Из поэзии 20-х годов

Коллектив авторов

«Алеет ширь!..»

Алеет ширь!.. Смолкают бедствий стоны: Уже гремит восставшая земля. Попрали мы кровавые законы И властно стали у руля. Закалены в горниле огнеликом, Мы дышим силою железа и труда. Покорны бури нам в движении великом, Пучины вод, гиганты города. Наш братский мир огнем и сталью спаян… Сошлися мы под камни и металл Из душных нор, с оборванных окраин, Чтоб раздробить зловещий капитал. Чтоб озарить свободой мир безбрежный, Разрушить гнет, сжигая мрак огнем, Как океан, мы лавою мятежной Из недр земных до солнца доплеснем… Мы смерть несем тиранам и владыкам… Мы дышим силою железа и труда. Покорны бури нам в движении великом, Пучины вод, гиганты города…

Павел Вячеславов

Агромузей

Лабиринтами комнат глухих Провести себя за день успей. Многотомным собранием их Открывается агромузей. Мы идем, сном ковров шелестя, И, последовательность отметя, Приглушенней шагнув, человек Вводит прямо нас в бронзовый век. Эта бронза тонка и хрупка — По курганам ее не храня, Не кипели над нею века, И языческим гневом огня, Познавая

впервые литье, Не жгли ассирийцы ее. Но сейчас бы завидовать им, Как палит перед взором моим Оглушительным блеском стеблей Плодородная бронза полей. Для нее не жалели свой сок Чернозем, солончак, супесок. Плавил зной и, слегка остудив, Ее закаляли дожди. Силой лучшею заряжено, Как сосок, тяжелело зерно. Был бесхитростен стебля закал. Колос цвел и дождями дышал, Чтоб, подобием бронзы горя, Совершенства достигнув вполне, Как литое копье дикаря, Экспонатом торчать на стене. По столам — без крылатой ботвы — Черепа корнеплодов мертвы. И пьянят ароматом вина Муравьиные горы зерна. Еще дышит теплынью стеблей Тракторами раскопанный клад. Над трофеями наших полей Современник заносит свой взгляд. Он работу свою узнает, Он свои изучает года. И почетна, как быль, восстает Этих дней, этих лет полнота. И в его распаленных глазах, Плавниками ресниц шевеля, Отстоявшись в музейных стенах, Захмелевшая бродит земля. Пустотелые стебли висят, Словно копья литые на вид. И языческой бронзой слепит Нарастающих лет экспонат. И, как черный намек о былом, Приглушенно ползут над столом Почерневшие до сухоты Параличные руки мотыг. И пещерою кажется зал, Если видишь — теряясь в века, Допотопная, как бронтозавр, Свой скелет подымает соха.

1929

Михаил Герасимов

«Я не в разнеженной природе…»

Я не в разнеженной природе, Среди расцветшей красоты, — Под дымным небом на заводе Ковал железные цветы. Их не ласкало солнце юга, И не баюкал лунный свет, Вагранок огненная вьюга Звенящий обожгла букет. Где гул моторов груб и грозен, Где свист сирен, металла звон, Я перезвоном медных сосен Был очарован и влюблен. Не в беспечальном хороводе — В мозолях мощная ладонь, Неугасимый на заводе Горел под блузою огонь. Вздувал я горн рабочим гневом Коммунистической мечты, И, опьянен его напевом, Ковал железные цветы.

1917

Песнь о железе

В железе есть стоны, Кандальные звоны И плач гильотинных ножей. Шрапнельные пули Жужжаньем плеснули На гранях земных рубежей. В железе есть зовы, Звеняще грозовы, Движенье чугунное масс: Под звоны металла Взбурлило, восстало, Заискрилось в омутах глаз. В железе есть чистость, Призывность, лучистость Мимозово-нежных ресниц; Есть флейтовы трели, — Зажглись и сгорели В улыбках восторженных лиц. В железе есть нежность, Игривая снежность, В шлифованном — светит любовь; Закатная алость, Порыв и усталость, В изломе заржавленном — кровь. В железе есть осень, Холодная просинь В заржавленных ветках сосны; Есть знойное лето, Миражем одето, Горячим цветеньем весны. В железе есть жгучесть, Мятежность, певучесть У скал раздробленной волны, Напевность сирены В кипучести пены, Где тела извивы вольны. В железе есть ковкость, Проворность и ловкость Есть в танцах мозолистых рук, Есть ток в наших жилах, В звенящих зубилах, Вагранками спаянный круг. В железе есть сила — Гигантов взрастила Заржавленным соком руда. Железною ратью Вперед, мои братья, Под огненным стягом труда!

1917

Полет

Кругом Ободранные крыши И ребра сломанных стропил, Избушки чахлые не дышат И никнут падалью Без сил. В заржавленные тычет лужи Их ветер Жесткой головой, Соломенные косы кружит И тужит Горестной вдовой. Казалась жизнь такой постылой В прокисших омутах села. Но вдруг: Спустился легкокрылый, Весь голубой аэроплан. Как будто бы светлее стало — Кусочек неба он принес. И запах свежего металла Был выразительнее роз. Погладила его любовно, — По жилам пробежал огонь. Он вздрагивал, Как чистокровный, Разгоряченный бегом конь. И стала я Такой счастливой, Когда смотрела свысока. Он алюминьевою гривой Со свистом резал облака. Летели мы На птице бойкой, Пленясь воздушною игрой. Внизу Огнями, И постройкой Мигнул нам гордый гидрострой. Как сладко Голубую чашу Небесную В глаза плеснуть, Как руки труб приветно машут Платками дыма: «Добрый путь!» Винтов торжественное пенье, Густая музыка без слов. Вокруг — Могучее сцепленье Цилиндров, кранов и кубов. Мосты, Турбины, Вышки — Мир вам, Привет тебе, электрострой! Из хаоса земного вырван Ты человеческой рукой. Какое мощное величье И творческий Веселый гул! Машины нашей профиль птичий В стальное озеро нырнул. Вся электричеством блистая Плеснула новая волна, И стала я сама стальная, Как напряженная струна. Когда остановилась птица На колыханиях пруда, Какое счастье было влиться И мне В симфонию труда.

