Из бездны
Шрифт:
– Братишка? Где ты?
Мне послышалось какое-то движение за спиной. Я резко обернулась – никого. Ворона. Посмотрела на меня и улетела, виляя между стволов.
– Роберт! Ты меня слышишь?
В тридцати метрах – забор, граница школьной территории, а дальше – только луга и проселки к побережью. Я прислонилась к древесному стволу и вслушалась.
Ты подтвердишь, Доска. Если кто-то из моих корешей спросит, так и скажешь – да, так и было, Герард это сделал. Никто не верил, что он решится, а он сделал. Он сумасшедший, этот Герард.
Животик у котенка лопнул от жара, наружу вывалились внутренности… кишки, что ли… Педер отвернулся. Герард, этот псих, попытался прикурить от тлеющего трупика.
– Чувствуете? – спросил он, ухмыляясь. – Теплее стало… не так холодно. А то замерз – сил нет. Теперь получше…
Прошло восемь месяцев, и вдруг именно сегодня они ни с того ни с сего решили, что я на них донесла, и надумали отыграться на брате. Я ничего не понимала. Кто-то, наверное, еще, кто-то еще, кроме меня, видел их в тот день. Больше объяснить нечем. Я никому ничего не говорила. Но почему все это выплыло только сейчас?
– Слышь, Доска, он здесь.
Откуда? С другой стороны, из-за можжевельника… Роберт сидит на корточках, опустил голову, из носа капает кровь. Глаза закрыты, спит он, что ли… спущенные мокрые брюки – описался от страха. Они что-то напихали ему в трусы – шишки, сучья, вырванные страницы из его учебника математики. Рот и ноздри забиты хвоей, из уха торчит окурок. И стоят полукругом, а с другой стороны – Педер и Ула.
– Что вы делаете? – крикнула я, и сама почувствовала, как фальшиво это звучит, потому что на самом деле мне стало легче – я ожидала худшего. А почему? Не знаю… им же на него наплевать, это мне они хотят отомстить, вот и мучают его.
– Ну что, даун хренов, легче стало? – Один из прихлебателей пнул его носком кроссовки. – Вставай! Смотреть противно, обоссанный с ног до головы. Это из-за тебя, Доска. Нечего было стучать на Герарда. Дошло наконец? Это из-за тебя он обоссался.
Я знала его – Герард вечно тусовался со своей кодлой в зале для пинг-понга, там я и видела этого верзилу из седьмого. Роберт мне как-то сказал, что он ему проходу не дает. А разве этот тип тоже был, когда Герард заживо сжег котенка? Не помню…
Когда я перешла в восьмой, нам роздали брошюры – как поступать в таких случаях. Сообщите куратору, учителям или ректору. Я только посмеялась. Будет в сто раз хуже. Если вы не решаетесь говорить с руководством школы, расскажите родителям. Вот так. Где они живут, те, кто написал эту брошюру? На луне? А может, и нет – просто им и в голову не приходит, что есть и такие родители, как наши.
Я осторожно взяла Роберта за подбородок и подняла изрисованное тушью лицо. На одной щеке мужской член с яйцами, на другой – свастика, на лбу надпись: «Осторожно – идиот». Глаза он так и не открывал, и я его понимала – кому охота смотреть на этот поганый мир?
– Это я виновата, – шепнула я. – Прости меня. Роберт.
– Хорош, а? – Один из парней почесал Роберта за ухом, как собаку.
Странно, очки на месте, хотя левое стекло, то, что я заклеила пластырем, заляпано грязью. Заушник погнут, но это легко починить… мне в голову лезли какие-то практические мысли – можно ли починить очки и что все-таки это лучше, чем если бы они раздавили стекла или вообще выбросили бы их в лесу. Пока школьная медсестра почешется, пока закажет новые, пройдет несколько недель, а без очков он почти ничего не видит.
Если есть начало, значит, есть и конец, прошептала я про себя, и конец всегда лучше, чем начало.
Села рядом с ним на корточки и обняла – я всегда так делала, пока он был маленький. Он дрожал как в ознобе, мелкой-мелкой дрожью, и сердце колотилось, как у испуганной птицы. Есть начало, есть, но плевать на него, на это начало. Только конец и в счет, потому что тогда начнется новая, совсем другая история, куда лучше, чем эта.
Не надо было мне шептать ему эти слова. У зверей ведь как – стоит жертве пискнуть, и охота начинается снова.
– Подвинься, Доска. Он еще не съел свой ланч.
Педер. Я даже не успела заметить… нет, не то чтобы не успела, заметила, наверное, но как бы вытеснила из головы, что и он, и Ула тоже здесь. Герарда не было, ему и не надо присутствовать – достаточно приказать своим прихлебателям: они ловят каждое его слово. А может, Педер и сам все это придумал – выслужиться захотел.
– Вот так и бывает со стукачками, Доска.
– Я ни на кого не стучала.
– Ясное дело. Не стучала. А кто там еще-то был? Мы с Герардом и тетка в киоске, а она ничего и не видела.
Повернулся к Роберту и начал – медовым, с подлянкой, голосом, Герарду подражал:
– Мы попросили твою сестрицу быть свидетелем, подумали – а вдруг нам не поверят? При этом, конечно, мы имели в виду не снютов [4] и не учителей. А твоя идиотка-сестра все поняла неправильно.
Остальные, похоже, толком не знали, что делать – пар уже вышел, нужно было, чтобы кто-то их подзадорил. Ула сорвал большой пучок травы и начал заталкивать в рот Роберту. Тот беспомощно мотал головой. Я рванулась на помощь, но кто-то схватил меня за волосы и оттащил в сторону.
4
Снют – жаргонная кличка полицейского (ср. коп, мент и т. д.).
– Вы только поглядите на его руки – проказа у него, что ли… Жри сено, идиот несчастный, и скажи сеструхе, чтобы не стучала…
Они насильно открыли ему рот и затолкали туда траву. И в нос тоже. Он отплевывался, я слышала позывы на рвоту… Никогда, никогда больше я не оставлю его одного… Я закричала… или услышала свой собственный голос и впилась ногтями в руку, державшую меня за волосы, выворачивалась, оказалась почему-то на животе… еще чья-то рука схватила меня за волосы… помочь пришли, сволочи. Земля и сосновые иглы лезли в рот, я отбивалась изо всех сил, пока они не заломили мне руки за спину и связали.