Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
– Ладно, - ответил он, - вы назоветесь, а его жена знает вас наизусть.
И я уехал из Казани, обещая себе, по возможности, совершить экскурсию к киргизам.
Томясь ожиданием, мы были заточены на полтора точно, на два дня - может быть, в Саратове. Смирились с этим, и сошли на берег. Несло легкую изморозь из самых колючих, что не способствовало тому, чтобы хоть немного оживить грустный облик края.
Пустили Калино на сбор информации, но в отношении сведений он был самым несмышленым существом, какое я когда-нибудь знавал. Он никогда не понимал этой фразы:
–
– О чем?
– спрашивал он.
– Да обо всем, черт возьми!
Калино опускал голову, узнавал, сколько жителей в городе, на какой реке стоит, в скольких лье от Москвы, сколько домов сгорело в последнем пожаре, и сколько в городе церквей. Калино был рожден для статистических отчетов. Через час блуждания по ужасной мостовой, по топким улицам Саратова - южное солнце растапливало утреннюю грязь - узнали, что в Саратове 30 тысяч жителей, шесть церквей, два монастыря, гимназия и что за шесть часов пожара в 1811 году сгорело 1700 домов. Со всем этим не на что было тратить полтора дня, но, подняв нос, я прочел вдруг на вывеске: «Adelaide Servieux» - «Аделаид Сервье».
– А!
– сказал я Муане.
– Мы спасены, дружище. Здесь есть француженки или, по меньшей мере, одна француженка.
И я устремился в магазин, который был магазином белья. На шум, что я произвел, открывая дверь, из соседней комнаты вышла молодая особа парижской внешности, с привлекательной улыбкой губ.
– Добрый день, дорогая соотечественница, - сказал я ей.
– Чем можно заняться в Саратове, когда в запасе два дня и страх заскучать?
Она посмотрела на меня со вниманием и засмеялась.
– Дамой, - ответила мне она.
– И смотря по характеру и профессии: если это моравский брат, то читают проповедь, если коммивояжер, то предлагают товары; если это месье Александр Дюма, то ищут соотечественников, обедают с ними и, клянусь, имея соображение, заботятся, чтобы время казалось короче.
– Входите, Калино, - пригласил я моего лауреата. Вы совершите кругосветное путешествие, вот увидите, и встретите одних французов - для справок. А для начала, моя дорогая соотечественница, раз вы угадали, что мы - ни моравский брат, ни коммивояжер, поцелуемся; такое дозволяется за 1000 лье от Франции.
– Минутку! Позовем моего мужа. Это будет для него, самое меньшее, праздником.
И она позвала мужа, подставив мне обе щеки. Он появился, когда я целовал во вторую щеку. Ему объяснили, кто я.
– Тогда, ладно, - сказал он, пожимая мне руку.
– Вы обедаете с нами, не так ли?
– Да, но при условии, что я сам приготовлю обед; вы, должно быть, избаловались с тех пор, как живете в России.
– Полно! Всего три года.
– В таком случае, насчет вас я ошибся; вы покинули Францию сравнительно недавно, чтобы утратить традиции ее кухни.
– А чем мы займемся, ожидая обед?
– Будем беседовать.
– А после обеда?
– Будем беседовать. О, дорогой друг! Разве вы не знаете, что только во Франции и между французами возможна беседа? У меня есть превосходный чай. Вот Kaлино, который определен
– Тогда проходите, и пусть все вершится по вашей воле.
Мы вошли и стали болтать. Среди болтовни кое-что вспомнилось.
– Вы что-то тихо сказали вашему мужу; что вы ему сказали?
– Просила его предупредить двоих из наших друзей.
– Французов или русских?
– Русских.
– О-ля-ля! Я почуял предательство; а кто они, ваши друзья?
– Один - князь, это его социальное положение; другая - поэтесса, это ее интеллектуальное положение.
– Женщина-поэт, дорогая моя! Нам сейчас явится самолюбие, ждущее ласки; а это все равно, что гладить дикобраза.
– Нет, у нее талант.
– Тогда будет много легче. А ваш князь - настоящий un kness?
– Уверена, что князь.
– Как вы его величаете? Предупреждаю, что знаю назубок всех ваших князей.
– Князь Лобанов [264] .
Дверь открылась именно в этот момент, и вошел красивый молодой человек лет 26–28-ми.
Он услыхал свою фамилию.
– Думаю, - сказал он, - во Франции есть одна поговорка, утверждающая, что, когда говорят о волке…
264
Князь Лобанов - князь А. Б. Лобанов-Ростовский, чиновник Министерства внутренних дел, был прикомандирован к саратовскому губернатору.
– Ей-богу, истинно так; вы знаете, я только что послала к вам.
– Нет, но я знаю, что здесь у вас месье Дюма, и хотел просить вас представить меня ему.
– А как вы узнали об этом?
– О, дорогой друг, я только что встретил месье Porniak - Порняка [Позняка] [265] , начальника полиции, который очень рассчитывает, что завтра все мы будем у него обедать… Но представьте же меня.
Я поднялся.
– Князь, - сказал я ему, - мы давно знакомы.
265
Порняк, офицер в эполетах полковника - майор Позняк, полицеймейстер.
– Скажите, что я вас знаю. Но вы, откуда вы знаете один из татарских родов, уединенно живущий в Саратове?
– Я хорошо знал во Флоренции…
– Ах, да! Мою тетю и моих кузин - молоденьких княжон Лобановых. Они сотню раз рассказывали мне о вас. Вы помните княжну Надин?
– Думаю, что отлично; мы вместе играли комедию или, скорее, я был режиссером.
– Да что вы! А чему решили посвятить день?
– спросил князь.
– Месье Дюма сам составил программу; если, на ваш взгляд, она не так хороша, обсудите это с ним.