Из Питера в Питер
Шрифт:
Партизаны тронулись, когда Ларька с криком кинулся за ними. Командир остановил коня:
— В чем дело?
— А знамя? — прошептал Ларька.
— Какое знамя?
Торопясь, сбиваясь, Ларька стал рассказывать про боевое знамя краскома... И командир решил:
— От имени Красной Армии и партизан передаю это знамя вам, детям Питера. Понял? Теперь это знамя ваше! — Он нагнулся к Ларьке и крепко взял его за плечо. — И если вы не сумеете донести его домой, помни, я узнаю об этом! Мы ведь скоро увидимся!
Сначала все внимание, все переживания и мысли были отданы письмам. Те, кто их получил, перечитывали по двадцать раз каждую строку, адрес на конверте, рассматривали закорючки, пометки, пятна, догадывались об их происхождении... Свое письмо никто не выпускал из рук и не давал другому даже подержать.
Письма были отправлены почти полгода назад. Но это поняли не сразу. Ведь с ними дошло тепло дома... Те, кто не получил письма, а таких, к сожалению, было большинство, бессчетное число раз кружились около счастливцев, расспрашивая:
— Ну, что там? Как там в Питере? Может, что про моих?
Но на него смотрели, не видя... Видели тех, от кого пришло письмо, — маму, отца. Девочки, понятно, плакали не таясь и по нескольку раз на день. То были счастливые слезы — в письмах избегали сообщать о бедах...
Володя Гольцов получил два письма: одно из Петербурга, а другое — из Парижа, где гастролировала его мать. Она писала, что ехали в Париж через Эстонию, в то время единственную страну, признавшую Советскую Россию...
К Кате одна за другой подсаживались девочки, прижимались к ней, уютно устраивались под одним пальтишком — в вагоне уже становилось холодно — и перечитывали письмо, наконец-то полученное Катей от мамы...
Миша Дудин шумно восторгался своей мамой:
— Дошла до самого Ленина! За меня! Она за меня куда хочешь пойдет! Она Ленину чай носит, знаете... И все плачет, все рыдает, думает, меня потеряла, лежу я в могилке сырой... А Ленин увидел, что плачет женщина, узнал все, и вот — пожалуйста, письма!..
С удивлением рассматривали конверты. Никто не мог объяснить, как эти письма дошли. Ребята невольно вспоминали, как ушедшие в подполье Советы на Урале тайком доставляли им в приют рыбу, не давали умереть с голода... На какое-то время взгрустнулось оттого, что дома про них ничего не знают, нельзя ответить. Ларьке сначала сочувствовали, что не получил письма, потом завидовали, узнав, что ему командир разрешил написать несколько строк домой...
Впрочем, скоро вся эта радостная суета с письмами отступила перед словами партизанского командира, которые изо дня в день повторял Ларька:
— Остались какие-то недели! И мы вернемся домой! А там по всей Европе шагает призрак коммунизма! Идет мировая!..
Сколько раз мелькали перед ними эти обещания — скоро домой... Но словам партизан поверили.
Смит ходил среди веселого щебета, возбужденных лиц, уже каких-то сборов и честно удивлялся:
— Чему вы радуетесь? Что скоро снова будете голодать? Ведь Петроград голодает!
От него просто отмахивались. Что он понимал, этот Смит!..
— У вас большая семья? — спросил он Гусинского.
— Девять человек.
— Вот и скажут: десятый рот приехал, сел на шею!
Гусинский выкатил на него глаза: он знал, как обрадуются ему дома. И хотя не любил Майкла Смита, но глядел на него с жалостью...
В Хабаровске задержались почти на месяц. Круки одни ездили во Владивосток что-то узнавать от своих американских начальников, торопившихся покинуть большевистскую Россию... Американцы уходили с Дальнего Востока, но их место занимали японцы... Это беспокоило и Круков и Смита. Только на Русском острове, к югу от Владивостока, оставался отряд американских моряков для радиосвязи. Здесь, на Русском острове, Круки решили разместить пока и ребят.
Некоторое время детская колония прожила во Владивостоке, пока приводились в порядок помещения на Русском острове. Этот остров отделял от города пролив, верст двенадцать шириной.
Русский остров входил в крепостные сооружения Владивостока. На нем были построены форты с противоштурмовой артиллерией, батареи шестидюймовых орудий. Форты занимал гарнизон численностью до полка.
Сейчас ничего этого не было. На острове царило запустение. Пушки с фортов сняли, солдаты и офицеры ушли. Ребята разместились в казармах.
Небольшой, всего около ста квадратных верст, округлой формы, Русский остров отличается сильно изрезанными берегами и бухтой Новик делится на две неравные части. Множество ручьев и речек, пересекающих остров, впадают в бухты, из которых, впрочем, только бухты Воевода, Холуй и Рында пригодны для захода и стоянки судов.
Большая часть острова, весь юго-запад, покрыта тайгой.
Дорог на острове не было, кроме военных, связывающих форты, а так — лишь тропы между отдельными фанзами китайцев-огородников, и то лишь на восточном берегу.
Самое неожиданное и неприятное, что встретило ребят на острове, — это густейшие туманы. Они начинались с весны и не уходили ни в июне, ни в июле.
Все, что они видели, ребята сравнивали с Питером. Русский остров, который прикрывал подступы к Владивостоку, представлялся маленьким Кронштадтом.
Никто из ребят до этого необычайного путешествия не был восточнее Урала, а о Дальнем Востоке у всех были самые смутные представления.
Владивосток заранее привлекал их тем, что стоял на море, как Петроград, был тоже портом, куда заходили торговые и военные корабли, где на каждом шагу можно было встретить моряков, скитальцев морей. И еще тем, что стоял он на самом краю русской земли. Дальше подаваться было некуда. Расположенный на холмах, с крутыми, как горные тропы, улицами, Владивосток оказался совсем непохожим на Петербург. И главная улица Владивостока, Светланская, изгибающаяся с холма на холм, ничем не напоминала Невский проспект...
На Светланской расположились торговые фирмы французов, англичан, американская «Интернейшнл харвестер». Ребята упорно отыскивали во Владивостоке черты, схожие с Питером. Им понравилось, что правительство этого края, между прочим признанное Советской властью в Москве, заняло здание морского штаба — ведь морской штаб был и в Питере... И что на город смотрели морские крепости, форты, не Кронштадт, конечно, но все-таки. Правда, местные моряки рассказывали ребятам, что крепости безоружны, их огромные пушки в первые же дни войны с немцами тоже отправлены на фронт. На рейде, в бухте Золотой Рог, толпились незваные гости, военные корабли Японии и западных держав. С разоруженными фортами Владивосток был беззащитен.