Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Коллектив авторов

1942

Тыл врага

Сергей Михалков

Десятилетний человек

Крест-накрест синие полоски На окнах съежившихся хат. Родные тонкие березки Тревожно смотрят на закат. И пёс на теплом пепелище, До глаз испачканный в золе, Он целый день кого-то ищет И не находит на селе… Накинув старый зипунишко, По огородам, без дорог, Спешит, торопится парнишка По солнцу — прямо на восток. Никто в далекую дорогу Его теплее не одел, Никто не обнял у порога И вслед ему не поглядел. В нетопленной, разбитой бане Ночь скоротавши, как зверек, Как долго он своим дыханьем Озябших рук согреть не мог! Но по щеке его ни разу Не проложила путь слеза. Должно быть, слишком много сразу Увидели его глаза. Все видевший, на все готовый, По грудь проваливаясь в снег, Бежал к своим русоголовый Десятилетний человек. Он

знал, что где-то недалече, Быть может, вон за той горой, Его, как друга, в темный вечер Окликнет русский часовой. И он, прижавшийся к шинели, Родные слыша голоса, Расскажет все, на что глядели Его недетские глаза.

1942

Сергей Наровчатов

В те годы

Я проходил, скрипя зубами, мимо Сожженных сел, казненных городов По горестной, по русской, по родимой, Завещанной от дедов и отцов. Запоминал над деревнями пламя, И ветер, разносивший жаркий прах, И девушек, библейскими гвоздями Распятых на райкомовских дверях. И воронье кружилось без боязни, И коршун рвал добычу на глазах, И метил все бесчинства и все казни Паучий извивающийся знак. В своей печали древним песням равный, Я сёла, словно летопись, листал, И в каждой бабе видел Ярославну, Во всех ручьях Непрядву узнавал. Крови своей, своим святыням верный, Слова старинные я повторял, скорбя: — Россия, мати! Свете мой безмерный, Которой местью мстить мне за тебя!

1942

Николай Новоселов

На пути к победе

«Пот — не кровь, Не жалейте пота! — Проповедовал старшина. — Такая у нас работа — Война». Гимнастерки мокры от глины. Мы копаем траншеи опять. Нам до Гитлера, до Берлина Очень нужно их докопать. Капитана лицо рябое… Не дойдет до Берлина он. На рассвете в разведку боем Поднимется батальон. За нами блокадный город Горя, Веры, Любви. С нами пушки «Авроры» И ленинский броневик. Лицо застилает п'oтом. Дорога домой длинна. Вгрызается в грунт пехота, Ворочает глину рота Четвертую ночь без сна. Такая у нас работа — Война.

1942

Ленинградский фронт

Николай Овсянников

Май 1941 — май 1942 года

Николай Овсянников (род. в 1918 г.) перед войной окончил ИФЛИ. Погиб в 1942 г. под Сталинградом.

В том мае мы еще смеялись, Любили зелень и огни. Ни голос скрипок, ни рояли Нам не пророчили войны. Мы не догадывались, споря (Нам было тесно на земле), Какие годы и просторы Нам суждено преодолеть. Париж поруганный и страшный, Казалось, на краю земли, И Ново-Девичьего башни Покой, как Софью, стерегли. И лишь врасплох, поодиночке, Тут бред захватывал стихи, Ломая ритм, тревожа строчки Своим дыханием сухим. Теперь мы и строж'eй и старше, Теперь в казарменной ноч'u Не утренний подъем и марши — Тревогу трубят трубачи. Теперь, мой друг и собеседник, Романтика и пот рубах Уже не вымысел и бредни, А наша трудная судьба. Она сведет нас в том предместье, Где боя нет, где ночь тиха, Где мы, как о далеком детстве, Впервые вспомним о стихах. Пусть наша юность не воскреснет, Траншей и поля старожил! Нам хорошо от горькой песни, Что ты под Вязьмою сложил.

1942

Леонид Решетников

«Есть на войне жестокая примета…»

Есть на войне жестокая примета: Когда увидишь — свет звезды погас, Знай, не звезда упала с неба, — Это На белый снег упал один из нас. Все меньше звезд над нами в небе стылом. Все больше их на холмиках степных. Идем не по высотам — по могилам Своих друзей, товарищей своих… Пусть впереди стена огня и дыма, Идем с восхода сквозь огонь и дым К закату, где мы так необходимы, Как утром людям свет необходим.

1942

Всеволод Рождественский

Белая ночь

(Волховский фронт, 1942 год)

Средь облаков над Ладогой просторной, Как дым болот, Как давний сон, чугунный и узорный, Он вновь встает, — Рождается таинственно и ново, Пронзен зарей, Из облаков, из дыма рокового, Он, город мой. Все те же в нем и улицы, и парки, И строй колонн, Но между них рассеян свет неяркий, Ни явь ни сон. Его лицо обожжено блокады Сухим огнем, И отблеск дней, когда рвались снаряды, Лежит на нем. … … … … … … … … … … … … Все возвратится: островов прохлада, Колонны, львы, Знамена шествий, майский шелк парада И синь Невы. И мы пройдем в такой же вечер кроткий Вдоль тех оград Взглянуть на шпиль, на кружево решетки, На Летний сад. И вновь заря уронит отблеск алый, Совсем вот так, В седой гранит, в белесые каналы, В прозрачный мрак. О, город мой! Сквозь все тревоги боя, Сквозь жар мечты, Отлитым в бронзе с профилем героя Мне снишься ты. Я счастлив тем, что в грозовые годы Я был с тобой, Что мог отдать заре твоей свободы Весь голос мой, Я счастлив тем, что в пламени суровом. В

дыму блокад Сам защищал и пулею, и словом Мой Ленинград!

