Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
А теперь, когда мы совершили экскурс к колоссу, ступим смело в его империю.
Санкт-Петербург
17/29 июня
Я так долго распространяюсь о царе Петре, что, по всей вероятности, вы забыли, увлекшись этим великим строителем кораблей, столиц и царств, о том, кто вам рассказывает его историю, о его компаньонах по путешествию, «Владимире», на котором он совершил переход из Штеттина в Кронштадт, и катере «Кокериль» [55] [или же «Коккерий»], что очень скоро пришел за нами от Английской набережной.
55
Кокериль Уильям (1779-1832) -
Напомню, что с нами на борту среди других знатных пассажиров были князь Трубецкой и княгиня Долгорукая. Во всех случаях, называя громкое скандинавское, русское, московитское, монгольское, славянское или татарское имя, мы не скажем, к чему оно идет. С указом его величества императора Александра об освобождении крестьян, для меня вся русская аристократия - такая же, какой была наша в 89-м и какой стала в 93-м году, то есть - ну ее ко всем чертям. Но я скажу, откуда оно взялось. Поверьте мне, дорогие читатели, что делать это не всегда легко в стране, которая последние 130 лет не знает целостной народной истории, изобилуя историями отдельных лиц. И я постараюсь все хорошенько разузнать, чтобы помочь вам отличить потомственных князей от ложных. Думаю, кроме того, что уже сделал это относительно Трубецких и Долгоруких, кто, и вправду, - настоящие князья, одни - потомки Ягеллонов, другие - потомки Рюрика.
Граф Кушелев пригласил князя Трубецкого и княгиню Долгорукую на борт «Кокериля», чтобы добраться до Санкт-Петербурга. Оба приняли приглашение. Хотя они и крупные вельможи, чтобы пойти на это. Дандре - наш друг Дандре, вы его, конечно, помните, не правда ли?
– наш генеральный инспектор, во всем очаровательный и добрый человек должен был остаться, чтобы защитить в таможне наши интересы и интересы наших 57 мест багажа.
Заметьте, что к моменту, когда я пишу это письмо, миновало три дня. Мы в Санкт-Петербурге 72 часа и еще не видели ни Дандре, ни наших 57 мест багажа.
Пересадка была довольно трудной; «Кокериль» в сопоставлении с «Владимиром» смотрелся ореховой скорлупкой, был таким, что, когда перебросили трап с борта на борт, то этот трап оказался крутым скатом, подобным скату кровли парижской ратуши. Мы начали в России русской горкой. Не было другого способа перебраться с борта на борт, как только съехать вниз на собственном заду. Такой способ передвижения, естественно, возмутил дам. Собрались на совет, все взвесили и приняли новое решение: перекинуть трап с борта «Владимира» на кожух гребного колеса «Кокериля», чтобы потом можно было попасть на капитанский мостик, а с него спуститься ниже по лестнице. Это было выполнимо, но неудобно. Со стороны Выборга дул один из тех романтичных ветров Финляндии, какие бросались в лицо Гамлету на крепостных стенах Эльсинора. Море, чувствительное к ласкам ветра, все больше вело себя неспокойно, и каждая волна, вздымаемая его силой, раздвигала или сближала суда. По двое с каждой стороны, четыре моряка удерживали на месте ерзающий трап, упираясь ногами, одни - в «Кокериль» другие - во «Владимир». Все дело заключалось в том, чтобы воспользоваться моментом сближения судов, чтобы сократить себе ненадежный путь переправы.
Как водится у терпящих кораблекрушение, спасали сначала детей, затем женщин, после - горничных. Что касается мужчин, то им оставалось спасаться, кто как может. Вся операция проходила с громким криком вперемешку со взрывами смеха и закончилась без происшествий. Один Дандре остался на «Владимире».
Нам не позволили взять с собой даже несессеры, только Муане пронес - не знаю, как - свой картон для рисунков. Граф принужден был оставить свою панаму - роскошный головной убор, что обошелся ему в 500 франков в Париже, но который имеет несчастье быть двойным. Русская таможня, еще не знакомая с панамами, ясное дело, ею заинтересовалась: не спрятаны ли под подкладкой кружева «малин» или алансонские кружева.
Внизу, у капитанской лестницы, нас ожидали два слуги в длинных ливреях. В кают-компании был сервирован завтрак на 20 персон. Из-за любопытства, что вытащило всех на палубу, завтрак задержали. То есть поступили очень опрометчиво!
