Из штрафников в разведку
Шрифт:
– Вот и хорошо, а то с безымянным сержантом идти на задание мне как-то не с руки. Мария, а можно вас попросить? Тут такое дело… Из всего, можно сказать, стрелять доводилось, а вот из снайперки – ни разу! Дадите из оптики пальнуть?
Вопрос Миронова прозвучал забавно и несколько по-мальчишечьи – словно он просил приятеля разрешить ему стрельнуть из новой рогатки. Видимо, столь неожиданная просьба лейтенанта развеселила девушку – Елизарова, бросив на Алексея чуть ироничный и оценивающий взгляд, уже по-настоящему улыбнулась и согласно кивнула.
– Хорошо, давайте в восемь – там, где ваши разведчики иногда тренируются…
Глава 21. Апрель 1944 года. Вблизи передовой
Взвод Миронова на этот раз расположился в какой-то чудом уцелевшей старой риге – обширном сарае с громадной неуклюжей печкой. Когда-то колхозники свозили сюда для сушки и обмолота снопы убранного на полях хлеба. Сейчас же здесь мало что напоминало о колхозном прошлом сарая. Со стороны помещение, вероятно, больше всего напоминало постоялый двор далеких времен, когда по дорогам России гоняли своих саврасок разбитные ямщики. Печка для разведчиков оказалась как никогда кстати – было где и погреться в холодные весенние ночи, и обмундирование с портянками посушить. Возможно, по этой же причине ригу не раскатали по бревнышку и немцы – более удобной казармы в непосредственной близости от передовой было найти просто немыслимо.
Алексей шагнул в полумрак сарая и, небрежно козырнув на приветствие дневального, направился в свой командирский закуток, где за импровизированной ширмой, сооруженной из старой плащ-палатки, располагались его нары и маленький стол. Не снимая сапог, завалился на прикрытые солдатским одеялом доски и тут же уснул…
Разведчики отдыхали и с неослабевающим интересом слушали бесконечные байки, которые травил месяца два назад прибывший с очередным пополнением одессит Нечипорук. Судя по всему, сегодня Григорий вмешался в спор ребят по поводу жизни и обычаев настоящих блатных, по которым парень из Одессы-мамы считал себя непревзойденным знатоком и экспертом.
– Ой, да шо вы вообще можете знать за воров? – Гриша презрительно прищурился и снисходительно посмотрел на спорщиков. – Настоящие воры были и есть только в Одессе! Все остальные против них – мелкая шпана, вшивая шелупонь и вообще хамса! Это говорю вам я – Гриша Нечипорук!
– Да уж, про ворюг наш Гриша знает все! – согласно закивали бойцы и, предвкушая концерт, загоготали. – А ты нам лучше расскажи еще разок, за что в штрафбат загремел!
– Ой, как смешно, – скривился Нечипорук и приосанился, – держите меня нежно, а то умру от смеха! Я посмотрел бы, как бы вы на моем месте тогда посмеялись. Ладно, уговорили… Дело было после тяжелого боя – Гриша там в рукопашной лично запорол троих фрицев, между прочим! Ну, выпили с корешами. Решили добавить, и пошел я к одной бабке за самогонкой. Ни боже мой, все по-честному, без гоп-стопа: она нам горилку, мы ей – пару банок тушенки. И шо вы себе думаете за злую судьбу? На обратном пути таки попался я особисту. Сволочь был редкая! Как он орал, топал ногами и брызгал слюнями – это надо рассказывать долго и отдельно. Или вообще кино снимать! Короче, пришлось мне выбирать: или за мародерство отвечать, или за хищение стратегически важного продукта. Да я шо – дебил, чтобы вешать на себя воровство и приличную женщину под цугундер подводить? Особист и кричит, мол, расстреляю такого-сякого, чтоб не позорил славное звание красноармейца! Вы только прочувствуйте всю горечь ситуации – расстрелять живого человека за литр мутной самогонки! Ладно бы еще отдать молодую жизнь за ящик водки – все не так обидно… На что я ему культурно, без мата, и ответил, мол, а какой гешефт поимеет Родина, если вы меня шлепнете? Мне, конечно, будет немножечко обидно, но я таки переживу! А вот фрицы уж до чего рады будут, что товарищ особист за пару пузырей вонючей самогонки расстрелял героя-бойца Красной армии и ослабил фронт – это уже дело, можно сказать, политическое и даже страшное… В общем, ударили мы по рукам, и пошел я в штрафную. Там, конечно, было весело, и народ душевный, но у вас мне, ей-богу, нравится больше!
