Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Коллектив авторов

Январь 1943

Ленинград

Полина Каганова

Трамвай № 28

Широкою стеной окопов Изрыт врагом передний край, А рядом, будто в землю вкопан, Стоит израненный трамвай. Без света, без колес, без окон, Покрытый ржавой пеленой, Вокруг него идет жестокий, Свирепый, неумолчный бой. Гремит гроза войны над Стрельной, Ракет взвиваются огни, Лишь ветер песней колыбельной Качает узкие ремни, Лишь солнца золотая каска Мелькает в скатке облаков, Как слезы, он роняет краску С крутых обугленных боков. В своем немом оцепененье Неслышно третий год стоит, И легких рук прикосновенье В себе, как память, он хранит. Те руки ласково сжимали Стальную руку рычага, Они безжизненно упали Под грозным натиском врага, И кровь вплелась венком багровым В колосья спелые волос, — Но продолжался бег суровый Осиротевших вдруг колес. И он в предутреннем тумане Пополз, вставая на дыбы, И грузно врезался тараном В полусгоревшие столбы, А ветер рвался зло и колко, Пургой и холодом дыша, И разлеталась

на осколки Его железная душа. Так третий год среди окопов, Там, где врага передний край, Стоит, как будто в землю вкопан, Войной израненный трамвай. Но час придет, на рельсах снова Сверкнет оправа колеса — Об этом говорят сурово Орудий наших голоса.

1943

Ленинград

Дмитрий Ковалев

На ничьей земле

Над фиордами на сотни верст — Ветром оголенная скала. В холоде высот — Щепотка звезд. Ночь сияньем их заволокла. Страшное название «ничья» У земли меж двух передовых. Слышно замерзание ручья В стылой глубине, В камнях седых. Даже слышно, как молчат снега, Как скользит по ним небесный свет, И не слышно, словно нет врага. Неожиданности — словно нет… Гибель затаилась, не слышна. Кто погибнет — чувствует: близка. И невыносима тишина, И необходима для броска.

1943

Борис Котов

Последнее письмо

Борис Котов (род. в 1909 г.) весной 1942 г. ушел в армию и стал минометчиком в стрелковой части. Погиб смертью храбрых 29 сентября 1943 г. в бою на днепровском плацдарме. Борису Александровичу Котову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В полночь холодно, в полдень жарко, Ветер хочет всю пыль смести. Остается рабочий Харьков Вехой, пройденной на пути. Войны слева и войны справа, В центре — смертная карусель. И задумчивая Полтава Перед нами лежит, как цель. Плач старухи и крик девчурки На развалинах изб стоит. Я завидую ныне Шурке [5] , Что в Донбассе ведет бои.

5

Шура — брат поэта.

22 августа, 1943

Михаил Луконин

Фронтовые стихи

Если б книгу выдумывал я, Все б описал по-иному: Цвет крови на траве, Цвет крови на земле, на снегу, — Вид убитого парня на черном снегу, у разбитого дома. Что такое — ползти, наступать и стрелять по врагу. Если бы я назвал эту книгу «Фронтовыми стихами» И она превратилась бы в тонну угластых томов, То она пригодилась бы фронту: Глухими ночами Ею печь в блиндаже разжигал бы сержант Иванов. Вот он печь растопил, мой сержант Иванов, и не спится — Руки греет над ней, удивляется: ночи глухи! В белый парус снегов загляделась большая бойница, Месяц ходит вокруг. Это есть фронтовые стихи! Вот сержант Иванов письма пишет на противогазе: Как живет, где живет, что дела и харчи неплохи, Что пора бы домой, — ждешь меня? Обращаясь с наказом: Ты себя береги!.. Это есть фронтовые стихи! Вот сержант Иванов в атаку выводит пехоту. Сам в цепи. И бегут, выдвигая штыки. Пот стирает с лица Иванов (он устал от тяжелой работы), Улыбнулся друзьям. Это есть фронтовые стихи! Вот Иваново-город. Снег идет. Темновато. В клубе «Красная Талка» — собранье. Ткачихи тихи. Иванова, ткачиха, читает письмо от сержанта, Все встают и поют. Это вот — фронтовые стихи! Фронтовые стихи — это чувство победы, такое, Что идут и идут неустанно на подвиг и труд, Все — туда, где земля стала полем последнего боя. Иногда умирают там. Главное — это живут!

1943

Михаил Львов

«Чтоб стать мужчиной — мало им родиться…»

Чтоб стать мужчиной — мало им родиться, Чтоб стать железом — мало быть рудой: Ты должен переплавиться. Разбиться. И, как руда, пожертвовать собой. Готовность к смерти — тоже ведь оружье. И ты его однажды примени. Мужчины умирают, если нужно, И потому живут в веках они.

1941–1943

Григорий Люшнин

Гайка

Бейте, бейте шомполами, — Все равно не закричу! На решетке, сжав зубами, Гайку ржавую верчу, На свободе быть хочу! Вот она, друзья, смотрите! До нее подать рукой, И я знаю, как мне выйти В мир из камеры сырой, Хоть и смотрит часовой. Смотрит, грубо окликая, С вышки пули сыплет вниз. Есть ли сила в нем такая Задержать меня — не знаю. Я ведь гайку перегрыз.

