будто хотел заслонить ее от пули, распростерся сам Хасан, присыпанный песком и пылью. Его раны свидетельствовали о дикой схватке – даже на руках были ссадины и порезы.
Обезумев от боли, я вскричал:
– Мой Бог, почему же он мне не поверил?!
– Да, – мрачно произнес Халеф. – Он сам во всем виноват. Он верил своему предателю больше, чем тебе. А там еще кто-то. Подойдем.
Дальше всех лежала женщина на взбитом копытами песке. Это была Бенда.
– Аллах проклянет агу, это он ее убил.
– Нет, Халеф! Ты узнаешь кинжал, который торчит в ее сердце? Я одолжил его ей. Ее рука еще недавно сжимала его рукоять. Ага оттащил ее от других; вот следы ее ног на песке. Наверное, она ранила его, а потом сама себя убила, когда не могла больше сопротивляться. Хаджи Халеф Омар, я остаюсь здесь. Я лягу рядом с ними!
– Сиди, в них уже нет жизни, они мертвы, мы не сможем их оживить, но способны отомстить!
Я не ответил. Она лежала передо мной, бледная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, как будто забывшись тяжелым сном. Голова у меня горела, позвоночник больше не держал тело, колени подогнулись, и я медленно опустился на песок. У меня было ощущение, что я погружаюсь, все глубже и глубже, сначала в голубоватую, а потом во все более темную бездну – без остановки, без дна, без конца, и на отдалении миллиона миль я слышал слабеющий голос Халефа: «Сиди, сиди, очнись, мы должны отомстить!..»