Из поэзии 20-х годов

Коллектив авторов

«День уйдет, утихнет город…»

День уйдет, утихнет город,

Улыбнется месяц за окном.

Каждый раз в такую пору

Я сижу, задумчив, за столом.

Месяц, месяц, ты любимец ночки,

Будь хорошим, подскажи,

Как в стихов размеренные строчки

Сердце мне свое вложить.

Не ответит месяц на мои вопросы,

Самому придется разрешить.

Вьется дым кудрявой папиросы,

Я сижу, задумавшись в тиши.

А пока гуляет ночка

До утра по улицам пустым,

Я кусочки сердца в виде строчек

Положу на белые листы.

Леонид Лавров

Нобуж (Отрывок из поэмы)

Прислушиваясь к шуршанью веток, К теченью ночного ветра, К биенью ночного пульса, Я сижу у себя на постели. До моего напряженного слуха Добираются через окошко: Резиновый шелест мака, Огуречный мохнатый шорох, Словно кожаный, хруст капусты, И шипенье ползущей тыквы; Настороживши белое ухо, Подмявшись немного набок, Сидит, как больная собака, Рядом со мной подушка. Так всегда, как только На деревьях большие тени Закачаются, как обезьяны, Я сажусь у себя на постели Изучать тишину и прохладу, Думать о том и об этом, Болтать босой ногой, Водить ею, как кистью, по полу, Беседовать с душой огорода…

* * *

И еще я видел в огороде, В

соломенной желтой шляпе, Подбоченясь ромбами листьев, Стоял молодой подсолнух. И мальчик в сквозной рубашонке Выбегал из дома и трогал Под корнем сухую землю. Качал головой и с террасы Приносил свою кружку чая. И вот я тогда подумал, Что коммунизм, пожалуй, Это не только мясо У каждого в каждом супе, Это уменье трогать, Слышать, любить и видеть Сердце у каждой вещи. Это черта за нормой, Кило и чуть-чуть добавок, Метр и немного лишку, Доктор и капля чувства Для пузырька больного. Коммунизм — это там, где слышат Самый неслышный шорох, Там, где умеют видеть Невидимый оттиск света. Это тогда, когда воля Направлена в сердце жизни. Когда понимают с полслова, С полвзгляда узнают и верят. Когда говорят с паровозом Так же, как с человеком. Когда угощают чаем Даже простой подсолнух. Оно уже близится, время, Когда жизнерадостность вспыхнет В каждом движенье тела. Когда будет еще наука, Не физика, не математика. Наука искусства видеть Диалектику каждой вещи, Которая изучит кипенье Ветра в листве березы, Влияние шороха тени На рост человеческой грусти, Безумную страсть самовара К семейству веселых чашек… Которая научит слышать, Вырвет из тайное тайных Тысячу новых красок, Умнет ощущение мира Выше положенной нормы, Чтоб через поры жизни Проходил человек, как искра Электромагнитного тока. Что уплотняя атомность В озон превращает воздух. Оно набежит, это время…

1929

Полустанок

Кидая друг другу эхо, Стоят часовыми ели. Подбиты снежным мехом Зеленые их шинели. Сложенные на платформе Шпалы у ограды, Напоминают по форме Палочки шоколада. Стены платформы шатки И ветер ныряет в дыры, Но играют в лошадки Озябшие пассажиры. И счетовод с машинисткой, Живые еле-еле, Усиленно мнут под мышкой Худенькие портфели. По телеграфным венам Ветер шумит прибоем, И сумрак приклеил к стенам Сиреневые обои. Так, поджидая случай, Продрогнувши спозаранок, Он дремлет с мечтой о лучшем, Затерянный полустанок. И только заслышав «скорый», Как будто удивленный, Красный глаз семафора Меняется на зеленый. И в шапке дыма старше И тяжелей от дыма, Поезд железным маршем Прокатывается мимо. И лишь мигает мудро Задней площадки сцена, С проводником, — до абсурда Похожим на Диогена. И снова ветер острый, Ели и косогоры, И снова темнеет остов Худеющего семафора. Но хоть он и заскорузлый, Он все же свой, близкий, Этот клочок Союза С замерзшею машинисткой. И если я сетовать стану, То я подумаю только: Там, где есть маленький полустанок, Возможна большая стройка.

