Из истории эстетики и общественной мысли (Джамбаттиста Вико, Собрание сочинений в трех томах, Том 2)
Шрифт:
Два представления были особенно распространены в эпоху Вико. Согласно одной из распространенных теорий у истоков культуры безраздельно господствовало правило "человек человеку волк". Люди необщительны и злы по природе, они ищут во всем своей собственной выгоды. Только насилие и привычка могут заставить их соблюдать некоторый порядок и законы общежития. Цивилизация является искусственной надстройкой, под сенью которой шевелится естественный эгоизм.
Мы увидим в дальнейшем, что Вико отвергает эту теорию, созданную или, вернее, теоретически выраженную Гоббсом. Но еще наивнее представление, будто история общества началась с тихой идиллии, блаженного естественного состояния первобытных людей, нравственных, справедливых, мудрых и благовоспитанных. Вико смеется над "беспочвенным мнением о невинности Золотого века". Философы и филологи рассказывают басни о таинственной мудрости первобытных людей, они переносят в древние времена новейшие представления о праве и справедливости. Вико приводит десятки примеров бесчеловечности
Древние времена были царством жестокости и грубой силы. Полуживотные, полулюди, гиганты телом и дети умом, бродили предки современного человечества по "великому лесу Земли". Они овладевали женщинами там, где могли, не зная ни правильного брака, ни законов, запрещающих кровосмешение. Наиболее могущественные из них основали цивилизацию, состоявшую на первых порах из самых грубых привилегий. В это время государство еще не существовало, но ему предшествовала циклопическая семейная дисциплина, власть отцов. Патриархат - господство руководителей кланов выглядит в изображении Вико далеко не так благодушно, как у Бодена или английского теоретика патриархальной монархии Филмера. Это не юридическая фикция, а реальная власть, деспотическая и жестокая, власть над собственностью и телом членов семьи, а семья, по утверждению Вико, включала не только сыновей, но и famuli, то есть домочадцев, клиентов, новоселов, зависимых от "владыки Полифема" (отсюда и название семьи - familia).
В недрах большой семьи начинается борьба классов. Первым в мире авторитетом была собственность. Не нужно думать, что собственность отцов покоилась на какомнибудь общественном условии или формальном праве. Вико следующим образом разъясняет манципацию - один из титулов собственности в Древнем Риме. Термин mancipatio происходит от capere manu, то есть брать, хватать рукой. Юридический титул имеет реальное вещественное содержание. Прототип всякого владения есть захват, простая оккупация. Это первый великий естественный источник всякой собственности. Mancipatio началось с "истинной руки" (vera mano): говорили рука вместо сила, так как сила абстрактна, а рука ощутима. Рука у всех наций обозначает власть. Отсюда - возложение рук, поднятие рук кверху и другие обычаи, которые постепенно отделились от их простейшей основы. "У Римлян впоследствии это выражение сохранилось на войне; поэтому рабы назывались mancipia, а добыча и завоевания - res mancipi Римлян, став в результате победы nes - necmancipi для побежденных".
Вот почему первая собственность не была юридическим понятием. "Еще не понимали права и думали, что имеют благосклонного или неблагосклонного Бога". Собственность освящалась религией, но об этой религии также не следует судить на основе позднейших представлений. Ученые пытались толковать религиозные легенды древних аллегорически, вкладывая в них глубокий моральный смысл. Но смысл их в первые времена был более прост. "Варрон обладал достаточным прилежанием, чтобы собрать имена тридцати тысяч Богов,и столько их насчитывали Греки. Эти имена относились к такому же числу нужд жизни, или природной, или нравственной, или экономической, или, наконец, гражданской первых времен".
Обращение с религией - одна из наиболее двойственных черт исторического анализа Вико. С одной стороны, он постоянно заявляет, что без религии не было бы культуры. Вико полемизирует против предшественника просветителей Бейля, утверждавшего, что государство атеистов вполне возможно. Словарь Бейля подготовлял буржуазно-демократическую идею отделения церкви от государства. Вико, разумеется, неправ, отвергая эту идею. Но он глубоко прав в другом, если понять его взгляд на религию достаточно полно. Первые времена, согласно теории Вико, были божественным веком именно потому, что это времена наибольшей грубости и варварства. Вообще, там, "где народы настолько озверели от войн, что у них уже больше не действуют человеческие законы, там единственным могущественным средством обуздать их является Религия". Положение в высшей степени двусмысленное для католического писателя, каким был или по крайней мере хотел казаться Вико.
