Из поэзии 20-х годов

Коллектив авторов

1922

Гудок

В годы детства гуд призывный На работу в ранний час В простоте своей наивной Проклинал я сотни раз. Чуть светок, а он застонет, Загудит, проснется мать, На работу нас погонит: «Чу! Гудок — пора вставать!» Да пора, а встать нет мочи, Спишь как мертвый иногда. Гноем слепленные очи, Слух отсутствует — беда. Тяжела судьба малютки. Непосильного труда, Ведь часов по двадцать в сутки Мы работали тогда. На жаре, в чаду и пыли, Проработав этот срок, Полумертвыми мы были: Шли домой, не чуя ног. От работы ныли руки, От побоев — голова; Слух терзали шума звуки, Брани едкие слова. А за что? Свидетель небо, Мы платили за гроши, За кусок скорузлый хлеба, Соком тела и души. В полусне нам есть давали И чумазым и в поту, За столом мы засыпали С

недожеванным во рту. Но теперь иное дело: Сброшен гнет с мозольных плеч; От побои не ломит тело, И не жжет по суткам печь. И сирены гул призывный Не назойлив и тягуч, Обладая силой дивной, Гармоничен и певуч.

1919

Сергей Обрадович

Завод

1

Зловещим скованный покоем, Покинутый в тревожный год, Грозя потухшею трубою, Сталелитейный стих завод. В тумане дней осенних брошен, Застыл, подслушивая, как Ноябрь, промокший и продрогший, Бродяжничал на площадях; Как настороженной походкой Подкрадывался враг во мгле… Манометр цепенел над топкой На холодеющем нуле. Лишь тишь машин, заводской глушью Прохаживаясь не спеша, Будили стуком колотушек Полуночные сторожа. Зимою вьюга снежным комом В забитые ходы стуча, Рвала приказы военкома С морщинистого кирпича. Стоял суровый, многодумный, Судьбе покорный, нем и глух… Все чаще над станком бесшумным Стальные сети вил паук…

2

И вот однажды, в день весенний, Запоры сбросила рука, И вновь в стремительном движенье Могучий вал маховика. Войною, голодом и мором Был обессилен, мертв завод, — По всем цехам гудят моторы, Дым из трубы под небосвод. Завыла вьюга в пылкой пасти; На полный ход прокатный стан, Над ним ликует старый мастер — Красногвардеец-партизан. Железные дрожат стропила, Был с каждым взмахом крепче взмах: Неугасимой властной силы Пылал огонь у нас в сердцах. Смерть презирая, в стужу, в голод, Мы отстояли край родной В боях под знаменем, где молот И серп — наш символ трудовой. Раскованный рукою жаркой, Завод, сжигая немощь лет, Встал, торжествующий и яркий, Весенним солнцем на земле…

1920

О молодости

О молодости мы скорбим, О молодости уходящей, По вечерам усталым, злым Жизнь старой называем клячей. Не скрыть седеющую прядь И на лице ночные тени, Как изморози октября, Как первый желтый лист осенний. И с горечью такой заметишь, Что не к вершине перевал, И на улыбку не ответишь Той, что любимой называл… А молодость — она рядком, И не почуешь, как подхватит, И, молодостью влеком, Вдруг позабудешь о закате. Узлом веселым — кутерьма, И синь осенняя — синицей. Не этажи, а терема, Не вывески, а зарницы. Старье на слом. И над плечом Склоняется заботой бойкой, Стеклом и жарким кирпичом Цветущая на солнце стройка. Старье на слом. И на порог Шагает век таким разгулом, Как будто б не было дорог Томительных и плеч сутулых. Пусть мутной старческой слезой Лист падает на грудь земную, — Румянцем яблок, щек и зорь Мир полыхает и волнует! Я ветру — нараспашку грудь. Лаская рыжего задиру, Легко и радостно взглянуть В глаза прохожему и миру. Над городом гуляка дым Качает головой пропащей: Он был у горна молодым… …О молодости мы скорбим, О молодости уходящей. Не тлеть, а трепетать огнем, Чтоб к солнцу — силы нашей ярость, И молодостью назовем Кипучую такую старость. Пусть мутной старческой слезой Лист падает на грудь земную, — Румянцем яблок, щек и зорь Мир полыхает и волнует.

1926

Петр Орешин

Урожай

Рожь шумит высоким лесом, Нынче весело полям. Солнце красное воскресло И идет, и светит нам. Утро синью напоило Наш ржаной медовый край. «Выходи, ржаная сила, Жать богатый урожай!» Синь — косой раздайся шире. Сытой грудью развернись. Мы недаром в этом мире Спелой рожью поднялись. Не поймать седому долу Песню красную в полон. Нива колосом тяжелым Бьет косцу земной поклон. Завтра рожь под дружным взмахом Ляжет в длинные ряды, И придется сытым птахам На ночлег лететь в скирды. Рожь вскипела, зазвонила, Взволновала сытый край. «Выходи, ржаная сила, Жать богатый урожай!»