1918

Сергей Малашкин

Мускулы

О, мне ли в гулкой тишине, Поэту радости и солнца, У неоткрытого оконца Все за поэмами Шенье О белых лебедях вздыхать, Сентиментальничать, мечтать… О, мне ли в гулкой тишине, Считать все пятна на луне!.. Я вижу: мимо милых сел, По пажитям земли родной, Гудя, жужжа, как рои пчел, Бросая радостью, тоской, Восстаньем, ужасом пожара Во все концы земного шара Бегут и дни и ночи Из жил рабочих Телеграфов провода… О, мне ли в гулкой тишине Считать все пятна на луне И вас не видеть, провода!.. Я вижу: гений предо мной Луга, леса, поля и степи Окутал в рельсы, словно в цепи Своею мощною рукой… По этим рельсам взад, вперед, Быстрее все из года в год, Свистками разрезая тишь, Бегут в Москву, Берлин, Париж, Чикаго и другие города Из мускулов рабочих поезда… О, мне ли в гулкой тишине Считать все пятна на луне И вас не видеть, поезда! Я вижу: чудища столиц В металл закованного мира На черном дыме у надира Под стаею стальною птиц Трубя грубо В трубы, Гудят, Кричат Криком красным с огненных страниц… О, мне ли в гулкой тишине Считать все пятна на луне И гула не слыхать столиц! Я вижу: в Лиссабоне, Риме, Берлине, Вене, Петрограде, Чикаго, Лондоне, Царьграде, Кидая к небу клубы дыма, Буйствуя неудержимо, Сгустки мускулов рабочих Дни и ночи По металлу, По закону Молотами бьют, Солнце новое куют, Жизнь куют, Куют! О, мне ли в гулкой тишине, Поэту радости и солнца, У неоткрытого оконца Все за поэмами Шенье О белых лебедях вздыхать, Сентиментальничать, мечтать… О, мне ли в гулкой тишине Считать все пятна на луне! Я должен видимые мной Все телеграфов провода, Все поезда и города, Бетон, железо, камень, медь, Гул восстаний и пожара, Буйство мускулов, удары Буйно гимнами воспеть. О, мне ли в гулкой тишине, Считать все пятна на луне!

«Музыка. Бьют барабаны…»

Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят. Меди зазывной, Призывной Буйствует буйно набат. Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят… Массы несметные, полные бури, отваги, Выше вздымая к лазури багряные флаги, Горе столетий поправ, Позабыв, С заревом зорь от застав, Точно единый порыв, Движутся медленно, гулко В улицы и переулки Центра,

кидая призыв: «Други, вперед! На зенит! Пойте! Пусть песнь громозвенит!» Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят. Меди зазывной, Призывной Буйствует буйно набат. Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят. Массы все ближе и ближе к трибуне подходят. Город бетонный от топота гулкого ног, Струны стальные колебля, что в дали уходят, Гулко поет в акведуки, поет и в железные трубы, Точно Гомер, всей вселенной и просто и грубо Весь погружаясь в восторг. Зданья кричат. Открываются двери и окна. В куртки, костюмы и платья убравшись прозрачные, Брачные, Путаясь в знойного, жгучего солнца волокна, Новые братья навстречу любезно выходят С алыми, рдяными лентами через плечо В ногу, в плечо, Песнями, гимнами славя себя горячо, Буйство масс окрыленных, В солнце влюбленных, Центр замыкая собою в кольцо. Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят. Меди зазывной, Призывной Буйствует буйно набат. Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят… Массы на площади. Празднество. Шум. Ликованье. Братья любимые, сестры в минуты свиданья, Фабрики, молоты, сверла забывши и муки, Взяли смелее друг друга за грубые руки, Зная глубоко, что каждый для каждого друг. Крепко смыкаются возле трибуны вокруг Братства — коммуны — союз круговой неразрывный И, торжествуя под гулы набата Меди призывной, Ленина ждут, что любезнее брата, Радостно, буйно, Солнцами глаз улыбаясь, с трибуны Всем им расскажет словами мессии: О коммунизме Советской России, О мировом торжестве пролетариата… Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят. Меди зазывной, Призывной Буйствует буйно набат, Музыка. Бьют барабаны. Трубы победно трубят.

