Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Коллектив авторов

1945

Леонид Вышеславский

Вступаем в немецкое село

Плющом от света отгорожены, стоят дома старинной моды: они из карт как будто сложены — из красных карт одной колоды. Я на село смотрю и думаю: здесь, может, тот фашист родился, с которым я в бою под Уманью за смерть ребенка расплатился… Ко мне рука за хлебом тянется, и женщина с голодным взглядом не устает шептать и кланяться… Я не могу ее — прикладом! Пускай борьба до бесконечности мне злом испытывает душу — нигде закона человечности в борьбе за правду не нарушу. Детей не брошу ради мщения в дыру колодезя сырую… Не потому ль в конце сражения я здесь победу торжествую?!

1945

Судеты

Семен

Гудзенко

Мое поколение

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты. На живых порыжели от крови и глины шинели, на могилах у мертвых расцвели голубые цветы. Расцвели и опали… Проходит четвертая осень. Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят. Мы не знали любви, не изведали счастья ремёсел, нам досталась на долю нелегкая участь солдат. У погодков моих нет ни жен, ни стихов, ни покоя, — только сила и юность. А когда возвратимся с войны, все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое, что отцами-солдатами будут гордиться сыны. Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется? Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен? Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, — у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен. Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Кто в атаку ходил, кто делился последним куском, тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском. Пусть живые запомнят и пусть поколения знают эту взятую с боем, суровую правду солдат. И твои костыли, и смертельная рана сквозная, и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, — это наша судьба, это с ней мы ругались и пели, подымались в атаку и рвали над Бугом мосты. …Нас не нужно жалеть: ведь и мы никого б не жалели. Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты. А когда мы вернемся, — а мы возвратимся с победой, все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, — пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду, чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы. Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям, матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя. Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем — все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

1945

Александр Жаров

Заветный камень

Холодные волны вздымает лавиной Широкое Черное море. Последний матрос Севастополь покинул, Уходит он, с волнами споря… И грозный соленый бушующий вал О шлюпку волну за волной разбивал… В туманной дали Не видно земли. Ушли далеко корабли. Друзья-моряки подобрали героя. Кипела вода штормовая… Он камень сжимал посиневшей рукою И тихо сказал, умирая: «Когда покидал я родимый утес, С собою кусочек гранита унес — За тем, чтоб вдали От крымской земли О ней мы забыть не могли. Кто камень возьмет, тот пускай поклянется, Что с честью нести его будет. Он первым в любимую бухту вернется И клятвы своей не забудет. Тот камень заветный и ночью и днем Матросское сердце сжигает огнем… Пусть свято хранит Мой камень-гранит, — Он русскою кровью омыт». Сквозь бури и штормы прошел этот камень, И стал он на место достойно… Знакомая чайка взмахнула крылами, И сердце забилось спокойно. Взошел на утес черноморский матрос, Кто родине новую славу принес… И в мирной дали Идут корабли Под солнцем родимой земли.

1943–1945

Михаил Исаковский

Враги сожгли родную хату…

Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою? Пошел солдат в глубоком горе На перекресток двух дорог, Нашел солдат в широком поле Травой заросший бугорок. Стоит солдат — и словно комья Застряли в горле у него. Сказал

солдат: «Встречай, Прасковья, Героя — мужа своего. Готовь для гостя угощенье, Накрой в избе широкий стол, — Свой день, свой праздник возвращенья К тебе я праздновать пришел…» Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только теплый летний ветер Траву могильную качал. Вздохнул солдат, ремень поправил, Раскрыл мешок походный свой, Бутылку горькую поставил На серый камень гробовой. «Не осуждай меня, Прасковья, Что я пришел к тебе такой: Хотел я выпить за здоровье, А должен пить за упокой. Сойдутся вновь друзья, подружки, Но не сойтись вовеки нам…» И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам. Он пил — солдат, слуга народа, И с болью в сердце говорил: «Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил…» Хмелел солдат, слеза катилась, Слеза несбывшихся надежд, И на груди его светилась Медаль за город Будапешт.

1945

Владимир Карпеко

2 мая 1945 года в Берлине

Еще невнятна тишина, Еще в патронниках патроны, И по привычке старшина Бежит, пригнувшись, к батальону. Еще косится автомат На окон черные провалы, Еще «цивильные» дрожат И не выходят из подвалов. И, тишиною потрясен, Солдат, открывший миру двери, Не верит в день, в который он Четыре долгих года верил.

1945

Петр Комаров

Сунгарийские болота

Ты вниз поглядел из окна самолета — И ты не увидел привычной земли: Глухие разводья, протоки, болота, Озера и топи лежали вдали. Там чахлые травы шептались и дрогли, И плакали чибисы, злясь на судьбу. И серая цапля, как иероглиф, Стояла, — должно быть, с лягушкой в зобу. Бездонные топи. Озера, болота — Зеленая, желтая, рыжая мгла. Здесь даже лететь никому неохота. А как же пехота все это прошла?..

1945

Дальневосточный фронт

Григорий Корин

«Еще кого здесь выжечь хочет…»

Еще кого здесь выжечь хочет Пороховая эта мгла? Последний житель, Черный кочет, — Все, Что осталось от села. Огнем и кровью все пол'uто — И штык, и скатка, и душа, И только небо не разбито На переходе рубежа.

1945

Виктор Лузгин

«Далекий сорок первый год…»

Виктор Лузгин погиб на фронте в 1945 году.

Далекий сорок первый год. Жара печет до исступленья. Мы от границы на восход Топтали версты отступленья. Из деревень, в дыму, в пыли, Шли матери, раскинув платы. Чем мы утешить их могли, Мы, отступавшие солдаты? Поля, пожары, пыль дорог, Короткий сон под гулким небом, И в горле комом, как упрек, Кусок черствеющего хлеба.

1945

Самуил Маршак

Берлинская эпиграмма

«Год восемнадцатый не повторится ныне!» — Кричат со стен слова фашистских лидеров. А сверху надпись мелом: «Я в Берлине» И подпись выразительная: «Сидоров».

1945

Сергей Наровчатов

Солдаты свободы

Полощут небывалые ветра Наш гордый флаг над старым магистратом. И город взят. И отдыхать пора, Раз замолчать приказано гранатам. А жителей как вымела метла, В безлюдном затеряешься просторе… Как вдруг наперерез из-за угла Метнулось чье-то платьишко простое. Под ситцевым изодранным платком Иззябнувшие вздрагивают плечи… По мартовскому снегу босиком Ко мне бежала девушка навстречу. И прежде чем я понял что-нибудь, Меня заполонили гнев и жалость, Когда, с разбегу бросившись на грудь, Она ко мне, бессчастная, прижалась. Какая боль на дне бессонных глаз, Какую сердце вынесло невзгоду… Так вот кого от гибели я спас! Так вот кому я возвратил свободу! Далекие и грустные края, Свободы незатоптанные тропы… — Как звать тебя, печальница моя? — Европа!