1927

Сумерки

Проносятся лениво птицы В родные гнезда На ночлег. Усталые щебечут жницы, Вплетаясь в разговор телег. Вскипает золотая пена Пшеничных, И ржаных снопов, Душистое стекает сено С густых вечерних облаков. Растаяла устало стая В июльской Жаркой тишине. Усталость всюду разлитая, Кровь успокаивала мне. Качались мы с тобою дремно В рыдване на тугих снопах. Вдали, На горизонте темном Звезда родилась на глазах. И было сладостно забыться Нам после трудового дня. Но вдруг Защебетала птица, Как током прострелив меня. Повеял сразу ветер бодрый В соломенную пустоту: Игриво, Жарко Трактор гордый Затараторил на мосту. Из-за скирдовой выплыл тучи На успокоенный простор Такой могучий И певучий, Ведя веселый разговор. Пронизан весь приливом силы, Почуял бодрую игру, Как будто Шар земной на вилы Я вскинул, Напрягая грудь. Весь током трудовым согретый, Горю я в творческом огне. Как золотистые кометы Снопы сверкнули в вышине. Колосья Звездами мерцали, Все в искрах радужной игры, Всю ночь Над головой блистали Встревоженные мной миры. Чтоб в этом мировом пожаре, Бессильный, я не изнемог, Железный трактор, Мой товарищ, Мне веял голубой дымок. И пара глаз твоих покорных Светили, радостью Пьяны, В просторах сумрачных и черных, Как две склоненные луны.

1928

Жнитво

Когда цветением на нивах Отполыхает жарко рожь И досыта хлебнет налива, — Мое ты сердце не тревожь. Не жди напрасно, стрепет ясный, Не прибегу к тебе туда, Где клен скрывал в объятьях страстных Мой тайный трепет у пруда. Других — не думай — не ласкаю, Тоскуя, не брани меня: На нивах трудовых пылаю В разливах пламенного дня. Каленый серп под корень низко Подрезывает сгоряча, И сладко мне в объятьях близких, Баюкая, снопы качать! Они — как голенькие дети, Пушисты нежные тельца… Не жди же: Все равно не встретишь Меня у темного крыльца. Налиты золотою новью, Колосья косами висят. Я плодородною любовью На жнивьях растворилась вся. Как в зыбки, в теплые телеги, Сквозь розовеющую пыль, Кладу я с материнской негой Спеленатые снопы. И если будет очень горько Тебе в разлуке и тоске, Взгляни, мой друг, вечерней зорькой На лунный серп в моей руке.

1924

Сергей Городецкий

Россия

Как я любил тебя, родная, Моя Россия, мать свобод, Когда под плетью изнывая, Молчал великий твой народ. В какой слепой и дикой вере Ждал воскресенья твоего! И вот всех тюрем пали двери, Твое я вижу торжество. Ты в праздник так же величава, Как прежде, в рабской нищете, Когда и честь твоя и слава Распяты были на кресте. О вечном мире всей вселенной, О воле, братстве и любви Запела ты самозабвенно Народам, гибнущим в крови. Как солнце всходит от востока, Так от тебя несется весть, Что есть конец войне жестокой, Живая правда в людях есть. И близок день, прекрасней рая, Когда враги, когда друзья, Как цепи, фронты разрывая, Воскликнут: истина твоя! Как я люблю тебя, Россия, Когда над миром твой народ Скрижали поднял огневые, Скрижали вечные свобод.

1917

Кофе

Тебя сбирала девушка нагая По зарослям благоуханной Явы. Как ящерицу дико обжигая, Ей кожу сделал рыжей луч кудрявый. Замучена полуденной работой К любовнику такому же нагому Она бежала в лунное болото К сплетенному из вешних прутьев дому. И там кричали, радуясь, как дети, Что труд прошел, а ночь еще продлится, Показывая на жемчужном свете Блестящие от долгой ласки лица. С утра голландец с ремешковой плеткой На пристани следил за упаковкой Клейменых ящиков и кровью кроткой Окрашивал тугую плетку ловко. Потом с валов могучих океана Корабль срезал бунтующую пену, Пока в каюте мягкой капитана Купцы высчитывали вес и цену. До пристани, закутанной в туманы, Томились, гордо засыхая, зерна. А там, на Яве, кровяные раны На девушке горели рыже-черной.

1920

Алексей Дорогойченко

Поэма об очередях

Рабфаковцам посвящаю

1919

Этот год девятьсот девятнадцатый! Весь в борьбе этот год, В голоде. Ведь как приходилося драться-то: Тело в восстанье горело, Тело горело в борьбе, А питанье по карточке, По литеру Б. А за спиною — шепот старческий. Нервы, нервы бередя, Шепталися очередя: Га-а… Довосставались… … … … … … … … … … … … … А мы на вокзале С дочкой грудною, с женой расставались… Мой рот разъедала цинга. И хотелося слезы их вытереть… И хотелось орать что-то грубое! Но больные стискивал зубы я, Молчал. Ногти грыз до крови… А глаза — телескопами: Огневые глаза — не мокрые. (Так глаза у волчат По ночам.) … … … … … … … … … … … … Все упорней да упрямей В огненный круг Городов, Сёл Шел С фронта на фронт Без остановки! С востока на запад — Крепче винтовки! С востока на юг Затвора щелк, Приклада стук: Так надо, Надо. Шел.