Когда, наконец, была переправлена последняя горничная, сделана перекличка и состояние трех собак, кошки и черепахи найдено хорошим, последовала команда отделить «Кокериль» от «Владимира». «Кокериль» закашлял, задымил, захаркал, забил по морю плицами своих колес и отошел от своего великанообразного собрата, как отлетает ласточка от дома с ее гнездом. Дандре, оставленный наедине с 57 местами багажа, бросил на нас тоскливый взгляд, мы ответили ему прощальным жестом ободрения и двинулись к Санкт-Петербургу.
Что же там деется с несчастным Дандре? Ушел ли в себя «Владимир» под его шагами, или в наших 57 местах багажа обнаружили настолько компрометирующие вещи, что и вещи и стража их сослали в Сибирь? Храни их, боже! С тех пор, как на трон возведен новый император, есть уверенность, что их из ссылки вернут.
Мы пребываем в томительном ожидании, вот уже три дня, как нет у нас ни жилетов, ни галстуков, ни рубашек, за исключением тех, что таможня позволила нашим телам нести на себе, как гласит бельгийское правило.
В результате, дорогие читатели, только что должен был отправить такое письмо одной нашей очаровательной соотечественнице, которая мне написала, пригласила меня отобедать по случаю ее дня рождения:
«Самому прекрасному из ангелов -
самый грешный из смертных.
Мы ожидаем наши дорожные сундуки с минуты на минуту; если они прибыли, то не сомневайтесь в радости, которую доставит мне возможность откликнуться на ваше приглашение. Но если их у нас еще нет, то каким хотели бы вы видеть решение нами задачи с букетом цветов для вас?
Поручите передать мне по электрическому телеграфу, какой святой, или какая святая ведает таможней, и я зажигаю им восковую свечу, толстую, как я, и высокую, как обелиск.
Не ждите нас, но держите наготове для нас прибор.
Целую ваши руки; Муане целует ваши ноги в ожидании, что получит право подняться до уровня моего поцелуя.
С самым сердечным поклоном,
Возвращаемся на «Кокериль».
Легкое вначале, волнение на море стало сильным; во всю дул боковой ветер, отчего «Кокериль» впал в бортовую качку, результат которой не замедлил сказаться. Дамы пожаловались на подкатывающую дурноту и сели. Хоум, теряя власть над духами земными, тем более утратил ее над духами морскими и переходил из розового в желтый, а из желтого в зеленый цвет; мужчины вцепились в снасти, я же направился к столу с завтраком, испытывая то, что обычно вызывает у меня бурное море, то есть сильный аппетит. К несчастью, в ту самую минуту, когда, после чудес балансирования на лестнице, я спустился вниз и занес ногу в салон - вероятно, это была левая нога - завтрак, тарелки, бутылки, стаканы - все, что забыли закрепить на столе - потеряли равновесие и полетели на паркет со страшным стуком и звоном. Разбилось все, что было из стекла и фарфора. Я подобрал с пола ломоть хлеба и кусок ветчины и поднялся на палубу как раз тогда, когда Хоум двигался в направлении, обратном моему.
Впереди собралась группа пассажиров, ноги и, конечно, сердца которых были привычны к морю более чем у других. Муане открыл в тумане золотой купол и непременно хотел показать его Хоуму, но тот решительно отказывался повернуть голову, так как любое движение ему казалось опасным. Я подошел к пассажирам и уверенно заявил, что это - купол Сент-Исаака, построенного нашим соотечественником Монферраном. Князь Трубецкой, в свою очередь, присоединившись к нам, подтвердил, что я прав.
Князь подошел не только ради этой поддержки, но еще для того, чтобы пригласить меня на охоту на волков в гатчинских лесах, где волков, говорят, так же много, как зайцев в Сен-Жерменском лесу. Как и охота на медведей, охота на волков - любимое развлечение русских; но, поскольку потомки Рюрика уважают опасность ради нее самой, они придумали охоту с двойным риском, то есть риском быть сожранными волками, как Бодуэн I - константинопольский император, и быть разнесенными вдребезги с экипажем, как Ипполит - сын Тезея. Вот как обставляется эта изобретательная выдумка, условимся - зимой, когда нехватка пищи делает волков свирепыми.