– Ну да, чего ж тебе не понравится – мы самогонку не пьем, у нас водки – хоть сапоги мой! Опять же харч хороший, плюс трофеи, – засмеялся кто-то из бойцов. – Гриш, а расскажи, как ты в госпитале чуть на врачихе не женился!
– Да уж, вот это было дело, братцы, – мечтательно зажмурился Нечипорук, изображая руками нечто гитарообразное, – такой гладкости и круглости я никогда не встречал – а уж Гриша на свете кое-что повидал, можете даже и не сомневаться! Вот вы знаете, что такое настоящие нежность и трепет?
– Гриша, опять роман тискаешь? – Миронов подошел к разведчику, насмешливо наклонил голову и строго заявил: – Нежность и трепет, товарищ Нечипорук, вы должны испытывать не к каким-то там круглым врачихам, а к своему непосредственному командиру! А посему доставай свой «золинген» и сделай мне на лице красиво. Сам я обязательно всю рожу раскромсаю, а ты – мастер!
– Подлизываетесь, товарищ лейтенант? – деловито поинтересовался боец. – А что Грише за это будет?
– Гришенька, я бы на твоем месте переживал и молил командира, чтобы тебе ничего не было за «то»! Намек понимаешь? Или тебе таки напомнить?
– Да оно мне надо? Я, между прочим, вообще уже иду за бритвой…
В двадцать ноль-ноль Миронов неспешной походкой явился на небольшое, давно заброшенное поле, одним краем упиравшееся в опушку реденького леса, а вдоль другого змеился неглубокий овраг, по дну которого с едва слышным журчанием куда-то торопился слабенький ручеек.
…Когда Гриша закончил работу, Миронов умылся до пояса, подшил свежий подворотничок на гимнастерку и совсем уж было собрался до блеска начистить свои яловые командирские, когда поймал на себе пару заинтересованных и светящихся любопытством взглядов. Взгляды не без легкой насмешливости гадали – мол, куда это наш лейтенант намывается на ночь-то глядя? Алексей представил себя со стороны и мысленно чертыхнулся: «Мужики прикидывают – и куда это наш фраер галстучек нагладил? Тьфу, придурок! Пижон! Засуетился, как пацан… Не на свиданку ж идешь, а по делу, так сказать! А если даже и на свидание, то кому какое дело? Слава богу, давно уже не пионер…» Сапоги остались нечищеными.
Елизарова пришла точно в восемь, что Миронову очень понравилось: война, между прочим, идет, и всякие девичьи штучки вроде обязательного опоздания на свидание здесь явно неуместны. Хотя, вновь мысленно поправил себя Алексей, какое, к черту, свидание?! На свидания девушки с погонами сержанта на гимнастерке и с винтовкой на плече не ходят – для свиданий существуют легкие крепдешиновые платья и туфельки, а никак не грубые солдатские сапоги.
– С чего начнем, товарищ лейтенант? – Мария окинула Лешку ничего не выражающим взглядом и сняла с плеча винтовку – точнее, карабин, созданный на базе винтовки Мосина образца 1891/30 годов.
– А у меня, можно сказать, уже все готово, – Миронов указал рукой на темневший вдали ящик с установленной на нем пустой консервной банкой. – Дистанция сто метров. Дальше я, честно говоря, побоялся относить – мне бы хоть со ста метров попасть. Из простой винтовки в положении лежа, пожалуй, банку снес бы, а вот из оптики – не знаю!
– Вот сейчас и попробуете, – одними глазами улыбнулась девушка, ловко расчехлила карабин и протянула оружие Алексею. – Только, товарищ лейтенант, вы уж, пожалуйста, к прицелу даже не притрагивайтесь, а то настройку ненароком собьете!
– Да я даже дышать в его сторону не стану, – пообещал Лешка, бережно принимая карабин, и тут же вскинул оружие к плечу. Поймал в перекрестье прицела банку, задержал дыхание и плавно, как учили еще в военно-пехотном, потянул пальцем спуск…
И после первого, и после второго выстрела банка, словно дразнясь, все еще красовалась на ящике. На пятом патроне магазин опустел, а банка продолжала вызывающе посверкивать жестяными боками.
– Во как… – не веря своим глазам, Миронов обескураженно опустил карабин и, сбивая пилотку на глаза, почесал в затылке. – М-да, не носить мне значок «Ворошиловский стрелок». И в чем дело? Или вы просто подшутили надо мной и прицел как-то подстроили?