Из глубин
Шрифт:
Подземлодка дернулась.
Субтеррина начала выравниваться. Запертый и изъязвленный люк погружался в туман, в воду. И времени на раздумья больше не оставалось.
Нет! Нет! Нет! Трижды нет!
Киря прыгнул в туман. К люку.
Еще в полете он почувствовал, как лопается резина «химзы».
Упал на обшивку. Отчаянно замолотил кулаками по титану. Плотные сталкерские перчатки расползлись. Кожа на руках тоже начинала отслаиваться.
Киря заорал от страха, боли и отчаяния.
– Стас! Мать твою!
Противогаз уже не мешал кричать: резина порвалась, окуляры выпали, фильтр болтался где-то под подбородком.
– Это Нижний! Нижний Новгород!
Кожа на лице горела и слазила. Звуки глушила уже не противогазная маска, а туман.
– Здесь есть какой-то схрон! Старый склад! Слышите!
Жгло язык, десна, нёбо и гортань.
– Я видел! Я знаю где! Открывайте! Открывай, Стас!
Было больно, безумно больно. И было трудно… очень трудно, нечем было уже дышать.
– Ста-а-ас! – просипел Киря спаленной глоткой. – Хвостопа-а-а…
Сознание ускользнуло. Оставляя на изъязвленной броне субтеррины след из пузырящейся резины и слезшей плоти, он сполз по обшивке в туман. И ниже – в воду.
И – под воду.
Вокруг бурлило, пузырилось, рокотало. «Боевой крот» спешил спрятаться от едкого тумана под землю. Но Киря всего этого уже не видел и не осознавал.
Его приняли заботливые женские руки. Приняли и…
– Не бойся, милок, выпей воздушка.
Он пил и дышал. Жадно и много. Не задумываясь и не задавая вопросов.
– Тебя бросили люди из железной бочки, так пусть они сами катятся в ней под землю. Я тебя не брошу, милок.
Потом Кире казалось, будто он лежит на поверхности, под Коромысловой башней. И нет больше ни тумана, ни воды. А рядом – только склонившаяся над ним темнобровая женщина с печальными глазами. И два неказистых деревянных ведра. И изогнутое коромысло на земле.
– Потерпи, я умою тебя воздушком.
Женские руки и воздух смывали боль и память.
– Воздушек исцелит. Воздушек овеет раны. Я помогу тебе. И ты, милок, тоже будешь мне помогать. Я тут сама уже не справляюсь. Будешь наверху черпать воздушек и подавать ведерки. Вместе-то оно сподручнее, чем одной. Верно?
– Верно, – послушно шевельнул губами Киря. – Сподручней.
– Тебе больше не нужны ни личина, ни доспех, в который ты кутался.
На нем не было ни противогаза, ни «химзы». Все разъело туманом, все сползло вместе с кожей и плотью.
– Без них легче дышать и двигаться. Верно?
– Верно, – снова согласился Киря. – Легче.
Глава 19
Мертвая вода
И снова – привычная вибрация вгрызающейся в породу субтеррины и гул двигателей.
И тягостный разговор не глаза в глаза, а по внутренней связи.
– Таня, пойми ты, наконец, что Киря мертв, – в очередной раз объяснял Гришко в микрофон. Стас и Михеич в переговоры не вмешивались. – Пойми, успокойся и смирись. Он не мог вернуться. А если бы мы задержались еще ненадолго, то подохли бы сами. Мне жаль. Я соболезную…
– Он жив! – судя по голосу из динамика, медик была на грани истерики. – Жив! Жив! Я слышала, он стучался!
– Тебе показалось. – Гришко был непреклонен. Но не был ни правдив, ни убедителен.
– Надо было только открыть люк!
– Он погиб. Стас все видел. Киря даже не смог дойти до туннеля.
Вранье! Стас дернулся. Но…
– Мне жаль, Таня, – полковник уже отключил внутреннюю связь.
«Боевой крот» уходил все ниже и ниже. Они опускались уже долго. Исследовать затопленные подземелья Гришко не стал. Такие подземелья оказались слишком опасными даже для машины из титана.
«Крот» пробил стенку туннеля и нырнул в земные недра, заваливая за собой проход. Светящаяся вода и опасный туман остались где-то наверху. Далеко наверху. Высоко… Опасность миновала. Для них, не для Кири.
Гришко бросил своего начохра.
– Киря был снаружи, – сказал Стас в затылок полковнику.
– Ты говорил, что снаружи был не только он, – парировал Гришко.
Стаса передернуло от неприятного воспоминания. Да, он говорил. Говорил, что видел и что чувствовал. А видел и чувствовал Стас, как густая и едкая, похожая на туман, субстанция, приползшая откуда-то из глубин затопленного туннеля, разъедала обшивку субтеррины. Это ощущалось так, будто клубящаяся матовая муть растворяла его собственную кожу. Особоечувство, роднившее Стаса с субтерриной, – не такое уж и безобидное.
– Киря кричал. – Стас не мог забыть тот крик начохра, он до сих пор звенел у него в ушах. – Кричал нам… Мне… Кричал, что мы в Нижнем Новгороде.
– Значит, навигация не подвела, – холодно отозвался Гришко.
– Кричал про какой-то схрон.
– Нас самих там чуть не похоронили. В боевом отсеке нарушилась герметизация.
Герметизация нарушилась и в отсеке связи. Но там броню пробили кумулятивные гранаты, а в бовом – даже не понятно, что.
– Если бы не внутренняя перегородка…
– Киря во всем винил меня, – сказал Стас.
Гришко пожал плечами. Многозначительный жест. За таким может скрываться все что угодно. Например: «Мы все виним тебя». Или: «Тебя можно винить во многом». А еще: «На тебя всегда можно переложить любую вину, и это очень удобно».
– Мы могли его спасти.
– Ты сам в это веришь? – покосился на него полковник.
Стас промолчал.
– Не-е, с Танькой мне все понятно. Но ты-то чего так распереживался из-за Кири? Вы, вроде бы, не успели подружиться. Или я что-то упустил?