Из общественной и литературной жизни Запада
Шрифт:
Где-же найти прибежище против таких мыслей, развлечение, которое заставило бы забыть все эти тревоги. Романтики воспевали в таких случаях чудодейственность любви. И Мопассан думал тоже, что любовь сильнее смерти. Но личный опыт обманул его жестоко. Ему казалось, что любовь в момент, когда она достигла наибольшей степени возбуждения, отказывает именно в том, что обещала: «воспарение двух сердец к недоступному идеалу, слияние двух душ, все это поддельно и неосуществимо, все это вложено поэтами в страсть». Он не раз возвращался к таким сомнениям, проклиная «женщину, существо бессознательное, восхитительное, странное», сожалея о неизбежной изолированности тех, кто хочет любить, говоря в шутку, что творец, созидая любовь,
Все это можно проследить по его романам. Первый большой роман Мопассана называется «Une Vie» (1883 г.), т. е. «Некая жизнь». Темой для себя автор избрал не определенную какую-либо личность, в роде «Madame Bovary» Флобера или какого-нибудь из персонажей фамилии Ругон Маккар, как у Зола, а лишь «горькую истину» («humble v'erit'e») обыденности, историю жизни, какая встречалась сотни раз и может опять повториться тысячи раз. В «Une Vie» повествуется о жизни одной женщины, которая в непорочности своего 18-ти-летнего возраста выходит замуж за бессердечного господина, душевно отчуждается от него, но из потребностей материнства снова сближается с недостойным её, и впоследствии со стороны своего собственного сына встречает обыденную заурядность его отца – ту же мелочную, скаредную, холодную и грубую натуру. В конце концов несчастная мать находит себе приют в доме своей прежней служанки.
В последующем романе «Bel-Ami» (1885 г.), который разошелся в 80 изданиях по 500 экземпляров каждое и доставил Мопассану всемирную известность, в центре повествования поставлен один из тех беззастенчивых искателей наслаждения и выскочек-карьеристов, которые со времен романа Додэ «Immortel» стали называться английской кличкой «struggleforlifer» («борцы за существование»). Этот молодой человек, при всей своей бесталанности, только за свою красоту, чары которой покоряют женщин важных и неважных, молодых и старых, а также при помощи беззастенчивости, приобретенной в школе жизни, взбирается на высшие ступени общества. Все здесь преклоняется перед удачами, которыми он обязан единственно своей самой заурядной натуре.
В романе «Mont-Oriol» (1887 г.) героиня – молодая девушка. экзальтированное существо; молодому человеку, к которому она привязывается, она скоро надоедает. На фоне комизма, связанного с сплетничаньем новейшего курорта, выступают её горе и его пошлость. Он бросает это изящное создание, которое отдалось ему в свободной любви, чтобы по своей глупости предпочесть ей крестьянскую девушку, ухаживатели которой возбуждают его ревность.
Поворотный пункт в творчестве Мопассана отмечается с появления романа «Pierre et Jean» (1888 г.). Тут романист как бы отрешается совсем от натуралистических подробностей и делается настоящим психологом. Из положений двух совершенно несхожих братьев, он с неумолимо ясной логикой выводит наказание для провинившейся матери их. Пьер врач, имеет в себе нечто терзающее его, Жану-юристу больше везет в жизни и он одерживает победу над старшим братом в их соперничестве из-за руки одной молодой вдовы. Жану вдруг достается значительное наследство от давнего друга дома, и это все разъясняет Пьеру: Жан – сын этого друга; мать, значит, браконарушительница. И Пьер начинает беспощадную
В предисловии к этому роману Мопассан бесповоротно осуждает доктринерский реализм и выставляет своим эстетическим принципом то, что искусство каждого писателя состоит в передаче читателю своего субъективного взгляда на явления действительности. Эти рассуждения Мопассана о теории романа свидетельствовали, что он сам чувствовал себя неудовлетворенным своим натурализмом. Он уже мечтал об искусстве более широком и гуманном, в котором было бы больше любви и скорби и которое отводило бы больше места душевным явлениям.
В этом отношении следующий роман его «Fort comme la mort» (1889 г.) явился едва-ли не самым значительным произведением. Живописец Бертэнь живет в связи с графиней Анной де-Гильеруа. По прошествии 12 лет, в родительский дом возвращается дочь графини, 17-ти летняя Аннета, похожая как две капли воды на портрет, который Бертэнь некогда писал с её матери и который привел его в связи с графиней. Бертэнь относится весьма предупредительно в Аннете. Графиня по этому поводу задает вопрос своему другу, но тот не понимает, в чем дело.
– Я говорю не о вашей совести, а о вашем сердце.
– Я не понимаю загадок. Пожалуйста, выражайтесь яснее.
Графиня медленно берет за руки художника и говорит так, точно каждое слово терзает ей душу:
– Имейте в виду, мой друг! Вы на самой настоящей дороге к тому, чтобы влюбиться в мою дочь.
Он быстро отнял свои руки и с раздраженностью невиновного, который протестует против позорного подозрения, стал защищаться, живо жестикулируя и с возрастающим возбуждением обвиняя ее, с своей стороны, в неосновательности подозрения.
Графиня продолжала:
– Но я не подозреваю вас, мой друг. Вы сами не знаете, что происходит в вас, как и я не знала этого еще сегодня утром. Вы поступаете так, точно я вас обвинила в обольщении Аннеты. Нет, нет! Я знаю, насколько вы безупречны, достойны уважения и доверия. Я настоятельно прошу вас только хорошенько взвесить, насколько расположение, какое вы невольно начинаете чувствовать к моей дочери, не представляет собою нечто другое, чем простую дружбу.
Бертэнь еще долго боролся с собой, потому что он не хотел сознаться, что графиня смотрела верно. Наконец, с горечью, он убедился в истине, но не сделал ни малейшей попытки, чтобы действительно сблизиться с молодой девушкой, которая дает слово юному маркизу быть его женой просто потому, что он обещает ей каждое утро ездить верхом с ней в Булонском лесу.
Последняя беседа между графиней и её другом опять-таки поразительна в хорошем смысле и без малейших следов фальшивой сентиментальности.
– Мой бедный Оливье, как вы страдаете! – говорит графиня художнику, тогда как сама она провела последние дни в тоске по своей поблекшей красоте.
– Более, чем вы думаете, – ответил Бертэнь.
– О, я это хорошо знала. Я все поняла. Я видела, как это зародилось и выростало, – пробормотала она печально.
– Это была не моя вина, Анна.
– Я это хорошо знаю и нисколько не упрекаю вас, бедный друг, это вина наших сердец, которые не состарились. Я чувствую, как полно жизни мое сердце!
Он пробовал говорить, но не мог. Она слышала, как душило его рыдание и снова стала мучиться от ревности.
– Боже, как вы любите Аннету!
– Ах, да, я люблю Аннету!
– Так вы никогда не любили меня.
Он не отрицал, ибо он был в таком состоянии, когда говоришь полную правду, и прошептал:
– Нет я был тогда слишком молод!