1942

Елена Рывина

«Ленинградская ночь под обстрелом…»

Ленинградская ночь под обстрелом В ослепительном блеске луны. Над землей, беззащитной и белой, Все сентябрьские звезды видны. Город стал обнаженным, раскрытым, Демаск'uрованным луной. Оглушающий грохот зениток Неумолчно стоит надо мной. Уходя за твой город сражаться, Все страданья людские измерь, Отомсти за твоих ленинградцев, Ненавидящих небо теперь. Уничтожь неприятеля, где бы Ни стоял на твоем он пути, Возврати ленинградцам их небо, Все их звезды назад возврати! Если ж дом мой сожжен иль повален — Не дождется счастливого дня, — Ты меня не ищи средь развалин, Ты найди только в песне меня!

1942

Ленинград

Николай Рыленков

«В суровый час раздумья нас не троньте…»

В суровый час раздумья нас не троньте. Расспрашивать не смейте ни о чем! Молчанью научила нас на фронте Смерть, что всегда стояла за плечом. Она другое измеренье чувствам Нам подсказала на пути крутом. Вот почему нам кажутся кощунством Расспросы близких о пережитом. Нам было все отпущено сверх меры, Любовь, и гнев, и мужество в бою. Теряли мы друзей, родных, но веры Не потеряли в родину свою! Не вспоминайте ж дней тоски, не раньте Случайным словом, вздохом невпопад!.. …Вы помните, как молчалив стал Данте, Лишь в сновиденье посетивший ад?

1942

Западный фронт

Испытание огнем и железом

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год, В пыли дорог сочтется каждый след, И корпией на наши раны лягут Воспоминанья юношеских лет. Рвы блиндажей трава зальет на склонах Крутых холмов, нахлынув, как волна. В тех блиндажах из юношей влюбленных Мужчинами нас сделала война. И синего вина, вина печали, Она нам полной мерой поднесла, Когда мы в первых схватках постигали Законы боевого ремесла. Но и тогда друг другу в промежутках Меж двух боев рассказывали мы О снах любви, и радостных и жутких, Прозрачных, словно первый день зимы. Перед костром, сомкнувшись тесным кругом, Мы вновь клялись у роковой черты, Что, возвратясь домой к своим подругам, Мы будем в снах и в помыслах чисты. А на снегу, как гроздья горьких ягод, Краснела кровь. И снег не спорил с ней! За это все нам день зачтется за год, Пережитое выступит ясней.

1942

Илья Сельвинский

Баллада о ленинизме

В скверике н'a море, Там, где вокзал, Бронзой на мраморе Ленин стоял. Вытянув правую Руку вперед, В даль величавую Звал он народ! Даже неграмотных Темных людей Вел этот памятник К высям идей: Массы, идущие К свету из тьмы. Знали: «Грядущее Это — мы!» Помнится — сизое Утро в пыли. Вражьи дивизии С моря пришли. Черепом мечена, Точно Смерть, Видит неметчина: В скверике — медь. Ловко сработано! Кто ж это тут? «ЛЕНИН». Ах, вот оно… «Аб!» — «Гут!» Дико из цоколя Высится шест. Грохнулся около Ленинский жест. Кони хвостатые Взяли в карьер. Нет статуи, Гол сквер. Кончено! Свержено. Далее — в круг Введен задержанный Политрук. Был он молоденький… Смотрит мертв'o… Штатский в котике Выдал его. Люди заохали… («Эх, мает'a!») Вот он на цоколе Подле шеста; Вот ему на плечи Брошен канат, Мыльные каплищи Петлю кропят… — Пусть покачается На шесте. Пусть он отчается В красной звезде! Всплачется, взмолится Хоть на момент. Здесь, у околицы, Где монумент, Так, чтобы жители, Ждущие тут, Поняли. Видели. «Ауф!» — «Гут!» Белым, как облако, Стал политрук; Вид его облика Страшен. Но вдруг Он над оравою Вражеских рот Вытянул правую Руку вперед — И, как явление, Бронзе вослед, Вырос Ленина Силуэт. Этим движением От плеча, Милым видением Ильича Смертник молоденький В этот миг Кровною родинкой К душам приник… Так над селением Взмыла рука Ставшего Лениным Политрука. Будто о собственном Сыне — навзрыд Бухтою об стену Море гремит! Плачет, волнуется, Стонет народ — Площадь, улица, Пляж, Грот. Мигом у цоколя Каски сверк! Вот его, сокола, Вздернули вверх; Вот уж у сонного Очи зашлись… Все же ладонь его Тянется ввысь — Бронзовой лепкою, Н'aзло зверью, Ясною, крепкою Верой в зарю!