Иван Молчанов

Станция Няндома

«На север, на север, на север!» — Вагоны, качаясь, поют; И северный ветер рассеял Попутную песню свою. Все глуше, Все мимо и мимо, Метелям и вьюгам сродни, Мелькают одни за другими Олонецких станций огни. Лежит в них Лесная усталость И северной ночи печать. И ты среди них затерялась, — Ну как мне тебя не узнать?.. Леса — без конца И без края, Чугунка — две темных струи. И тенью по ним пролетают Давнишние годы мои! Вот — утлые Крыши поселка, Седеющие в мороз. Не здесь ли затравленным волком Я дальнее детство пронес! А вот и депо, И на крыше, Едва покосившийся вбок, — Не стал он не ниже, не выше Крикливый деповский гудок. Бывало, Чуть брезжить станет Холодный и тусклый рассвет, Тягучую песню затянет Горластый деповский поэт. Меня он Ничем не обидел: Он часто будил и трубил. Но как я его ненавидел, О, как я его не любил! Его переливы, Как плети, Ложились ко мне на кровать… В одиннадцать лет на рассвете Мучительно трудно вставать! Воспоминанья Горячей Меня захлестнули волной… Скупой кривоногий подрядчик, Ты снова стоишь предо мной. И я, в пропотевшей рубахе, Мечусь, незаметен и сер. И нудно тяжелые плахи Со скрипом Ползут за барьер. Валежник, Березник, Осинник… Из сил выбиваясь, крепись! С шести до шести за полтинник Запродана тусклая жизнь… Далекая станция. Глухо Ревет паровозная медь… Мне есть о чем вспомнить, старуха, Но… не о чем пожалеть! Вот, разве, Тот день не пройти нам: Он светлым единственным был: В тот день с боевым карабином Я в жаркую юность ступил. В тот день Не задаром растрачен Мой пламень, мой пыл боевой: В тот день кривоногий подрядчик С пробитой упал головой! Далекой Высокой картиной Тот день, как живой, засиял… Ах, что я? Да разве один я Так право на жизнь добывал?

1928

Дьяков Петр

I

Над зубцами ельника, по краю, Разлилась багрянца полоса. Где-то за деревней, замирая, Девичьи звенели голоса. Где-то с переборами тальянки Песня угасала на ветру. Там — гулянка… Но не до гулянки Трактористу Дьякову Петру. Вот звезда над полем задрожала, Опустилась на деревню мгла. Полоса невспаханной лежала, Молодого пахаря ждала. Не шумят березы у околиц, Тихо дремлет ива у плетня… Выводил на поле комсомолец, Выводил железного коня. Под покровом ноченьки ковровой Моториста скука не возьмет: Выезжал он с песенкою новой, С той, какую милая поет:

II

«По дорожке неровной, По тракту ли, — Все равно нам с тобой по пути… Прокати нас, Петруша, на тракторе, До околицы нас прокати! Прокати нас до речки, до мостика… В нашем ясном, хорошем краю Запевайте-ка, девушки песенки Про колхозную долю свою. Не примяты дождем, не повыжжены Урожайные наши поля; Кулаки на селе разобижены, Что ушла навсегда их пора. Огрызаются, лютые, лаются, Им нерадостен наш урожай… Кулачье до тебя добирается: Комсомолец, родной, не плошай! По дорожке неровной, По тракту ли, — Все равно нам с тобой по пути… Прокати нас, Петруша, на тракторе, До околицы нас прокати!»

III

Песня наливается и крепнет: Не сорвется голос молодой. Далеко оставлена деревня, Утонула в дымке голубой. Рыхлым черноперым черноземом К борозде ложится борозда… «Стой, Петруха!» — Кажется, знакомый Голос прозвучал из-за куста. «Стой, Петруха, побалакать надо, Поквитаться надо за дела…» В эту ночь кулацкая засада Тракториста с вечера ждала. «Поквитаться надо, посчитаться Нам с тобой, бедняцкий де-пу-тат!.. С солнышком собаке не видаться, Ну-ка, поворачивай назад!..»