1918

Журавлиная

Соломенная Русь, куда ты? Какую песню затянуть? Как журавли, курлычут хаты, Поднявшись в неизвестный путь. Я так заслушался, внимая Тоске сермяжных журавлей, Что не поспел за светлой стаей И многого не понял в ней. Соломенная Русь, куда ты? Погибель — солнечная

высь! Но избы в ранах и заплатах Над миром звездно вознеслись. И с каждой пяди мирозданья, Со всех концов седой земли Слыхать, как в розовом тумане Курлычут наши журавли. Совсем устали от дозора Мои зеленые глаза. Я видел — в каменные горы Огнем ударила гроза. И что ж? Крестом, как прежде было, Никто себя не осенил. Сама земля себя забыла Под песню журавлиных крыл. Ой Русь соломенная, где ты? Не видно старых наших сел. Не подивлюсь, коль дед столетний Себя запишет в комсомол. Иные ветры с поля дуют, Иное шепчут ковыли. В страну далекую, родную Шумят крылами журавли!

1923

Воз

В тяжелом и большом походе Поля, деревни и леса. И буйным озорством в народе Звенят гармоник голоса. Любимый край лицом не светел, Темны вихры под картузом. И кто не понял, не приметил, Какую тягу мы везем! Пот человечий по березам, По каждому степному дню. Дай бог с таким беспутным возом Поладить доброму коню! Сермяжный, поднатужься, милый, Нам это дело не впервой. Какой же богатырской силой Ты развернулся, край родной! Но все еще дорога — в гору, За каждый мирный час — борьба. И вспыхивают наши споры, Как снега русского гульба. Одной рукой судьбу хороним, Другой — к мятежному штыку. Но голову мы не уроним, Не кинем в пьяную тоску. С любовью, будет час, помянем И наши дни и нашу кладь. И потому мы не увянем, Что не к лицу нам увядать!

1925

Земля родная

Артёму Весёлому

Не задаром жестоко тоскую, Заглядевшись на русскую сыть. Надо выстрадать землю родную, Для того, чтоб ее полюбить. Пусть она не совсем красовита, Степь желта, а пригорок уныл. Сколько дум в эту землю убито, Сколько вырыто свежих могил! Погляжу на восток и на север, На седые лесные края. «Это ты и в туманы и в клевер Затонула, родная моя!» Пусть желтеют расшитые стяги, Багровеют в просторах степных — Не задаром родные сермяги Головами ложились за них. Слышу гомон ковыльного юга, Льется Волга и плещется Дон. Вот она, трудовая лачуга, Черноземный диковинный сон! Не видать ни начала, ни края. Лес да поле, да море вдали. За тебя, знать, недаром, родная, Мы тяжелую тягу несли! Каждый холм — золотая могила, Каждый дол — вековая любовь. Не загинь, богатырская сила! Не застынь, богатырская кровь! В черный день я недаром тоскую, Стерегу хлебозвонную сыть. Надо выстрадать землю родную Для того, чтоб ее полюбить!

1926

Родник

Во мне забился новый, Совсем живой родник. Я человечье слово По-новому постиг. Оно звенит и плачет И чувствует как грудь И горю и удаче Предсказывает путь. Оно полно томленья, Отравы и услад, Когда живут коренья И листья говорят. Оно полно тревоги, Когда в бессонный час Заговорят не боги, А лишь один из нас. Оно светло, как реки, Как сонмы вешних рек, Когда о человеке Затужит человек. И нет доверья слову, И слово — пустоцвет, Коль человечьим зовом Не зазвучит поэт. Что мне луна, и травка, И сад прекрасных роз, И лиственная давка Черемух и берез! Постиг иное слово Я в буре наших дней: Природа — очень ново, Но человек новей!

1926

Дулейка [2]

В камышах шишикает шишига [3] : «Не купайся, сгинешь за копейку!» Дал шишиге хлеба я ковригу, А шишига мне дала дулейку. На дулейке только заиграю, — Все поля, вздохнув, заколосятся. Потемнеет нива золотая, Зашуршит, и сны ей тут приснятся. Позабудут странники убоги Долгий путь к угоднику Николе. Соберутся, сядут при дороге Во широком златозвонном поле. Я возьму чудесную дулейку, Заиграю звонким переливом. «Ой, ходила туча-лиходейка По родным невыхоженным нивам. Ой, гуляли буйные ватаги, Русь ковали в тяжкие оковы. Русь вязали пьяные от браги По полям опричники царевы! Ой, томились пойманные птахи По родному радостному краю. Отрубали голову на плахе Всенародно парню-краснобаю! Ой, взгляните, люди, на покосы: Не столбы ли виселицы видно? Ой, не волк ли пил господни росы, Не седой ли плакался ехидно?» Зашумело вызревшее просо, Распахнула зорюшка шубейку. Положивши голову на посох, Хвалят слезно странники дулейку. В камышах шишикает шишига: «Не купайся, сгинешь за копейку!» Дал шишиге хлеба я ковригу, А шишига мне за то — дулейку.

2

Дулейка — дудка, музыкальный инструмент. (Прим. авт.)

3

Шишига — бес, домовой. (Прим. авт.)