Это отчасти напоминает религиозность Фейербаха и позднего Гейне. Мне нужна религия, ибо я исковеркан болезнью, а на костылях куда же пойти? Только в церковь. Будь я здоров, я бы, конечно, отбросил костыли и пошел гулять на бульвар. Так рассуждал однажды Гейне в беседе с Альфредом Мейснером. Начало культуры освящено религией именно потому, что положение человека в это время было наиболее жалким. Государство атеистов невозможно. Что хотел сказать этим Вико? Прежде всего то, что государство основано не на "Естественной справедливости вполне развитого Человеческого Разума", а на угнетении большинства людей меньшинством. Это угнетение не может быть санкционировано развитым чувством истины и справедливости, а только темным религиозным сознанием, теорией священного авторитета власти. Подлинное отделение церкви от государства было бы возможно только вместе с падением самого государства, основанного на классовой несправедливости. В пределах классового общества государство атеистов - такая же фикция, как общественный договор. Вот что сказал бы Вико, если бы он пожелал освободить свою мысль от двусмысленной
Итак, первые времена человеческой истории были божественны, ибо они покоились на "недостаточной экономике и ложной политике". Это классический век религии. Но не ищите здесь благочестия, теплого религиозного чувства, единения одинокой души с богом и тому подобных вещей в духе исповеди савойского викария. Первое благочестие означало выполнение жестоких и суеверных обрядов, которые должны были отделить господствующий слой от непосвященной толпы плебеев. Главы семей обладали монополией исполнения этих обрядов. Они одни заключали торжественные браки и производили законных наследников, тогда как остальная масса долгое время довольствовалась простым сожительством. Один плебейский трибун у Тита Ливия так определяет римских патрициев: это те, которые могут назвать родовые имена своих отцов. "Оказывается, что отцы у Евреев назывались Левитами от el, что значит сильный. У Ассирийцев они назывались Халдеями, то есть мудрецами, Персы называли их Магами, то есть предсказателями, Египтяне, как каждый знает жрецами". У греков они назывались Героями и вели свою родословную от богов. В эти древнейшие времена все религиозные, моральные и эстетические добродетели являются только выражением материального господства. Главная функция религии заключалась в охране "суверенной Собственности на Поля" от "безбожных бродяг, воровавших хлеб". Грозные божества охраняли границы и держали в страхе плебеев. Таков источник религиозного благочестия, согласно Вико. Атеизм древнейшего мира также прост и реален. "Люди без бога" - это famuli, то есть угнетенная масса, находящаяся в подчинении у "благочестивых сильных людей", основателей городов.
Вико придает огромное значение филологическому анализу особого рода. Он берет слова цивилизованные, утратившие всякую связь с вещественной, грубой основой, и сопоставляет их с материальными условиями жизни первобытных людей. Слово благородство давно уже приобрело общечеловеческий, нейтральный оттенок. Вико постоянно напоминает, что первое благородство означало принадлежность к господствующей касте (вспомним, что в русском языке слово подлый означало когдато принадлежность к подчиненному, тягловому сословию и лишь впоследствии приобрело свой широкий моральный смысл). Латинские выражения summo loco, illustri loco nati в смысле "благородные", и imo loco, obscuro loco nati вместо "плебеи" означают буквально "рожденные на высоком, светлом месте" и "рожденные на противоположном, темном месте". Первоначальные поселения благородных были устроены на высотах, а деревни разбросаны по равнинам.
Таково происхождение позднейшей моральной противоположности высокого и низкого. Красота и уродство также имели первоначальный гражданский смысл. Спартанцы сбрасывали уродливых новорожденных с Тайгета, законы XII таблиц предписывали топить их в Тибре. Но эти легенды следует понимать в примитивном, варварском смысле, а не в позднейшем - эстетическом. Дело здесь не в природной красоте, "подлежащей человеческим чувствам, а потому и чувствам тех людей, которые руководствуются умом, понятливы и умеют различать части или составлять соответствие в целом человеческого тела, в чем и заключается сущность красоты". Такого рода эстетическое мышление доступно только более развитым и демократическим временам. Первоначальная Венера была религиозным образом гражданской красоты. "Совершенно неправдоподобно, что Децемвиры при тогдашней скудости законов, свойственной первым Государствам, думали о природных уродах, которые настолько редки, что редкие в природе вещи называются уродливыми; даже при современном богатстве законов законодатель предоставляет на усмотрение судей редко встречающиеся случаи". Безобразные новорожденные, которых уничтожали в древних государствах, это - гражданские уроды, "то есть рожденные благородной женщиной без торжественной свадьбы". Вико приводит множество разнообразных примеров, показывающих, что элемент безобразного в античной мифологии соединение человеческих и животных черт - является символическим образом гражданского уродства, то есть смешения благородной породы с подчиненной плебейской средой, живущей вне закона и вне официальной религии.
Сопоставления и анализ часто бывают у Вико искусственны, фантастичны, но основное содержание его метода чрезвычайно просто и убедительно. Уже из немногих приведенных нами примеров совершенно ясно, почему Маркс так высоко ценил "Новую науку". В XIX веке Гладстон еще рассматривал гомеровскую Грецию сквозь очки лицемерного буржуазного либерализма. Нравственность, любовь к отечеству, монархический принцип - все это было и в Греции. Буржуазные писатели XIX века, при всей своей основательности, не могли освободиться от тщеславия наций и тщеславия ученых: гражданскую историю, мифы и понятия древних народов они толковали в духе современной цивилизации, упуская из виду, что слова остаются, но содержание их совершенно меняется. Вот почему, несмотря на огромный прогресс исторической науки, книга Вико до сих пор производит освежающее впечатление. Высокое и низкое, красивое и безобразное, доблесть и ничтожество, одиночество мудреца и косность толпы - все эти популярные абстракции получают у него настолько глубокое, реалистическое освещение, что история человеческого сознания сразу оживает во всем ее своеобразии.