Из века в век
Шрифт:
Не успел я оглянуться, как очутился среди мешков, корзин и липких бидонов.
– Очи твои, цыганськи, клятый булгар, а тильки дуже воно билявэ та тэндитнэ.
То твий хлопець чы ни?
– Мой, мой. Наполовину!
– А на другу?
– Романа Ильича.
– А-а-а, прохвесора!
– Слушай, Хома, отойдем. Есть разговор.
– Тетяна! Прогощуй малого мэдом. Я зараз.
Каким только медом не угощала меня тетка Татьяна и ее не то односельчане, не то родичи. У меня уже все слиплось внутри
Наконец, они объявились. Веселые. Нос у деда стал еще больше и покраснел. В руках Стояна была наша необъятная кошелка, откуда торчали горлышки каких-то бутылей, закупоренных кукурузными початками. Они расцеловались.
– Петко прыйиде до Риздва, йому и виддасы гроши. Прохвесору перекажэш прывит и запрошэння до Водяной. З Юрком. И з тобою, звисно. И скажи: медовуха справжня, на бджолыний заквасци. А я, разумиеш, зрадив, що Юрко – то твий хлопець, не впизнав малого. До рэчи, Петко вже на онукив чэкас, а ты…
Тетяно, сходи до дивчат, нехай збэруть йому до борщу, и сальце визьмы у Мыколы, та з проростю, як Стоян любить.
Мы вернулись к ужину, нагруженные, как верблюды.
Отец открыл дверь, не сказал ни слова и ушел в кабинет дяди Мити.
Записка по-прежнему лежала на кухонном столе. Я прочитал: “Колдерари ушли на промысел”.
– Ну вот, сказал я. – Доигрались в цыган. Теперь “будет нам и белка, будет и свисток”.
– Помолчи! – неожиданно резко сказал Стоян и пошел за отцом.
Я тоже вышел из кухни, плотно прикрыв за собой дверь, как будто там, в сумке, находились не продукты, а бомба замедленного действия.
– Неужели ты допускаешь, что таким дурацким розыгрышем задержишь меня здесь хотя бы на один лишний день! – донеслось из кабинета.
Я прошмыгнул на балкон и уютно устроился в кресле, где, судя по всему, отец старательно изучал “Советы молодым хозяйкам” госпожи Молоховец.
И надо же, отец и Стоян вдруг решили в качестве исповедальни использовать спальню. Кто-то, вероятно Стоян, рухнул на кровать возле самого окна, в полуметре от меня!
– Когда ты отказался ехать с нами, ты уже знал? – услыхал я.
– Не все. Мишке сообщили, что там ЧП. Но я сразу почувствовал – с Асей!
– И ты ничего мне не сказал?!
– Я бы и сейчас не грузил тебя всем этим. Просто ты меня достал! Что не скажешь – у тебя на все одна реплика: “В Москву! В Москву”. Прямо “Три сестры” Виктюка!
– Стоян, как ты говоришь!!!
– Боже мой, я еще должен следовать правилам изящной словесности! Юрки-то – нет! И потом ты что, думаешь, он в школе изъясняется языком Державина?
– Оставь, сейчас мы не это обсуждаем, и все же пощади мои уши. Кроме
того, пьеса все-таки не Виктюка.
Молчание.
– Не сердись, Стойко, рассказывай.
– Он уговорил ее оставить группу и идти через пороги вдвоем. Спасатели нашли их через два дня. У этого идиота была сломана пара ребер и морда побита о камни.
А у Аси…
Ты знаешь, где мы с Мишкой ее перехватили? В местной больничке. Готовили к ампутации обеих ног. Мы договорились с военными… Завидов бился в истерике и настаивал, чтобы делали операцию на месте.
– Почему?
– Он боялся, мы ее не довезем.
– А ты?
– Я об этом не думал.
– А если бы не довезли?
– Его бы судили… вместе с нами. А живая Ася, даже без ног, взяла бы вину на себя. Но, вообще, лучше всех держалась Аська!
У нее хватило сил сказать: “Мальчики – к Бурденко”, и только после этого она отключилась.
По улице то и дело проезжали машины, скапливаясь у светофора на углу. Оттого я слышал не все. Но и того, что услышал, было достаточно, что бы любой из них свернул мне шею за непотребное любопытство. И разбираться не станут, как я очутился у них под окнами.
– Знаешь, о чем она попросила, когда пришла в себя и поняла, что ноги при ней? “Морикразу” достать.
– Что это?
– Новый препарат, чтобы на морде у него не остались рубцы.
– Она будет ходить?
– Будет. Годик на костылях, а потом с палочкой, потом без палочки.
Они замолчали. Только кровать под Стояном заскрипела.
– Послушай, Стойко, может это покажется тебе банальным… если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним.
– Как можно изменить отношение к тому, что ты… теряешь человека?!
– Ася жива и будет ходить! Безразлично с кем и где! Ася бу-дет!
Если бы мне сказали сейчас, что Машка есть… Где-то там, не со мной, но
жива… Понимаешь? Хотя мне ее никто не заменит!
– “Пой, ласточка, пой!” Попробовал бы я в свое время предложить тебе
“изменить отношение!”
– Хорошо, что удержался! Но я-то не двадцатилетний моралист! Ты
знаешь, сколько за этим стоит… (отец не успел закончить).
– …женщин – Инга, Лера, Рэна! Просто монах!
– Что?!! (послышался ” плюх”, будто кто-то свалился с кровати на пол).
Тут я четко осознал, что с балкона нужно исчезать. Если бы я был кошкой, то, не раздумывая, спрыгнул бы с пятого этажа на все четыре лапки. Но представив после этих жутких разговоров об ампутации, что реально случится с моими хилыми конечностями после приземления, я просто стал на четвереньки, выбрался на кухню и уже на двух ногах спустился во двор, предусмотрительно захватив с собой ключ.
Стемнело, когда оба нашли меня на качелях. Отец тормознул меня в верхней точке и медленно спустил в руки Стояну, который не устоял на ногах и опрокинулся в детскую песочницу.