Из поэзии 20-х годов

Коллектив авторов

1918

Ильич в Петрограде

Из воспоминаний

Огромный зал. Стоим плечом к плечу (Протискаться бесплодны все старанья!) И, повернувши лица к Ильичу, — Немолчным криком сотрясаем зданье. Он — на пороге. Не пройти вперед! Немыслимо: народу слишком много… Но вождь пошел, и перед ним — проход: Широкая, свободная дорога!.. Идет, глядит: лаская, греет нас, Самозабвенно не щадящих глотки, Теплом веснушек, жизнью отчих глаз И шаткостью взволнованной походки.

* * *

Шпалеры статуй — красных моряков. Но вот Ильич: нежданно, из-за дому! И, — словно ветром, тысячи голов, — К нему, к отцу любимому, родному!!

1924

Женщинам коммуны

Вас не сломил кровавый бред Кошмарных лет, Голодных лет; Как встарь вы гордым сердцем юны. «Привет вам, женщины Коммуны! — Твердит

с восторгом целый свет, — Привет вам, женщины Коммуны, Привет!» В дыму и пламени пожаров Вы были стойки и тверды И окрыляли коммунаров, Вливая бодрость в их ряды. О, сколько раз, когда, бывало, Печаль, гнетуща и остра, Нас, что сетями обвивала, — Те сети в клочья порывала На брате вольная сестра: «Взгляни, как яростно зарницы Рвут шелк тяжелой синевы! Очнись: он близок, луч денницы… Дерутся братья, словно львы…» Привет вам, гордые орлицы! Привет вам, женщины Невы! Когда на митинге бессчетном Я озираю море глаз, По взорам страстно-искрометным Я узнаю, о сестры, вас, Горит в вас сердце огневое, Что щебень в пламени костра — И пусть бушуют вихри, воя, — Я становлюсь сильнее вдвое, Когда со мной моя сестра. «Не бойся вражеских ударов — Не возродится мир оков… Они проходят, дни кошмаров, Редеет лагерь пауков…» Привет вам, сестры коммунаров! Привет вам, жены бедняков! Вас не сломил кровавый бред Кошмарных лет, Голодных лет; Как встарь вы гордым сердцем юны. «Привет вам, женщины Коммуны! — Твердит с восторгом целый свет: — Привет вам, женщины Коммуны, Привет!»

1918

Борис Ковынев

Рыбаки

Рукава засучены, Шапки набекрень И звенят уключины: Трень, трень, трень… Вдруг темнее олова Хлынули валы, Наклонили головы, Словно волы. Небо рукомойником Брызнуло не впрок. Соловьем-разбойником Свистнул ветерок. На рога подхвачена Лодочка. Беда! Пьянствуют в складчину Ветер и вода! «Вертимся, кружимся… Дело табак!» Заметался в ужасе Молодой рыбак. Поглядел на лодочку: «Братцы, не могу! У меня молодочка Есть на берегу. Шустрая, бодрая, Жаркая… Ух! Баба крутобедрая, Новгородский дух». Волны лодку вздыбили, Встали горой. «Не уйти от гибели, — Простонал второй. — Тяжела, неверная Доля рыбака, Дома ждут наверное, Старика! Пьют чаек с вареньицем… Не до чая тут. Лодочка накренится… И капут». Третий — пристанища Не имел нигде. Он сказал: «Товарищи, Хорошо в воде. Буря не визжала бы У подводных скал…» Тут четвертый жалобы Эти услыхал. И рука четвертого Властно поднялась: «Кто скулит? За борт его! Слазь! Вздумали в беспутицу Петь за упокой. Голова закрутится От песни такой. Что ж, что волны пенятся, Трутся о бока. Не в любви с вареньицем Счастье рыбака. Парни вы рослые, Черт побери! Ну-ка, двинем веслами. Раз! Два! Три! Вишь, в дали сиреневой Вспыхнул бережок. Легче, не накренивай Лодочку, дружок…» Ветерок, что водочка. Пей, да не пьяней, Ой, как мчится лодочка — Четверо в ней.

1928

Геннадий Коренев

Не вам

Не вам, во мглу уходящим По длинной закатной тропе, Петь пробужденье спящим, Песню встающим петь! Не петь вам, а под забором Нудно и долго скулить: Пылает за городом город Вашей земли. Скоро из бурной сечи, Будто из светлой воды, Выйдут, утру навстречу Новых поэтов ряды. Цепью лучистой, длинной, Где звенья навек сплелись, Споем уходящим в долину Песню Идущих в высь!

1920

Алексей Крайский

Вперед

Развалин груды в дыму пожарищ Лежат на пройденном пути… Туда… Обратно? Назад, товарищ, Нельзя пойти. Налево — пропасть. Направо — волны Водоворотом, А впереди… Кто скажет, — что там? Но, веры полный, — Иди! Зари не видно?.. Глаза ослепли. Но сердце видит, но сердце ждет… Попутный ветер знамена треплет… Вперед!

