Из века в век
Шрифт:
После того как мы с отцом вытащили его, он долго отряхивался от песка, загаженного дворовыми собаками и кошками. Отец пытался помочь. Когда с этим было покончено, мы отправились домой.
Впереди шел я с ключом наготове (свои ключи они, разумеется, не взяли).
За мной брели, спотыкаясь обо все неровности дороги, отец и Стоян и дружно ругали меня всякими нехорошими словами. И пахло от них как от деда Хомы – чем-то хмельным и медовым.
И я шел и думал, что надо бы с утра пораньше сбегать за квасом. Вот только знать бы, куда Стоян сунул деньги.
Все!
Стихи
"Бунт на корабле"
– Ты что Левке собираешься подарить? – спросил Боб.
– Не знаю.
– Давай на мяч скинемся?
– Это по сколько выходит?
– Если Митроху уговорим – будет по тридцатнику…
– Ладно. Покупать вместе пойдем?
– Ну, да! Дождешься тебя с твоими сольфеджиями. Сам куплю.
На том и решили.
Разговор был недели за две до Левкиного дня рождения. Я сразу же у отца взял деньги и обрадовался тому, что он не стал мне десятки отсчитывать, а дал одну бумажку в пятьдесят рублей. Значит можно будет и без Митрохи обойтись.
В этом году Левка решил пригласить к себе чуть ли не половину класса и даже знакомых по даче девчонок.
–А что, – объяснил Левка, – батя сказал "гуляй на родительскую деньгу, пока молодой, пока паспорт не получил, а на следующий год курьером тебя пристрою, и на свои тусовки сам будешь зарабатывать".
– Между прочим, первыми мы с Митрохой паспорта получим, а ты еще в "детках" целую четверть проходишь, – отреагировал на его заявление Борька.
–Дались вам эти паспорта, – сказал я. – Этих заработков курьерских хватит разве что на пару заходов в Му-Му, а других выгод я, например, не вижу.
–Не видишь, потому что получишь его последним. А я так жду не дождусь, потому что с паспортом меня уже не повезут как багаж по доверенности. Будьте добры, вначале спросить меня, хочу ли я ехать, и без этого документа шиш ты билет на меня купишь, – распалился Боб.
В прошлом году он со старшей сестрой ездил к тетке, и родители оформляли Катерине доверенность, чтобы она имела право брать с собой в поездку брата. Борьку тогда это здорово задело. Он даже ехать не хотел, хотя тетка его в Пскове живет и пообещала свозить их в Михайловское. Тогда ведь двухсотлетний юбилей Пушкина отмечали. А теткин друг по студенческим годам в Питере теперь был директором музея в Тригорском. Он сам показал им и усадьбу, и Святогорский монастырь, и парк. И книгу свою подарил – "Золотая точка России". Жаль только, что когда наша русичка взяла Борьку в заложники и хотела заставить его во всех седьмых подробно рассказывать о празднике в Пушгорах, Катерина принесла эту книгу в жертву школе. Зато Боб был спасен.
День рождения приходился на понедельник, а в воскресенье отец посмотрел на меня как-то особенно пристально и заявил:
–Завтра пострижешься. Совсем на девчонку стал похож. И, пожалуйста, безо всяких крысиных хвостиков сзади. Коротко.
– Не буду я коротко! Я же не первоклассник!
–Пострижешься, как я сказал, – резко оборвал отец разговор и отправился к себе в кабинет. Тут-то я и вспомнил наш вчерашний базар о паспортах, и признался самому себе, что Борька, возможно, был прав. Если бы у меня в кармане был такой документ, папа не позволил бы себе обращаться со мной как с десятилетним пацаном!
О дне рождения Левки я злонамеренно отцу не напомнил. Если он забудет – его проблема. У него же профессорская память! В понедельник после уроков я забросил рюкзак к Борьке в соседний подъезд, оттуда и отправился на день рождения, минуя парикмахерскую.
У меня были длинные волосы, Левкины дачные знакомые оказались классными девчонками, к тому же его родители деликатно оставили нас одних. Всем заправляли его сестра со своим бой-фрэндом из экономического колледжа. Пили шампанское, диски были что надо, студент обучал всех танцевать хастл, но мне было как-то не по себе.
Часов около одиннадцати я пришел домой. Отец (невиданный случай!) сидел перед телевизором. Я сказал "добрый вечер" и хотел проскользнуть в свою комнату, но он спросил меня железным голосом:
–Где… ты… был?
Пришлось задержаться на пороге.
–Ты же знаешь – у Левки на дне рождения, – ответил я, как мне показалось спокойно и невозмутимо, но войти внутрь Логова и закрыть дверь не решился. Пауза затягивалась.
–Хорошо, иди спать, поговорим завтра, – наконец сказал папа, и я нырнул в свое убежище.
На следующий день после уроков я отправился в парикмахерскую и постригся наголо. Таким и заявился в музыкалку. Когда из класса вышла Карина – местный вундеркинд шести лет, которая занималась передо мной – она артистично всплеснула своими талантливыми ручками:
–Юра, тебя в Чечню посылают?
–Вай, Кариночка, типун тебе на язык, родная! – всполошилась ее бабушка Ануш Вазгеновна. – Мальчик не Самсон, чтобы ему волосы свои беречь!
Вечером перед ужином, увидав мою шарообразную голову с оттопыренными ушами, отец ничего не сказал и только высоко поднял брови. Но после чая не выдержал:
–Ну, и как называется эта …это? – и жест такой сделал в направлении моей головы.
Мне бы просто сказать – "никак не называется", потому что это была бы чистая правда. Ведь я постригся наголо именно для того, чтобы уничтожить всякое подобие прически. Нет прически – нет проблем!
Но, неожиданно для себя, я на полном автомате произнес – "зачистка". Это было то слово, которое я услышал от нашего школьного охранника по прозвищу "Дембель", с которым столкнулся на пороге парикмахерской. Он тогда сказал: "Что, пацан, "зачистку" сделал, «операция антивошь"?
Я ему не ответил, только плечами пожал, потому что "зачисткой" в школе называют резинку для стирания.
Отец помолчал немного, потом встал и склонился надо мной. В левой руке на отлете он держал чашку с чаем, а правой прижал мою голову к себе и шепнул на ухо:
–Горя ты еще не знал, мой мальчик…
И ушел.
С чего я так подставился – сам не пойму. Ясно, что у отца вылетевшее воробьем словечко не с резинкой ассоциацию вызвало. В последнее время водится за мной такая дебильность: хочу сказать одно, а говорю… В общем, язык мой – враг мой.