1943

Концлагерь

Ней-Бранденбург

Марк Максимов

Баллада о часах

Мы немца в полночь навестить хотели. Разведчик сверил время. И — в седло! Следы подков запрыгали в метели, И подхватило их, и — понесло… Но без него вернулся конь сначала, а после — мы дошли до сосняка, где из сугроба желтая торчала с ногтями почернелыми рука. Стояли сосны, словно часовые. И слушали мы, губы закусив, как весело — по-прежнему живые — шли на руке у мертвого часы. И взводный снял их. Рукавом шершавым сердито льдинки стер с небритых щек и пальцем — влево от часов и вправо — разгладил на ладони ремешок. — Так, значит, в полночь, хлопцы! Время сверьте!.. И мы

впервые поняли в тот час, как просто начинается бессмертье, когда шагает время через нас!

1943

Немецкий тыл

Михаил Матусовский

Баллада о танке капитана Половчини

Тяжелый танк вступает в бой… Он обгоняет пламя, Мостя дорогу за собой Фашистскими телами. Как мертвецов на берега Выносит в час прибоя, Их смерть бросает на снега В застывших позах боя. Вот этот лег, упав вперед, — Пришла к нему расплата: Землей набит открытый рот, Земля в руке зажата… …Но танк уже исчез в дыму. Где след его найдете? Враги подобрались к нему На трудном повороте. Мотор заглох как неживой, И, пользуясь моментом, Его накрыли с головой Пылающим брезентом. Но чтоб не думали враги, Что сдастся он без боя, Водитель сдвинул рычаги Слабеющей рукою. Танкистов мучила жара, И немцам страшно стало, Когда пошла на них гора Горящего металла. Он взял рубеж рывком одним, Он шел неудержимо. Летели по ветру за ним Седые космы дыма… Отброшен враг, огонь погас, И бой притих в долине. Из уст в уста идет рассказ О танке Половчини. Он возникает тут и там Как мститель в самой гуще, И настигает капитан Идущих и бегущих. Клубится в поле снежный прах На узком перекрестке. Трещат у танка на зубах Машины и повозки. Он через рвы летит вперед — В глазах мелькают пятна. И землю ту, что он берет, Он не отдаст обратно. Ты различишь его в огне По свету славы вечной, По насеченной на броне Звезде пятиконечной.

1943

Северо-Западный фронт

Алексей Недогонов

«Говорят, что степень зрелости…»

Говорят, что степень зрелости: примерять, прикидывать, чтоб остаться в цельной целости, чтобы виды видывать. Я всегда в глаза завидовал тем, кто мог прикидывать, но потом в душе прикидывал: стоит ли завидовать? Если случаем положено, то яснее ясности — жизнь солдат не отгорожена от беды-опасности. Сокрушаться, братцы, нечего: смерть в бою сговорчива, — люди метой не помечены, пуля неразборчива. Пуля-дура скосит каждого — петого, отпетого… Говорят — ни капли страшного, если все неведомо. Если свистнет во мгновение, вспомнишь ли заранее матушки благословение, женки заклинание?.. Для солдата степень зрелости: это — жить душой без хворости, на крутой звериной смелости, на любой проклятой скорости. На движении рискованном, на ночном совином зрении, на бессмертном, бронированном танковом ожесточении…

1943

Борис Пастернак

Смерть сапера

Мы время по часам заметили И кверху поползли по склону. Вот и обрыв. Мы без свидетелей У края вражьей обороны. Вот т'aм она, и там, и т'yт она — Везде, везде до самой кручи. Как паутиною, опутана Вся проволокою колючей. Он наших мыслей не подслушивал И не заглядывал нам в душу. Он из конюшни вниз обрушивал Свой бешеный огонь по Зуше. Прожекторы, как ножки циркуля, Лучом вонзались в коновязи. Прямые попаданья фыркали Фонтанами земли и грязи. Но чем обстрел дымил багровее, Тем равнодушнее к осколкам, В спокойствии и хладнокровии Работали мы тихомолком. Со мною были люди смелые. Я знал, что в проволочной чаще Проходы нужные проделаю Для битвы, завтра предстоящей. Вдруг одного сапера ранило. Он отползал от вражьих линий, Привстал, и дух от боли заняло, И он упал в густой полыни. Он приходил в себя урывками, Осматривался на пригорке И щупал место под нашивками На почерневшей гимнастерке. И думал: глупость, оцарапали, И он отвалит от Казани К жене и детям вверх, к Сарапулю, — И вновь и вновь терял сознанье. Все в жизни может быть издержано, Изведаны все положенья, Следы любви самоотверженной Не подлежат уничтоженью. Хоть землю грыз от боли раненый, Но стонами не выдал братьев, Врожденной стойкости крестьянина И в обмороке не утратив. Его живым успели вынести. Час продышал он через силу. Хотя за речкой почва глинистей, Там вырыли ему могилу. Когда, убитые потерею, К нему сошлись мы на прощанье, Заговорила артиллерия В две тысячи своих гортаней. В часах задвигались колесики. Проснулись рычаги и шкивы. К проделанной покойным пр'oсеке Шагнула армия прорыва. Сраженье хлынуло в пробоину И выкатилось на равнину, Как входит море в край застроенный, С разбега проломив плотину. Пехота шла вперед маршрутами, Как их располагал умерший. Поздней немногими минутами Противник дрогнул у Завершья. Он оставлял снарядов шт'aбели, Котлы дымящегося супа, Все, что обозные награбили, Палатки, ящики и трупы. Потом дорогою завещанной Прошло с победами все войско. Края расширившейся трещины У Криворожья и Пропойска. Мы оттого теперь у Гомеля, Что на поляне в полнолунье Своей души не экономили В пластунском деле накануне. Жить и сгорать у всех в обычае, Но жизнь тогда лишь обессмертишь, Когда ей к свету и величию Своею жертвой путь прочертишь.