Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Шрифт:
– И какой же?
– спросил Александр.
– Задержать Ваше высочество и потребовать у вас шпагу.
– У меня! Шпагу!
– воскликнул Александр.
– А почему?
– Потому что, с этой минуты, вы арестованы.
– Я? Арестован? И в каком же преступлении я обвинен, Пален?
– Ваше императорское высочество не знает, что здесь, к несчастью, иной раз навлекают на себя кару, не совершив преступления.
– Император дважды хозяин моей судьбы, - ответил Александр, - и как мой суверен, и как мой отец. Покажите мне приказ, и каким бы он ни был, я готов ему подчиниться.
Граф передает ему приказ; Александр его раскрыл,
– И моего брата тоже!
– вскричал он.
– Я полагал, что приказ касается лишь одного меня.
Но встретив строки об императрице:
– О, моя мать, моя добродетельная мать! Эта святая, сошедшая с неба, - среди нас! Это слишком, Пален, это слишком!
И закрыв лицо обеими руками, он выронил приказ. Пален решил, что наступил подходящий момент.
– Ваше высочество, - сказал он, бросаясь к нему в ноги, - ваше высочество, выслушайте меня: нужно предупредить великие несчастья; нужно положить конец безумиям вашего августейшего отца. Сегодня в безумии он покушается на вашу свободу, завтра в безумии, может быть, он покусится на вашу…
– Пален!
– Ваше высочество, вспомните Алексея Петровича.
– Пален, вы клевещете на моего отца!
– Нет, ваше высочество, потому что я обвиняю не его сердце, а его рассудок. Столько странных противоречий, столько неисполнимых распоряжений, столько бессмысленных наказаний объясняется лишь влиянием на него страшной болезни. Об этом говорит окружение императора, это повторяют и вне его круга. Ваше высочество, ваш несчастный отец безумен.
– О, боже!
– Так вот, ваше высочество, нужно его спасать от него самого. Не я даю вам этот совет, а дворянство, сенат, империя, и я здесь только для того, чтобы его высказать; нужно, чтобы император отрекся от престола в вашу пользу.
– Пален!
– не выдержал Александр, отступая на шаг.
– Что вы там мне говорите? Чтобы я занял место отца, еще при его жизни, я? Чтобы я сорвал корону с его головы и вырвал скипетр из его рук! Это вы сошли с ума, Пален… Никогда, никогда!
– Но, ваше высочество, разве вы не видели приказа? Вы думаете, что речь идет просто о тюрьме? Нет, поверьте мне, жизнь вашего высочества в опасности.
– Спасите моего брата, спасите императрицу! Это все, о чем я прошу вас!
– выкрикнул Александр.
– Эх, разве я хозяин положения?
– сказал Пален.
– Разве приказ не касается их, так же как и вас? Раз уж арестованы и в тюрьме, кто же скажет, что придворные, думая услужить императору, слишком поспешили исполнить его волю? Взгляните на Англию, ваше высочество, там происходит то же самое; хотя ограниченная власть представляет собой меньшую опасность, и помешательство короля Георга тихое и безобидное, принц Уэльсский готов взять на себя управление государством. Впрочем, ваше высочество, последнее слово: может быть, принимая то, что я вам предлагаю, вы спасаете жизнь не только великого князя и императрицы, но еще и жизнь вашего отца?
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что правление Павла настолько тяжкое, что дворянство и сенат решили положить ему конец всеми возможными средствами. Вы отвергаете отречение от престола? Может быть, завтра вам придется простить убийство.
– Пален!
– сказал Александр.
– А не могу ли я увидеть отца?
– Невозможно, ваше высочество; доступ к нему вашему высочеству решительно запрещен.
– И вы говорите,
– Здесь Россия надеется только на вас, и, если нужно, чтобы мы выбирали между судом, который нас погубит, и преступлением, которое нас спасет, мы выберем преступление.
Пален сделал движение, показывая, что собирается уйти.
– Пален!
– выкрикнул Александр, останавливая его рукой и срывая другой со своей груди распятие, что он носил на золотой цепи.
– Пален, поклянитесь мне Христом, что жизни моего отца ничто не угрожает, и что вы дадите себя убить, если это потребуется, чтобы защитить его! Поклянитесь мне в этом, или я не позволю вам отсюда выйти.
– Ваше высочество, - ответил Пален, - я сказал вам то, что должен был вам сказать. Поразмыслите над предложением, которое я вам сделал; я же подумаю о клятве, которую вы требуете от меня.
С этими словами Пален почтительно поклонился, вышел и поставил у двери стражу; после этого, он вошел к великому князю Константину, к императрице Марии, объявил им приказ императора, но не принял в их отношении таких же мер предосторожности, как против Александра.
Было восемь часов вечера, и, следовательно, полный мрак, потому что наступили лишь первые дни весны. Пален побежал к графу Талицыну, где нашел заговорщиков за столом; его появление было встречено тысячей разных вопросов.
– У меня нет времени ответить вам подробно, - сказал он, - кроме того, что все идет хорошо, и что в ближайшие полчаса приведу вам подкрепление.
Трапеза, прерванная на минуту, продолжалась, а Пален отправился в тюрьму. Поскольку он был губернатором Санкт-Петербурга, все двери открылись перед ним. Те, кто увидел его входящим в камеры таким вот - с суровым взором и окруженным стражей, подумали, что пробил час их ссылки в Сибирь или перевода в тюрьму с усиленным режимом. Манера, в какой Пален приказал им приготовиться погрузиться на сани, еще больше утвердила их в этом предположении. Несчастные молодые люди повиновались; в воротах их ожидала группа стражников. Заключенные покорно расселись в нескольких санях, и едва они там оказались, как почувствовали, что кони несут их галопом. Против ожидания, через какие-то 10 минут, сани остановились во дворе великолепного de l'hotel - особняка; заключенные, приглашенные вылезать, снова повиновались; ворота закрылись за ними, солдаты остались снаружи, с заключенными был только Пален.
– Следуйте за мной, - сказал им граф и пошел первым. Совершенно не понимая, что происходит, заключенные сделали то, что им сказали.
Войдя в комнату перед той, где собрались заговорщики, Пален поднял шинель, брошенную на стол и прикрывавшую груду шпаг.
– Вооружайтесь!
– коротко бросил он.
Пока заключенные в изумлении выполняли и этот приказ, и, начиная подозревать в происходящем с ними нечто странное и неслыханное, вешали набок шпаги, что не далее, как утром, палач с них срывал постыдным образом, Пален велел отворить двери, и они увидели за столом друзей - с бокалами в руках, приветствующих вновь прибывших возгласом «Да здравствует Александр!» - с которыми, как они считали еще 10 минут назад, они разлучены навсегда. Тотчас они устремились в праздничный зал. В нескольких словах их ввели, в курс дела; их еще переполняли стыд и гнев за обращение, которому они подверглись тем же днем. Поэтому предложение о цареубийстве было встречено кликами радости, и ни один не отказался взять на себя ту роль, какую ему отвели в предстоящей жуткой трагедии.