Из праха восставшие
Шрифт:
– Тимоти.
Тимоти остановился.
– Сынок, – сказала мать, кладя ладонь ему на лицо. – Мы тебя любим. Мы все тебя любим. Пускай ты не такой, как мы. Мы знаем, что когда-нибудь ты нас покинешь, – и все равно мы тебя любим. А когда – если – ты умрешь, твои косточки ничто не потревожит, мы об этом позаботимся, ты будешь покоиться в мире, я сама буду приходить в каждый канун Дня всех святых и поправлять, если что потребуется.
В подвале со скрипом захлопывались полированные деревянные крышки.
Глава 10
К западу от октября
Эти четыре кузена – Питер, Вильям, Филип и Джек – задержались и после Семейной Встречи. Почему они не спешили улетать? А потому, что над Европой висело хмурое облако меланхолии и скептицизма. Места в Доме не хватало, и их запихали, чуть ли не штабелями, в сарай, который вскорости и сгорел.
Как и все в Семье, они были личностями весьма неординарными. Смешно даже упоминать, что днем они в основном спали, а ночью занимались делами, честно говоря, не совсем обычными.
Отметив, что один из них умел читать мысли, а остальные – летать в компании молний и приземляться подобно осенним листьям, мы лишь краешком, вскользь коснемся их многогранных способностей.
Ну а добавив, что некоторые из них не отражаются ни в каком зеркале, в то время как отражения других могут быть практически любого размера, текстуры и формы, мы попросту повторим досужие сплетни – не слишком, впрочем, удаляясь от истины.
Эти парни и походили на своих дядюшек и тетушек, кузенов и кузин, и отличались от них, как один мухомор в лесу от другого.
Они были практически любого колера, который можно смешать из красок долгой бессонной ночью.
Один из них был молод, а другие могли припомнить времена, когда сфинкс не окунал еще свои грузные каменные лапы в песчаные волны.
И всех их единила страстная, пусть и не совсем бескорыстная любовь к некоторому конкретному члену Семьи.
К Сеси.
Сеси. Именно она была причиной, главной (и, в общем-то, единственной) причиной их задержки. Потому что Сеси полнилась возможностями и обещаниями, как созревший гранат – зернами. В ней были все ощущения всех живых существ, больших и крошечных, близких и далеких. Она была всеми театрами и кинотеатрами, всеми музеями и картинными галереями, современными и прошлыми.
Попроси ее выдернуть у тебя душу, как невыносимо болящий зуб, и зашвырнуть ее в облака, чтобы остыла и успокоилась, и вот душа твоя уже выдернута и парит в холодном туманном просторе.
Попроси ее внедрить вышеупомянутую душу в плотную, упрямую плоть дерева, и наутро ты проснешься и будешь слушать пение птиц, слетевшихся на твою зеленую голову.
Попроси ее, чтобы стать тебе чистым весенним дождем, и вот ты уже льешься на все и всех без разбора.
Попроси, чтобы стать луной; мгновенье – и ты видишь сквозь безразмерную космическую пустоту, как твой бледный свет красит спящие города цветом надгробий и бесприютных призраков.
Сеси. Та, что может извлечь твою душу и весь сгусток твоего сознания и пересадить в любое животное, или растение, или камень, что уж закажешь.
Мало удивительного, что кузены не спешили покидать Дом – или, для полной точности, свой сарай.
И вот однажды, как только закатилось солнце, а до памятного пожара оставались какие-то часы, они всей компанией поднялись на чердак, чтобы потревожить ее нубийские пески ветром своего дыхания.
– Ну так что, – улыбнулась во сне Сеси, – чего вам сегодня хочется?
– Я… – сказал Питер.
– А может… – сказали Вильям и Филип.
– Не могла бы ты… – сказал Джек.
– Устроить вам экскурсию в местный сумасшедший дом, в свихнутые мозги тамошних постояльцев? – догадалась Сеси.
– Да!
– Заметано! – сказала Сеси. – Бегите в сарай, ложитесь на свои койки. Приготовьтесь, улыбнитесь, сейчас вылетит птичка!
Как пробки из бутылок, вылетели их души. Как птицы, они помчались. Как сверкающие иглы, вонзились в головы четырех старожилов психушки.
– Ах! – блаженно вздохнули кузены.
А пока они там ахали и охали, сарай загорелся.
В последовавшей неразберихе, во всех этих криках, поисках ведер и беготне за водой, никто и не вспомнил про обитателей сарая, никто не подумал, какой номер могут выкинуть экстравагантные кузены и мирно спящая Сеси.
К несчастью, она так глубоко погрузилась в бурное, переменчивое море своих снов, что не почувствовала ни жара, ни даже того жуткого момента, когда провалилась крыша сарая и вспыхнули четыре человекоподобных факела. Затем земля и небо содрогнулись от громового удара, развеявшего материальные оболочки несчастных погорельцев на все четыре стороны, а Сеси проснулась с криком таким отчаянным, что их души стремглав бросились домой. На момент взрыва кузены все еще бродили по палатам сумасшедшего дома, залезая то в один, то в другой череп, восхищенно глазея на искрящиеся вихри, раскрашенные во все цвета безумия, на мрачные радуги кошмара.
Не в силах поверить, что случилось несчастье, Сеси вскочила на ноги и выглянула в чердачное окошко.
– В чем дело? – крикнул Джек из ее разинутого рта.
– Откуда столько дыма? – спросил Филип, шевеля ее губами.
– Господи, – простонал Вильям, глядя из ее глаз.
– Сарай сгорел, – сказал Питер. – Мы пропали.
Все глаза Семьи, сильно смахивавшей сейчас на труппу бродячего минстрел-шоу [6] , недоуменно вскинулись.
– Сеси? – простонала мать. – С тобой там кто-нибудь есть?
6
Балаганное представление, в котором актеры, чаще – белые, с измазанными сажей лицами, изображали карикатурных негров. Репертуар минстрел-шоу был весьма широк – от песенок и скетчей до пародийного исполнения шекспировских трагедий.
– Я, Питер! – крикнул Питер.
– Филип!
– Вильям!
– Джек!
Семья потрясенно слушала эту перекличку. И молчала. А затем голос одного из кузенов тревожно спросил:
– Вы спасли хотя бы одно тело?
Невыносимая тяжесть этого вопроса вогнала семью по колено в землю.
– Но… – Сеси осторожно потрогала свой подбородок, свой рот, свою голову, внутри которой толкались и ссорились четыре живых призрака. – Но мне-то что с ними делать? – Ее глаза тоскливо блуждали по черным, закинутым вверх лицам. – Так же нельзя, чтобы они навсегда оставались в моей голове!