Декреты

По лужам, по грязи смешная девчонка Бежит, предлагая газеты, По-воробьиному щелкает звонко: «Декреты! декреты! декреты! Вся власть Советам — декрет номер первый, Мир

всему миру — декрет номер два…» От крика у барынь — мигрени и нервы, У генералов — кругом голова. У генералов дрожат эполеты — От страха? от смеха? — никак не понять. Фыркают франты: «Совдепы! Комбеды! Разнузданная солдатня!» Девчонке нет дела, базарит газеты Налево, направо… Смешная, постой! Ты прочитай и пойми, что декреты, Эти декреты — для нас с тобой. Отец — на войне, задыхаясь от газа, Мать — на табачной, чахоткой дыша, Слышат твою равнодушную фразу И за газеты приняться спешат. Читая, подумают оба, что станет Их дочка наркомом страны трудовой… Пойми же, девчонка, пойми же, смешная, Что эти декреты для нас с тобой.

1917

Грани грядущего

Америка, Индия, Афганистан, Лондон и Токио, Мельбурн и Рим, через Антанты распухший стан руки протягиваем вам, горбом и мозолями говорим: — Кули, жнецы, гончары, кочегары, каменщики, углекопы, ткачи, соединяйтесь, товарищи! На север! На зарево звездных пожаров идите! Из пламени гнева восставших масс пылающие головни берите. Они, разгораясь, и там, и у вас зажгут непроглядные заросли зла, жажду наживы выжгут до тла… В пепел — нужды и насилия цепи! Рынки рабов безработных — в пепел! Храмов и тюрем решетки — в прах! Крах нефтяным королям и банкирам, папам и пасторам — страшный суд! Только трудящиеся живут, только рабочий владеет миром! Литейщик тогда для себя и для всех выплавит легкий и звонкий смех; с песней веселою каждый ткач радости выткет яркий кумач; каменщиков непрерывные смены заложат фундамент и стройные стены, перекликаясь, взведут… Товарищ! Войди в небывалый строй, где солнцем горит над зеленой землей свободный и радостный труд.

1918

Холодный уголь раскален

Глотала шахта черным ртом И в черную влекла утробу, Но, скорчившись внизу, никто Не отбивал ни гнев, ни злобу Под черным угольным пластом. Глотала шахта черным ртом. С ослепшей лошадью вдвоем Мы молча подавали уголь, И каждый думал о своем — О травах росных, о подруге, — Но оба мы в гробу живем С ослепшей лошадью вдвоем. Проглоченный, никто из нас Ни гневен, ни озлоблен не был… Но знал ли кто-нибудь из вас, Как тяжело без звезд и неба Пробыть в утробе лишний час? Об этом знал ли кто из вас? А в штольнях были? А в забой На смертную ползли работу? По черному пласту киркой Стучать до кровяного поту И ждать — вот-вот над головой Качнется гибелью забой!.. Но говорят — какая боль! — Что мы — изменники, слепая… Шахтовладельцы и король О лишнем часе мало знают… Шахтовладельцы и король На нас с тобой не заодно ль? Им лишний час пробыть легко Под одеялом на кровати… А камни острые торчком В кровати если? А сгорбатясь Лежать под черным потолком, Почти задавленным, легко? И лишний час дышать углем, Быть лишний час в золе зарытым… А ну, ослепшая, тряхнем, — Пусть брызнет гнев из-под копыта, Пусть злоба каменным углем Нависнет и над королем! В забоях сердца рвется газ… Слепая, слышишь рев и грохот? Мы бросили в гробу работы, И в шахты вновь на лишний час Никто не спустится из нас, — В забоях сердца рвется газ. И черный уголь раскален… В холодном угле — злое пламя. Пускай забойщик окружен Неумолимыми врагами Со всех сторон, со всех сторон, — Ведь черный уголь раскален? Да! уголь в сердце раскален До бури, до огня, до жизни. Ударит час — и со знамен Огонь неудержимый брызнет, — И вспыхнет шахта красным ртом Над черным угольным пластом.

1926

Николай Кузнецов

Ленинец

Каждый раз, когда вечер алый Уходит уснуть за город, Он приходит домой усталый От гудящих электромоторов. За день усталость грузом Засела в его плечах, А он в синей рабочей блузе Садится за том Ильича. На бульварах электроточки, Дамы, духи, наряды, А он по дорожкам строчек Бродит упорным взглядом Жизнь не раз разразится громом И не раз еще бурей вспенится, Но от слов дорогих и знакомых Закаляется сердце ленинца. Стол залит электрическим светом, В углах притаились тени, И беседуют чуть не до рассвета Он и Ленин.

Радиобашня

В синеву на полтораста метров, Откуда видны далекие пашни, До туч, гоняемых ветром, Выросла радиобашня. Сжималось кольцо блокады, Когда наши рабочие плечи Поднимали эту громаду Над Замоскворечьем. Не беда, что она немного Эйфелевой башни ниже, Все же тучи, воздушной дорогой Пробегая, ей голову лижут… Нашей работы упорной Что может быть бесшабашней! Когда нас душили за горло, Мы строили радиобашни.